Зеленый папа - Мигель Астуриас

— Э, постойте! — сказал Видаль Мота. — На кастильском?.. По нашей Конституции, государственный язык страны — испанский.

— Испанский или кастильский? — спросили адвокаты Досвелл по-английски.

Их вопрос перевел Мейкер Томпсон.

— Одну минутку. Сумма наследства так велика, что все остальное вылетело у меня из головы. Нет ли под рукой Конституции?

Адвокаты из Нью-Йорка высказали предположение, что гораздо легче давать советы, если им будут переводить слова Видаля Моты.

— Конституция или Великая Хартия? — повторил Видаль Мота. — Великая Хартия или Конституция? Законодатели не пришли к соглашению по поводу термина для обозначения Основного закона. Мне, например, название Великая Хартия режет ухо. Я слишком американец. Слово Конституция, мне кажется, подходит больше. Хотя…

Он смолк, увидев служащего, который принес Конституцию. Мейкер Томпсон взял ее и стал листать в поисках статьи, относящейся к государственному языку. Кастильский или испанский?

— Я вспоминаю свой экзамен по государственному праву, — продолжал Видаль Мота. Две пары восторженных глаз адвокатов Досвелл, не понимавших ни полслова из его речи, снова устремились на него. Меня экзаменовал старый профессор, известный адвокат Рудесиндо Чавес, и я выдержал экзамен, а остальные не сумели разобраться в статьях Конституции, очень трудных для толкования. А надо было только сказать «Основной закон», и больше ничего, а не влезать в статьи…

— Извините, лиценциат, что я вас прерываю, сказал ему по-испански старый Мейкер Томпсон, — но эти адвокаты берут по тысяче долларов за минуту.

— Хотел бы я спросить вас, уважаемый, откуда вытащили вы эту пару братьев Карамазовых…

— Тысячу долларов за минуту!

— И таких одинаковых. Зовут-то их как?

— Альфред и Роберт Досвелл.

Близнецы, не разумея по-испански, улыбались, как глухонемые.

После прихода лиценциата Видаля Моты, оказавшегося дядей Флювио Лимы и родным братом его мамы, мальчики из команды «Б. — Т. Индиан», или просто «Индиан», вдоволь наглядевшись на «адвокашек-двояшек», которые подарили самую лучшую и новейшую экипировку для бейсбола: перчатки, биты, мячи, шлемы и нагрудники, распрощались с Боби Томпсоном.

Торрес Гнояк, Хуарес Трепач и Гринго остановились около строящегося дома напротив церкви СанАгустин посмотреть, как замешивают раствор. Насыпают горку песка, наподобие вулкана, а потом выкапывают в ней кратер.

— Точь-в-точь, ребята, как макушка вулкана Де-Агуа, — сказал Боби.

— А ты поднимался туда?

— Любит Гнояк дурачка строить, правда, Трепач? Я ведь раз сто рассказывал, как поднимался к кратеру вулкана с туристами из Нового Орлеана, которые к нам заезжали.

— А что там внутри, Гринго?

— Брось насмехаться, Трепач! Гнояк дурачком прикидывается, а ты смеешься надо мной!

Рабочие, подмастерья каменщика, потные, запыленные — волосы, ресницы, брови и медные лица будто мукой присыпаны, — вытряхивали из мешков негашеную известь в кратер песочного вулкана.

— Кто из вас хотел бы учиться на каменщика, ребята?

— Ну и вопросики задает этот Гринго… — ухмыльнулся Торрес.

— Я… — ответил Хуарес, — ни за что на свете!

— Ты все смеешься надо мной, — смущенно пробурчал Гринго. — Я думал, ты и вправду хочешь быть каменщиком. Сначала сказал «я!», а потом «ни за что!».

После того как кратер наполнился известью, в него плеснули из больших ведер воду. Белой вспышкой без огня — только жар и пена — взметнулся вверх слепящий фонтан. Известь плавилась в струе, которая обрушилась на нее не для того, чтобы затушить, а чтобы разжечь, раздуть пожар. И рабочие стали бить, бить, бить мастерками это месиво из песка и извести, чтобы получился известковый раствор. Другие ждали с носилками в руках, готовые нести его по лесам на самый верх.

Флювио Лима, Лемус Негр и другие шли к «Льяно-дель-Куадро». — Проводите меня, ребята, к полю, — попросил их Флювио, — я хочу посмотреть, не там ли я потерял точилку для карандашей.

Лениво плелись мальчики друг за другом. Иногда, на перекрестках, сбивались в кучу.

— А у Гринго нет отца, только дед, — пробурчал Лемус, будто говоря с самим собой, но так, чтобы его слышали другие. Он часто разговаривал сам с собой, чудной был какой-то. Приятели отвечали ему с опаской, словно вмешиваясь в разговор двух людей.

— Мама Гринго живет в Новом Орлеане и только иногда приезжает к нему, поспешил сказать Лима, прежде чем они перебежали улицу под самым носом у ревущих автомобилей. — Как-то его мать приехала, а я их увидел. Я крикнул: «Эй, Гринго, пока!» А он мне: «Пока, Лима, я еду с моей мамой!»

— У него шикарная мать, — сказал Майен Козлик, шагавший рядом, — шлепает за ним из Нового Орлеана, а моя за мной — из кухни.

Когда компания подошла к «Льяно-дель-Куадро», Лемус Негр вдруг остановил всех и сообщил, что сочинил стих для Гринго.

— А ну, давай, Негр… — потребовал Майен Козлик.

— Выкладывай, послушаем. Потом заучим и споем Боби на тренировке.

— Но чур не перебивать… — воскликнул Лемус и, вспоминая стишок, продекламировал:

Есть тут Папа-делец,у него есть дворец,в том дворце из дворцов видел я близнецов.Один сидит, как жаба,другой похож на краба.Два кругленьких лица,как два моих…На, целуй меня сюда,для гринго это ерунда!

— Стой, Негр, ты взял стих из песни: «В том дворце из дворцов слышал я сто певцов…»

— Я взял его из головы, и мы споем песню Гринго, потому что «Папа-делец» — это дед Боби, в своем доме-дворце он обделывает всякие делишки — «бизнесы», а «близнецы» — это адвокаты из Нью-Йорка; один как жаба…

— «На, целуй меня сюда», Негр…

— Не хулигань, Козлик, — огрызнулся Лемус Негр.

— Если мы хотим спеть это Боби, надо повторить.

— Повторяйте, а я поищу пока свою точилку.

— Сеньоры, воля Лестера Стонера (или Лестера Мида) и Лиленд Фостер — закон! — провозгласил сначала по-испански, затем по-английски старый Мейкер Томпсон, когда лиценциат Видаль Мота подписал протокол.

Мулат Хуамбо внес на подносе рюмки, до краев наполненные тонким вином, и высокие, как флейты, бокалы с коктейлями.

— Так, так, примите к сведению!.. — заметил Видаль Мота. — Воля завещателя, погибшего вместе со своей супругой во время урагана, который обрушился на плантации Юга, — закон, и воля эта документально оформлена моими высокоуважаемыми нью-йоркскими коллегами, известными адвокатами Досвелл, с которыми я только что познакомился. Мы, дорогой сеньор, — он приблизился к Мейкеру Томпсону и похлопал его по спине, — лишь выполняем некоторые формальности, чтобы волеизъявление Лестера Стонера, волеизъявление завещателя, которое само по себе является законом, могло быть осуществлено.

Возможно, потому, что нью-йоркские адвокаты не понимали испанского языка, или потому, что лавина журналистов, фотографов и корреспондентов обрушилась на них и на виски, но речь лиценциата Видаля Моты была удостоена вниманием лишь со стороны его самого, — он деликатно поаплодировал и прижал руки к груди в знак полного удовлетворения.

— Как составлено завещание? Как? Где?.. Когда?.. — спрашивали журналисты у братьев Досвелл.

Эти, — никто не знал, отвечает ли Роберт или Альфред, — рассказали, что однажды утром в их нью-йоркскую контору пришел Лестер Стонер, известный на плантациях под именем Лестера Мида, — его поверенными они являются уже много-много лет, — и попросил их составить завещание в пользу его супруги Лиленд Фостер, а в случае невостребования ею денег по причине смерти — в пользу общества «Мид — Лусеро — Кохубуль — Айук Гайтан». Трагическая смерть Стонера и его супруги превратила семерых наследников в миллионеров.

Не выпуская из левой руки стакан виски — едва он становился сухим, как мумия, его тотчас заменяли другим, — а из правой перо, репортеры осведомлялись о величине наследства и отмечали: одиннадцать миллионов долларов; это дает каждому наследнику, каждому из семи счастливейших смертных, около полутора миллионов.

Другие вопросы. Предчувствовали Лестер и Лиленд свой близкий конец? Говорили они о своем желании умереть так, как умерли: обнявшись, сметенные страшным ураганом? Правда ли, будто одна цыганка предсказала им подобную смерть, гибель от бури, и что Стонер, вообразив, что ему грозит гибель от руки восставших пеонов, поспешил предупредить исполнение злого пророчества созданием компании «Мид — Лусеро — Кохубуль — Айук Гайтан»?

Мейкер Томпсон, выступавший переводчиком, сообщил корреспондентам, что адвокаты ничего не знают о таких подробностях и считают интервью оконченным.

Лиценциат Видаль Мота, подкравшись к журналистам, отозвал в сторону знакомых и сказал: