Красавица и герцог - Джулия Куин

— Вовсе нет, мадам. — Герцогиню выводил из себя даже малейший намек на ее преклонный возраст, она отказывалась признавать, что дряхлеет, а зрение и слух ее уже не так остры, как прежде. Грейс смущенно откашлялась. — Прошу прощения, мадам. Я не заметила. Должно быть, я… э-э… шумно вздохнула.

— Шумно вздохнула? — Герцогиня определенно сочла этот звук не менее предосудительным, чем писк.

Грейс приложила руку к груди.

— Боюсь, у меня немного заложена грудь.

Герцогиня с подозрением воззрилась на чашку, брезгливо раздув ноздри.

— Надеюсь, вы не дышали на мой шоколад.

— Конечно, нет, мадам. Поднос с шоколадом всегда приносят горничные.

Старуха недовольно нахмурилась, давая понять, что тема исчерпана, и снова углубилась в чтение, оставив Грейс наедине с мыслями о мистере Одли.

— Мисс Эверсли!

Грейс вскочила со стула. Сцена все больше начинала напоминать комедию.

— Да, мадам?

— Вы вздохнули.

— В самом деле, мадам?

— Вы собираетесь это отрицать?

— Нет. То есть я не заметила, что вздохнула, но вполне допускаю, что могла это сделать.

Герцогиня раздраженно взмахнула рукой, приказывая Грейс умолкнуть.

— Нынче утром вы невероятно рассеянны.

У Грейс тотчас загорелись глаза. Неужели ей удастся сегодня улизнуть пораньше?

— Сядьте, мисс Эверсли.

Она опустилась на стул. Что ж, не повезло. Герцогиня отложила газету и хмуро поджала губы.

— Расскажите мне о моем внуке.

Щеки Грейс снова запылали.

— Что, простите?

Правая бровь герцогини изогнулась ломаной чертой, приняв форму верхушки зонта от солнца.

— Вы проводили его в спальню прошлым вечером, верно?

— Конечно, мадам. Как вы приказали.

— Ну? И о чем он с вами говорил? Я желаю знать, что он за человек. Очень может быть, что в его руках будущее семьи.

Грейс впервые со вчерашнего дня вспомнила о Томасе, и ее кольнуло чувство вины. Томас был воплощением истинного герцога, и никто не знал замок лучше его. Даже вдовствующая герцогиня.

— Э-э… вы не думаете, что немного преждевременно судить об этом, мадам?

— Ах вот как? Стало быть, защищаем моего второго внука?

Грейс удивленно округлила глаза. В голосе герцогини слышалось откровенное злорадство.

— Я считаю его светлость своим другом, — осторожно заметила девушка. — И никогда не пожелала бы ему зла.

— Фу, — презрительно скривилась герцогиня. — Если мистер Кавендиш — и не смейте называть его мистером Одли — действительно законный отпрыск моего Джона, то вам не стоит жалеть Уиндема. Этот мальчишка должен благодарить судьбу.

— За то, что титул вырывают у него из рук?

— За то, что ему посчастливилось так долго носить этот титул, — резко возразила герцогиня. — Если мистер… о, черт побери, я буду звать его Джоном…

«Джеком», — мысленно поправила ее Грейс.

— Если Джон в самом деле законный сын моего Джона, то у Уиндема с самого начала не было никаких прав на герцогский титул. Так что едва ли его можно признать незаслуженно обделенным.

— Но ведь его светлости с рождения внушали, что он будущий герцог Уиндем.

— Здесь нет моей вины, — язвительно усмехнулась старуха. — И вдобавок не с рождения.

— Да, — неохотно признала Грейс. Томас унаследовал титул в двадцатилетнем возрасте, когда его отец скончался от болезни легких. — Но он всегда знал, что рано или поздно титул достанется ему, а это почти то же самое.

Герцогиня еще немного поворчала. Она имела привычку капризно брюзжать всякий раз, когда сталкивалась с доводами, которые не в силах была опровергнуть. Бросив напоследок колючий взгляд в сторону компаньонки, она снова схватила газету, резко развернула и уткнулась в нее, отгородившись от остального мира.

Грейс воспользовалась короткой передышкой, чтобы расслабить плечи и ссутулиться. Закрыть глаза она не осмелилась.

Она готова была поклясться, что прошло не больше десяти секунд, как старуха отшвырнула газету и хмуро бросила:

— Вы думаете, из него выйдет хороший герцог?

— Мистер О… — Грейс вовремя спохватилась и прикусила язык. — Э-э… наш новый гость…

Герцогиня раздраженно закатила глаза в ответ на эту словесную акробатику.

— Называйте его мистером Кавендишем. Это его настоящее имя.

— Однако он не хочет, чтобы его так называли.

— А мне начхать, хочет он или не хочет. Он тот, кто есть. Кавендиш. И кончено. — Герцогиня поднесла к губам чашку с шоколадом и сделала щедрый глоток. — Все мы те, кто мы есть. И это хорошо.

Грейс промолчала. Ей столько раз приходилось выслушивать нравоучения герцогини о «природе человека» и «естественном порядке вещей», что благоразумнее было не искушать судьбу: старуха вполне могла разразиться очередной проповедью.

— Вы не ответили на мой вопрос, мисс Эверсли.

Грейс помедлила, обдумывая ответ.

— Мне трудно сказать, мадам. Я так мало знаю вашего внука.

Грейс говорила почти искренне. Ей трудно было себе представить кого-то другого вместо Томаса в роли герцога. Мистеру Одли при всем его очаровательном дружелюбии и веселости определенно не хватало солидности, основательности. Конечно, он умен, этого Грейс не отрицала, но хватит ли ему мудрости, рассудительности и воли, чтобы управлять огромными владениями? Большую часть времени Кавендиши проводили в Белгрейве, но Уиндему принадлежали бесчисленные имения в Англии и за ее пределами. Томасу приходилось держать не меньше дюжины секретарей и управляющих, помогавших ему вести дела, однако он отнюдь не бездельничал, переложив все заботы на чужие плечи. Грейс могла бы поклясться, что он знает в Белгрейве каждую пядь земли. Ей нередко доводилось заменять герцогиню, выполняя повседневные обязанности хозяйки поместья, и она заметила, что Уиндем лично знаком почти со всеми своими арендаторами.

Грейс считала это замечательным достоинством в человеке, воспитанном в сознании собственного превосходства и стоящем неизмеримо высоко над остальными смертными (чуть ниже короля и, по воле Божьей, много выше всех прочих).

Томасу нравилось поддерживать реноме немного скучающего светского льва, слегка циничного и искушенного в житейских делах, но под этой маской скрывалась натура, куда более глубокая. Именно поэтому ему и удавалось так хорошо управлять бессчетными владениями.

И потому Грейс было так горько видеть жестокое, пренебрежительное невнимание герцогини к внуку. Грейс понимала, что того, кто сам не испытывает чувств, нисколько не заботят чувства других, но в обращении с Томасом герцогиня проявляла редкое бездушие, его невозможно было объяснить даже чудовищным эгоизмом старухи.