Черное солнце - Карина Халле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давным-давно.
— Так ты можешь менять форму? — спрашиваю я, когда он открывает дверь. Мы выходим в темный холл, зажженные свечи в позолоченных настенных бра, потертый красный ковер.
— К сожалению, нет.
— А Солон? — думаю я.
— Может быть, — он улыбается и пожимает плечами. — Я не видел, но не удивился бы. Я же говорил, он не такой, как большинство из нас.
— Он не наполовину ведьмак, не оборотень, может… демон?
Он наклоняет голову из стороны в сторону, как бы обдумывая.
— Нет. Демоны не по нашей части. Это человеческая проблема.
— Повезло им, — бормочу я. — Тогда кто же он такой? Или это какой-то большой секрет?
Вульф останавливается, и я чуть не врезаюсь прямо в него.
— В этом доме нет секретов, — он выглядит чертовски серьезным, даже зловещим.
Я отшатываюсь.
— Хорошо.
Мрачность на его лице исчезает, и он бросает на меня извиняющийся взгляд.
— Мы наемники, — говорит он мне. — Солон, я, Эзра. Мы живем в этом доме уже какое-то время. Может быть, недолго в смысле нашей жизни, но находиться на одном месте так долго — это не что иное, как чудо. Людям не нравятся вампиры. Они могут в них не верить, но в любом случае они инстинктивно их ненавидят. И другие вампиры, ну, у многих из них мы тоже не так уж популярны. Солон может прятать нас в этом доме, в безопасности, благодаря своим способностям. В результате, мы у него в долгу.
— Так что же он может делать?
— Мы не храним секретов, но и не переступаем своих границ. Это он должен тебе сказать, — он снова идет. Я следую за ним по коридору.
Когда идем мимо свечей, они автоматически гаснут.
Когда проходим мимо букетов роз, они автоматически засыхают прямо у меня на глазах.
— Подожди минутку, — говорю я, останавливаясь возле роз. — Это произошло в моей квартире. Папа купил мне свежие розы. Позже той ночью они выглядели вот так.
— Солон же сказал тебе, что был в твоей квартире, — говорит Вульф. — Ты можешь вернуть их к жизни?
Я моргаю, глядя на него.
— Я?
Вульф указывает на свечи, и внезапно пламя снова разгорается.
— Я могу только так. А ты что можешь сделать?
— Что значит «что я могу сделать»? Я не… я не могу. У меня нет магии.
— Конечно есть, — говорит он. — Ты наполовину ведьма, — он кивает на розы. — Постарайся.
Я качаю головой.
— Это глупо.
— Тебе даже не любопытно? — он замолкает. — С другой стороны, Солон так не сможет. Это ударяет по бюджету, но она все равно продолжает приносить цветы.
Он берет меня на слабо такими словами.
— Хорошо, попробую, — говорю я. Смотрю на засушенные розы и машу перед ними руками. Что, черт возьми, надо говорить? Абракадабра? Акцио?
— Эксельсиор! — говорю я, взмахивая пальцами, пытаясь представить, как стебли цветов наполняются водой, нет, кровью, а затем снова становятся красными.
Но ничего не происходит.
Они остаются сухими и мертвыми.
Затем я смотрю на Вульфа через плечо, который тщетно пытается не рассмеяться.
— Ты дурачил меня, да?
— Я предпочитаю британскую поговорку «издеваться».
Я качаю головой.
— Черт возьми.
— Пойдем, — говорит он. — Здесь есть на что посмотреть.
Я покидаю увядшие розы, чувствуя себя глупо, хотя это самое безобидное чувство, которое я испытывала с тех пор, как проснулась в этом доме ужасов.
Хотя, чем дальше мы идем по коридору этого этажа, тем больше я понимаю, что здесь не так жутко, как мне показалось сначала. Здесь просто все старое. В воздухе витает странное ощущение, но, вероятно, из-за того, что это логово вампиров.
— Немного жутковато, — говорит Вульф, когда мы проходим мимо старых картин с изображением людей на стенах, оклеенных обоями цвета индиго, и кажется, что их глаза следят за нами.
— Ты сказал, что не можешь читать мои мысли.
— Я улавливаю энергию, чувства, — говорит он.
— Ты эмпат.
Он смеется.
— Нет. Тогда я бы принимал твои чувства так свои собственные. Я был бы никчемным вампиром, если бы испытывал жалость ко всем.
Я с трудом сглатываю.
— Потому что ты убиваешь их.
Он бросает на меня взгляд.
— Иногда. Я не лезу из кожи вон, чтобы сделать это.
Я прижимаю руки к груди. Мне не холодно, на самом деле даже жарко, но я чувствую себя слабой, уязвимой и маленькой.
— Солон сказал, что если бы я не оказалась той, кто ему нужен, он бы высосал меня досуха и оставил умирать.
Вульф кивает.
— Он часто так говорит
— В смысле, он бы не убил меня?
— Солону нравится думать о себе самое худшее. Защитный механизм.
Это не ответ на мой вопрос. Но я оставила это без внимания.
Мы спускаемся по лестнице на другой этаж, который выглядит так же, как и предыдущий, только обои темно-зеленые. Насколько я могу судить, дом узкий, в викторианском стиле. Очень даже в стиле Сан-Франциско.
— В какой части города мы находимся? — спрашиваю я его, не ожидая, что он мне ответит.
— Вестерн-Аддишн.
Я останавливаюсь как вкопанная.
— Что? Я живу в Хейз-Вэлли. Хочешь сказать, что я так близко к дому?
Дом. Сейчас это звучит странно.
Но нет, это все равно мой дом.
— Ты была бы удивлена, узнав, насколько близко, — говорит он. — Имей в виду, мы живем в этом доме гораздо дольше, чем твои родители в своем.
Он открывает дверь в конце коридора, и мы входим внутрь.
— Это моя комната, — говорит он.
Я останавливаюсь и оглядываюсь, когда он направляется к задернутым шторам, повсюду свечи. Она примерно такой же формы, как и моя комната, но дизайн другой. Скудная мебель, много серых и коричневых тонов, толстый шерстяной ковер на деревянном полу. Очень по-скандинавски. Имеет смысл.
Затем он раздвигает шторы, и сквозь них проникает солнечный свет. Когда мои глаза привыкают, я понимаю, что на улице пасмурно, но все равно кажется, что я стою на поверхности солнца.
— Взгляни, — говорит он, глядя в окно.
Я подхожу к нему, морщась, пока не оказываюсь прямо рядом с ним.
И задыхаюсь.
Мы находимся прямо через дорогу от площади Аламо, знаменитые викторианские дамы под названием «Разукрашенные леди» — чуть левее. Значит мы в доме…
— О боже мой, — восклицаю я. — Мы в доме Чарльза Мэнсона16.
Дом Вестерфельда — это
