Книга Каина - Трокки Александр

И вскоре Авель обзавелся многочисленными стадами и бойнями, оснащенными кондиционерами воздуха, складами с мясом и мясоперерабатывающими заводами, а поля Каина приходили в упадок. И это называлось грехом.

Каин стоял и смотрел, как умирают его поля. И лопата в его руке была бессильна предотвратить это. И надо было случиться: Авель проходил там, куда Каин нёс лопату, по земле, где должно расти зерно, а не пастись овцы.

И Авель узрел брата своего, и был тот худ и умирал с голоду, и бесцельно сжимал лопату в руке. И Авель приблизился к брату, молвив: «Почему б тебе не перестать тормозить и не пойти работать на меня? Мне нужен опытный человек на бойне.»

И Каин убил брата.

Если я скажу вам: «Люди, живущие в стеклянных домах, не должны кидаться камнями», будьте осторожны.

В прошлую ночь я заснул над этим текстом. Когда этим утром около восьми я проснулся, то выяснилось, что я иду последним в караване из четырёх барж, движущемся в тумане, подобно кораблю-призраку. Я говорю «четырёх», потому что столько нас было вчера вечером. На самом деле, я даже не мог разглядеть впереди идущую посудину. О том, что мы плывём, я судил по коричневым морщинам на воде, скользившей за моим мостиком словно кожа. Я вышвырнул за борт пустую банку. Несколько секунд она побултыхалась в брызгах за кормой, а затем, словно унесённая невидимой рукой, пропала из виду. Мне кажется, я мог видеть всё на расстоянии пятнадцати футов от себя в любом направлении. После этого очертания предметов стали неотчётливыми и в то же время зловещими, словно стремительное движение на воде деревяшки, которая несколько минут до этого мирно качалась на волнах.

Всё этим утром пропиталось сыростью: сигареты, бумага, на которой я пишу, дрова, которыми я разжигал огонь, чтобы сварить кофе, и сахар. Я чувствую сырой запах от себя, дров, смолы, джинсов, упорно липнувших к бёдрам.

Где-то прогудела туманная сирена. Трудно было определить, откуда она подает сигналы. Вокруг меня вода и неожиданно возникающие жёлтые хлопья тумана, и где-то там, словно для меня одного, воет туманная сирена. Уже взошло солнце, но дымка на воде ещё не рассеялась, и земли не видать. И вдобавок баржа очень медленно ползёт по реке.

Я три дня простоял у каменоломни, пока меня не загрузили. Цементники бастуют, поэтому подрядчики с неохотой берут запасы камня. Когда подходишь к месту разработок, строения на зелёном холме похожи на скелет гигантского серого насекомого, сумрачно поблескивающего на солнце. От солнца на док ложились тени: конторы, склады, кожух вала длиннющей транспортирной ленты для камня тянулись к котловану одной бесконечной халупой. Дни стояли солнечные. Работа по погрузке шла медленно. Я ждал ежедневный буксир, а лёгкие баржи уже собирались, — в надежде увидеть Джео или Джекелин.

Большую часть времени я абстрагировался от происходящего. Иногда сидел у каюты, наблюдая за народом в доке: грузчиками, плотниками, капитанами, то и дело наведывающимися в фабричную лавку. Я ощущал себя марсианином. Слегка в недоумении, но, по большому счёту, ничем не интересуясь. Бывало, на приходе я наблюдал за всем этим с всепоглощающим чувством снисхождения. За зеленой речной долиной, серебристо-серой водой, её мерцающей поверхностью, уходившей к Ньюбергу, где чинили серьёзно поврежденные баржи, за маленьким серым моторным буксиром, туда-сюда таскавшем баржи, похожим на играющего с плавающими калошами терьера, за грузчиками в белых касках, все как один бывшими загорелыми, жирными, пышущими здоровьем и полностью лишёнными воображения, за снующими у подвижной части желоба для камня, баржами, лёгкими и груженными, выстроенными в линию у дока, грузовиками, кранами, пневматическими дрелями, время от времени принимавшимися жужжать, и редкими взрывами со стороны каменоломни с той или иной стороны холма. Чуть ближе бесформенного вида тётка под полтинник без предупреждения вываливала помойное ведро в водяную воронку, а до этого всё утро орала, что её мужик — сукин-сын-чертов-алкаш, а другая тётка, чуть поддатая, может постарше, может помоложе, возилась с бадьёй у веревки с раскачивающимся шмотьем, и обе они — неухоженные, буйные, невежественные, злобные, — погружаясь в мечты о белокожей заднице, яростно колотящейся о деревянные края кровати. Бля, бля, бля, бля, бля…. Эти некрасивые бабы еще могли стать прекрасными в своей распаленной страсти… или же не могли? Баааабаааахх — я отвлекаюсь на далекий взрыв из каменоломни на холме. Потом обе тётки пропали, а неизвестный грузчик, шести футов ростом, в белой каске, лёгкой синей рубашке, красные ручищи упёрлись в бёдра, встал и пялится на меня. Я кивнул ему. Нельзя сказать, чтоб его морда светилась дружелюбием.

— Вам-то гондонам легко! — сказал он.

— Да, это образ жизни.

Я задумался, пытался ли он преодолеть в себе возмущение. На мне были одни лишь шорты, и я грелся на солнышке с сигаретой и банкой пива. Ноги — грязные. К тому же, я три дня не брился. Я, похоже, злил его. Возможно, он старался не думать о том, что подобные мне существуют в том же мире, что и вафельная, белая, лишенная всяких запахов плоть его молоденькой дочки.

— Ты в курсе, что вам, бомжам, запрещается жрать пиво на борту, в курсе?

— Отъебись, — сказал я.

— Что ты сказал?

— Пиво-бабы-сиськи, — пояснил я.

— Типа, шутник?

Я отпил ещё пива.

— Ты на драку нарываешься, не так ли?

— Очень может быть, — ответил он. Взвесил за и против, сплюнул и отвернулся.

— Вам-то гондонам точно легко! — произнес он на прощанье.

Грузчики по определению терпеть не могут капитанов барж, поскольку последние не работают. То, что время от времени напрягает в работе, — это когда приходится сталкиваться со злобой людей, считающих свой труд добродетелью. Тяжко объяснять человеку, обойденному социальными привилегиями, что потеха гораздо важнее дела.

Так что я обрадовался, когда меня все-таки загрузили, и я снова присоединился к спускающемуся по реке каравану. Продолжало светить солнце, и большую часть времени я проводил, лежа на крыше радиорубки под солнечными лучами, ронявшими свет на двенадцать барж, составляющих наш караван. Берег по обеим сторонам резко поднимался над водой, между и вокруг бурых масс голых скал обильно росли деревья. Эта часть Гудзона, от Манхеттена до Олбани, является исторической частью Америки. Деревья были очень зелёными. Капитаны сидели на кормах своих барж, в основном — на крышах радиорубок, осматриваясь по сторонам, на стульях, словно адмиралы на ютах галеонов. С некоторыми были подруги, устроившиеся в шезлонгах под пляжными зонтами кричащей расцветки. И все были крайне мирные и расслабленные, пока мы не прошли под мостом Джорджа Вашингтона.

На Причале 72 сойти на берег у меня не вышло. Уже стоял буксир, готовый таскать меня. Это произошло вчера вечером. А этим утром, когда я пробудился, стоял туман.

Меня загрузили 112“ щебня. И хорошо, и плохо. Не особо пыльно, поэтому надо не так много воды, так что он поступает на борт в более сухом состоянии, чем всякая мелочь. Камень поступает по склону холма к самому берегу реки из отвала на пристани по узкой брезентовой конвейерной ленте шириной фута в два. Длинный, туннелеобразный вал достаточно высок, чтобы человек смог войти в механизм конвейерной ленты. Издали она напоминает своими очертаниями серую стрелу, направленную острым концом от холма к воде, и, как я уже рассказал, остальные конструкции могли бы быть скелетом серой ящерицы или насекомого. Это наземный железнодорожный состав[33] для щебня. Человек в маленьком домике, возвышающемся над кромкой воды в конце кожуха вала, отслеживает движение щебня, гравия или пыли, поступающих по металлическому желобу на баржу. Чем меньше вал, тем больше требуется воды для пыли. Когда грузится пыль, она врывается на баржу как наводнение. Это может оказаться изрядным гемором. Вода сочится через деревянные планки палубы, стремительно заполняя трюм, в течение многих часов после погрузки, и ты вынужден ее откачивать. Палубная баржа должна везти весь груз на палубе. Дно можно грузить лишь тяжелыми балками для лучшей плавучести. После погрузки оно превращается в темное, сырое, липкое место, более угрюмое, чем под самым тёмным пирсом. Иногда я ныкал там свой баян, в герметичной коробке, ниже уровня воды. Закавыка с 1 1/2 “ в том, что обычно он идёт медленнее, чем более мелкий груз, на разгрузочную площадку всевозможных песочно-щебневых корпораций, так что вполне вероятно, что застрянешь в ожидании разгрузки, причём никаких тебе сверхурочных.