Броненосец - Уильям Бойд

— Должна заметить, Лоример, это очень возбуждает — сидеть рядом с тобой и знать, что ты совсем без ничего под килтом.

— Бинни, — нетерпеливо позвал Торквил.

— Извини, дорогой. — Бинни поднялась. — Ну что, дамы?

Лоример вообразил презрительное негодование и насмешливое фырканье Ивана Алгомира: Женщины вышли из комнаты? Поттс вспрыгнула и куда-то унеслась, Лайза Посон последовала за ней, но не так решительно. Только русская не пошевелилась.

— Ирина? — позвала Бинни, указывая на дверь. А, вот как ее зовут.

— Что такое? Куда нас… — Впервые за весь вечер она беспомощно взглянула на Лоримера.

— Это обычай, — объяснил он. — Британский обычай. Женщины покидают мужчин в конце трапезы.

— Но почему?

— Потому что мы рассказываем грязные анекдоты, — ответил Оливер Ролло. — Торквил, у тебя есть портвейн в этом кабаке?

Лоример был доволен собой. Когда дамы покинули комнату, а Торквил с Оливером засуетились, закуривая сигары, он стал расспрашивать Нейла Посона про его камерный оркестр, и тот начал радостно распространяться о своей страстной любви к музыке, о том, как трудно, но приятно управлять любительским оркестром, а потом целых десять минут рассуждал о том о сем не терпевшим вмешательства учительским, нет — директорским тоном. И только когда настойчивые покашливания Оливера Ролло обратили внимание Торквила на то, что в комнате воцарилась вопиющая скука, тот предложил присоединиться к дамам, которые пили кофе у камина.

Вечер прошел быстро; Посоны ушли почти сразу, и Лоример сердечно с ними распрощался, даже чмокнув Лайзу Посон в щечку, зная наверняка, что никогда больше не увидит этих людей. Ирина заявила, что устала, и Бинни, вскочив с места, суетливо проводила девушку в отведенную ей спальню. Потом отправились спать Оливер и Поттс, напутствуемые сальными замечаниями со стороны Торквила. Наступил странный момент, когда Лоример и Торквил остались в комнате одни; Торквил развалился в кресле, вытянув ноги, посасывая обслюнявленный кончик сигары и потягивая из стакана остатки бренди.

— Отличный вечер, — произнес Лоример, чувствуя, что надо как-то нарушить интимную тишину, которая начала сгущаться в комнате.

— Вот так всегда, — отозвался Торквил. — Старые друзья. Хорошая еда и выпивка. Немного поболтали. Немного пошутили. Все это, знаешь, как-то скрашивает жизнь.

— Думаю, мне пора, — сказал Лоример, стараясь не обращать внимания на тупую боль, которая вдруг сжала ему голову над глазами.

— Если Поттс попытается забраться к тебе в постель, вышвыривай ее, — проговорил Торквил с неприятной усмешкой. — Кошка на раскаленной крыше, она самая. На все готова.

— А разве она и Оливер не…

— Ну да. Они через месяц собираются пожениться.

— А-а.

Возвратилась Бинни.

— Вы еще не идете спать, Лоример? Боже мой, уже без десяти два. Засиделись.

— Прекрасный вечер, Бинни, спасибо вам большое, — поблагодарил Лоример. — Превосходный ужин. Очень приятно было со всеми познакомиться.

— Поттс — просто умора, правда? А Посоны очень милы. Как вы думаете, Ирине понравилось?

— Уверен, что да.

— Она тихоня, правда?

— Думаю, завтра нам всем вместе надо отправиться на прогулку, — вмешался Торквил. — Перед обедом. Подышать свежим воздухом. Завтрак поздний, все спускаются вниз, кто когда хочет.

— А вы знаете Питера и Кику Милбрук? — спросила Бинни.

— Нет, — ответил Лоример.

— Это наши друзья из Нортгемптоншира. Они завтра придут к обеду. Вместе с сынишкой, маленьким Алисдером. Будет компания для Шолто.

— Это тот дислексик? — поинтересовался Торквил. — Алисдер?

— Да, — сказала Бинни. — Жалко мальчика, очень тяжелый случай.

— Вот здорово: один — неграмотный, а другой в постель мочится! Они должны поладить.

— Это жестоко, Торквил, — сказала Бинни. Ее голос вдруг задрожал от волнения. — Зачем ты такие гадости говоришь?

— Я ухожу, — сказал Лоример. — Всем спокойной ночи.

Из своего окна Лоример увидел вереницу светящихся огней вдоль Грейт-Норт-роуд. Почему такое множество машин, думал он, покидает город в субботу вечером и несется на север? Что за путешествия берут здесь свое начало? Какие новые начинания? Внезапно он ощутил приступ тоски: ему страстно захотелось оказаться среди них и тоже мчаться во тьме, наматывая как можно больше миль, которые разделяли бы его и Приддионз-Фарм в Монкен-Хадли.

221. Однажды поздно ночью ты ехал по городу и пытался настроить приемник на какую-нибудь радиостанцию, которая не передавала бы поп-музыку конца XX века. Ты крутил колесико и вдруг услышал мелодию и мудрый голос с хрипотцой, который на миг заставил тебя нарушить свое правило и прислушаться. Пел Нэт «Кинг» Коул, и простой текст запомнился сам собой: «Мудрее штуки в жизни нет — любя, любимым быть в ответ». Почему тебе вдруг сделалось так невыносимо тоскливо? Была ли в том повинна ненаигранная меланхолия в холодном, «раково-легочном» голосе Нэта? Или песня тронула тебя как-то иначе, залезла в тот извечный потаенный кармашек нужды, который есть у всех нас? Потом ты снова поменял частоту и нашел чувственного, изысканного Форе, который развеял твою тоску. Мудрее штуки в жизни нет.

Книга преображения

Чья-то рука настойчиво трясла Лоримера за плечо, и он проснулся, медленно осознавая, что во рту пересохло, организм отравлен алкоголем, а в голове гонгом бьется звонкая и безрассудная боль. Над ним в темноте склонился Торквил, одетый в халат. Откуда-то доносился пронзительный полукрик-полувой, похожий на траурные завывания плакальщиц в каком-нибудь первобытном обряде. На миг Лоример даже подумал, что это шум протеста, раздающийся в его собственном измученном мозгу, но вскоре установил, что он доносится из глубины дома: значит, беда приключилась не с ним, а с кем-то другим.

— Лоример, — позвал Торквил, — тебе надо уезжать. Прошу тебя, немедленно!

— О, боже… — Лоримеру больше всего хотелось сейчас почистить зубы, съесть что-нибудь соленое, пряное и острое, а потом снова почистить зубы. — Который час?

— Полшестого.

— Боже правый. А что случилось? Что там за шум?

— Тебе надо уезжать, — повторил Торквил, отступая от кровати: Лоример скатился с нее, плюхнувшись на колени, а уже из этого положения поднялся и оделся как только мог быстро.

— Ты должен увезти с собой Ирину, — сказал Торквил. — Она уже готова.

— А что случилось?

— Ну-у… — Торквил устало выдохнул. — Я пошел к Ирине в комнату, и мы…

— Ты и Ирина?

— Да. Я сунулся туда часа в три ночи — а за каким чертом, ты думаешь, я затащил ее сюда? Ну вот, и мы там, того. «Занялись любовью», как говорится. А потом я ко всем свиньям заснул, и она тоже. — Он взглянул на часы, а Лоример тем временем складывал килт и спорран в свой саквояж. — А потом, около получаса назад, в нашу спальню — мою с Бинни — зашел Шолто. Этот паршивец замочил постель.

— Ясно.

— Он никогда тут не мочится в постель — никогда! — прошипел Торквил с настоящей яростью. — Не пойму, с чего это вдруг.

Лоример тщательно застегивал молнию на своей ночной сумочке, не желая ничего говорить, не желая заступаться за Шолто и встревать с какими-либо замечаниями.

— И вот Шолто говорит: «А где папа?» Тогда Бинни начинает волноваться. Бинни оглядывается. Бинни принимается думать. И все, что я помню — я просыпаюсь совершенно голым рядом с Ириной, а у края кровати стоит Бинни, держит в руках одеяло и орет. Она до сих пор так и не успокоилась.

— О, господи. А где она сейчас?

— Я запер ее в нашей спальне. Ты должен увезти отсюда эту девушку.

— Я?

— Да.

— А как насчет Оливера с Поттс?

— Они мне нужны. Поттс там с ней сидит. Она давнишняя подружка Бинни.

— Да? Правда? Ну ладно, я уже готов.

Ирина, уже полностью одетая, тихо плакала в холле. Ее лицо казалось особенно нежным — теперь на нем не было ни косметики, ни пудры. Она не промолвила ни слова, и Торквил с Лоримером вежливо повели ее к машине Лоримера. На улице стояла настоящая стужа: мороз был такой крепкий, что даже гравий у них под ногами не скрипел — он просто обледенел. Дыхание отлетало в виде облачков пара — они красиво сгущались, а потом, чуть помедлив, растворялись в воздухе.

— Удачи, — пожелал Лоример и тут же сам удивился — зачем он это сказал. — Ну то есть, надеюсь, что ты…

— Она успокоится, — сказал Торквил, дрожа и кутаясь в халат. — Всегда этим кончалось. Просто, понимаешь, это в первый раз было так… наглядно, что ли.

— Ступай-ка лучше в дом, — сказал Лоример, — а не то насмерть простудишься.

— Чертовский холод. — Торквил посмотрел на Ирину; его взгляд был каким-то плоским и равнодушным, как будто он заглянул в холодильник в поисках съестного. Она не смотрела ему в глаза. — Скажи ей, ну, что будем держать связь, или что-то в этом роде. — Он просунулся в машину через окошко и похлопал Лоримера по плечу. — Спасибо тебе, Лоример! — Тон был прочувствованным. — Ты гуманист и джентльмен.