Блю из Уайт-сити - Тим Лотт

Наконец мне представился шанс. Шанс оторваться, вырваться вперед, взлететь. И я им воспользовался, по ходу дела приобретя также прозвище, нового друга и непроходящее чувство стыда.

Это случилось после того, как Тони разделался с учителем. Учителем, славившимся своим беспощадным и жестоким отношением к детям. Тони его изничтожил. Случай был вопиющий и стал практически школьной легендой. А Тони получил статус неприкосновенного. Вот тогда-то и пришлось определяться: или ты с ним, или против него. Именно поэтому, когда Колин…

Однако не буду забегать вперед. Начну с начала. У каждого свидетеля этого события есть своя версия. Я расскажу свою.

Жертвой Тони стал доктор Фред Койнанж, приятной внешности выходец из Южной Африки, получивший образование в Англии учитель богословия, относившийся к ученикам с высокомерным презрением. Впечатление он производил тяжелое, в нем была какая-то подспудная грусть, говорили, что несколько его родственников погибли в борьбе с апартеидом. В частности, младший брат не выдержал пыток.

Он, конечно, был черный, и хотя дети не предавали этому особого значения — для них учитель прежде всего ассоциировался с властью, а в случае Койнанжа речь шла не только о власти приобретенной, но и о власти врожденной — сам Койнанж осознавал, что это отличие можно с легкостью использовать. Любое отличие — неважно, идет ли речь о высоком росте, об остроте ума, о материальном положении — можно рано или поздно использовать против человека. Дети отлично ориентируются в этом, Тони же и вовсе был выдающимся спецом в подобных делах. Зная о его изощренной жестокости, Койнанж нанес превентивный удар, стремясь в первую очередь подавить именно Тони. Пытаясь обезопасить себя, он задел личные чувства. Это и было его ошибкой.

При всей крутизне Тони у него имелась ахиллесова пята. Он был итальянцем: и по месту рождения — в Калабрии, и по крови — хорошие виноделы, но плохо образованные люди, его родители были выходцами с Сицилии. Я слышал, что когда в пять лет Тони попал в школу, он ничего не умел и практически не говорил по-английски.

С тех пор, по одному ему ведомым причинам, он возненавидел свои итальянские корни и делал все, чтобы стать настоящим англичанином. Он никогда не говорил по-итальянски и уже в двенадцать-тринадцать лет утверждал, что забыл этот язык. По-английски он изъяснялся, тщательно артикулируя, нарочито по-лондонски гортанно, как какая-нибудь дешевка из Шепердс-Буш.

Койнанж тут же учуял эту слабость Тони. Он был очень артистичен и нещадно эксплуатировал свои способности пародиста, вызывая смех и направляя его в нужную сторону. Именно так он поддерживал дисциплину в классе. Так что когда однажды Тони позволил себе какую-то вольность в его адрес, Койнанж ответил ему с нарочитым итальянским акцентом, а для Тони это было равносильно пытке.

В то время в десятку самых популярных певцов входил какой-то несуразный итальянец по имени Джо Дольче, который только усугубил предвзятое мнение англичан об итальянцах.

Эдакий простофиля, чей мир ограничен мамой, макаронами и мороженым.

Хитом Джо Дольче — первым и последним — была песенка «Меня это достало», и когда Тони попытался спровоцировать Койнанжа, тот вразвалочку подошел к его парте, наклонился над ним и начал речитативом проговаривать эту самую песенку.

Припев заканчивался словами, совпадающими с названием: «МЕНЯ ЭТО ДОСТАЛО».

На оригинал было не очень похоже, но и этого хватило с лихвой; класс взорвался от смеха, ножом вонзившегося в сердце Тони. Последние слова припева Койнанж произнес с явной угрозой, что добавило эмоционального эффекта всему представлению. Взрыв хохота нейтрализовал строптивого ученика, как и рассчитывал Койнанж. Но нейтрализовал временно — Тони просто затаился, лелея свою ярость. И поклялся отомстить. Его ленивые глаза стали еще холоднее.

Это случилось в один из четвергов, во время спаренного урока. Все было заранее спланировано. Я знаю точно, потому что мы с Колином слышали, как перед уроком Тони хвастался, что «достанет» Койнанжа.

— Этот высокомерный придурок у меня попляшет. Вот увидите. В следующий раз он крепко подумает, стоит ли со мной связываться. Уже через час он забудет, как его зовут.

Передо мной он не хвастался — мы с Колином были не его круга, слишком мелкая рыбешка. Но он заметил, что я все слышал, и посмотрел на меня леденящим взглядом, подразумевавшим очевидную угрозу.

В тот день на уроке Койнанжа обсуждалась тема «Есть ли душа у животных?». «Годолфин-Грэмэ» была либеральной школой, а потому богословский курс мы изучали весьма условно. Наши уроки богословия превращались в дискуссионный клуб, где можно было беседовать обо всем на свете. В начале восьмидесятых особой популярностью пользовалась экологическая тематика, включая вопросы прав животных. Тема урока была объявлена заранее, именно поэтому, я думаю, Тони так тщательно все спланировал.

Первым делом Койнанж, как всегда, навел порядок в классе. Две девчонки болтали. Койнанж хранил молчание, выразительно глядя на нарушительниц. Этого было достаточно. Его внутренняя сила заставляла краснеть любого, на ком он останавливал пристальный взгляд. Часто объектом его внимания был Тони, подтверждающий свой статус вожака. В этот раз он, однако, сидел тихо.

Урок начался. Койнанж, несмотря на приверженность к дисциплине, был сторонником современных методов преподавания: он не просто читал с кафедры проповедь застывшим, безучастным детям, а старался вовлечь их в обсуждение.

На это Тони и рассчитывал. Уставившись своими ленивыми глазами на Койнанжа, он сидел и ждал. Койнанж начал урок цитатой из Библии, потом прочел небольшой отрывок из манифеста Фронта освобождения животных. Класс терпеливо слушал, зная, что прелюдия будет недолгой. Затем Койнанж отложил книги и посмотрел на учеников.

— Итак. Что бы мы могли сказать по этому поводу? Какие аспекты нам следует затронуть? Кто-нибудь хочет высказаться?

Рука Тони тут же взметнулась вверх. Уже это могло вызвать подозрение: обычно Тони все делал неторопливо. Но Койнанж подвоха не почувствовал.

— Тони. Va bene. Come sta?[31]

— Сэр, а у вас есть домашние животные?

Это был ловкий ход: с одной стороны, полная наивность, с другой — абсолютная предсказуемость реакции Койнанжа. В отличие от других учителей Койнанж тщательно скрывал подробности своей личной жизни, опасаясь, что ничтожная деталь может быть взята на вооружение неутомимыми подростками. Тони знал это и ожидал, что ответа на вопрос не последует — так и произошло.

— Вас это не касается, синьор Диамонте. Моя личная жизнь — не предмет для обсуждения. Capiche?[32] Однако направление мысли верное. Как вы считаете, обладают ли животные индивидуальностью? Способны ли они думать? Чувствовать? Короче говоря, способны ли они понять нас? У кого из вас есть домашние животные?

Четырнадцать человек из тридцати подняли руку. Я — нет, хотя у нас дома было две кошки. Я привык держать руки на парте, потому что к тому времени понял: ум и желание учиться, особенно если на тебе уже стоит отметина изгоя, надо скрывать, причем скрывать тщательнее, чем глупость. Подавляющая серая масса троечников ненавидела и то, и другое.

Тони тоже выразил желание ответить, однако его рука походила на вялый приспущенный флаг, поднятый, но не особенно стремящийся привлечь к себе внимание. Койнанж спросил нескольких учеников, поведавших классу про своих рыбок, кошек и хомячков.

Неожиданно осмелевший Колин рассказал про кролика, которого мама подарила ему на Новый год. Но голос его звучал слишком тихо, чтобы все могли услышать, и пока он говорил, рука Тони продолжала тянуться вверх, по-прежнему без особого энтузиазма. Он выглядел как ученик, которому абсолютно безразлично, вызовут его или нет. Тем не менее, поскольку сидел он — специально? — на одной из первых парт, Койнанж в конце концов его вызвал.

— А у тебя, Диамонте, есть домашнее животное?

— Собака. Лабрадор. Мы его взяли, когда я был еще маленьким.

— Собака. Очень хорошо. Принято считать, что собаки обладают индивидуальностью. Они общаются почти как люди: умеют тосковать, любить, у них есть даже чувство юмора. Но может быть, мы всего лишь проецируем наши чувства на животных? Может быть, мы просто очеловечиваем этих… этих…

— Эту бессловесную скотину, сэр?

— Это, пожалуй, чересчур. Взять, к примеру, твою собаку. Наверняка ты так о ней не думаешь…

— Напротив, сэр. Это очень глупая собака. Она считает себя умной, а на самом деле глупая. Она не слушается ни одной команды. Да к тому же грязная. И гадит на ковер.

Раздались смешки. Но Тони даже не улыбнулся. Койнанж поднял руку, и смех стих.

— Весьма странная собака, судя по твоему рассказу.

— В том-то и дело, сэр. Ее надо усыпить. Она никуда не годится.