Зеленый папа - Мигель Астуриас

Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Срочный вызов, очень срочный… С Аурелией едва успел проститься… Но он еще вернется… К ней и к мистеру Грею… С этой ночи Новый Орлеан перестал быть для него только городом плавающих мертвецов. Это — город миллионеров, у них самое малое по миллиарду, и они весело мурлычут: «Счастлив тот, кто плавает на поверхности, кто на поверхности!»

Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Вызов срочный, самый срочный… Неприятно говорить на прощание дочери: «Да будут тебе пирамиды пухом…» Рэй Сальседо… Это имя уже знают на международных телефонных станциях — в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Берлине. Теперь не надо даже объяснять, что это имя, а не титул[66]. «Какой «рэй», какой король?»- спрашивали. Стальной ли, нефтяной или каучуковый… Рэй, Рэй, Рэй, Рэй Сальседо, археолог… Хорошо, что сказано и другое: «Аурелия, если Рэй Сальседо не явится и будет мальчик, пусть назовут Джо Мейкер-младший… Звучит неплохо, а?.. Кажется, будто опять это я со своими юношескими иллюзиями, будто это имя — ныне сухое, затасканное, жесткое, как древесина старого дерева, — снова удивит мир свежестью и юношеским порывом».

Ноль часов… Чикаго… Ноль часов… Чикаго… Перестук колес на стрелках… Ссссстоооп. Секретари, телохранители с ручными пулеметами… Прощай, инкогнито… Фотографы… Журналисты… Газетчики… Да, еще не набрана колонка с сообщением о прибытии… Заявление… Еще рано… Заявление будет сегодня, позже… Да, надо резервировать до пяти часов место на первой полосе… Может быть, раньше или немного позже… Надо зарезервировать место в вечерних выпусках… Журналисты… Все в отель… Занять телеграфные линии. Занять телеграфные линии… Не загружать подводный кабель сегодня вечером…

Его карие глаза выдержали взгляд президента Компании. Странно, что нет сенатора от Массачусетса. Сердце забилось сильнее, как у школяра, попавшего в экзаменационный зал: вот кабинет, который скоро станет его офисом. В сотую долю секунды он прикинул, какие изменения произведет в убранстве, меблировке, расположении сейфов и т. д. Пристальный и несколько испытующий взгляд президента Мейкер Томпсон отнес за счет того, что президенту, возможно, уже известно: он, Томпсон, скоро сменит старика на посту, избранный абсолютным большинством голосов акционеров на ближайшем собрании.

— Кто такой Ричард Уоттон? — спросил президент. Вопрос прозвучал так неожиданно, что Мейкер Томпсон чуть было не сунул большой палец за подтяжки, чтобы, стегнув резиной свою шелковую сорочку, ответить: «Вернее — кем был, ибо я его прикончил».

— Ричард Уоттон умер много лет назад. Это был визитер, ехавший со мной в дрезине, которая перевернулась на Обезьяньем повороте.

— Но после своей смерти он приехал…

— Да, приехал в ящике на пароходе «Турриальба».

— Вы так думаете, Мейкер?..

— Как это — «думаю»? Так было! Я сам привез Ричарда Уоттона, когда его еле вытащили из пропасти — с переломом основания черепа, как засвидетельствовал врач, — а затем я перевез его труп на пароход…

— Он ожил, Мейкер ТомпсонДжо Мейкер замигал и кивнул головой, как бы соглашаясь, что все, сказанное с таким апломбом президентом Компании, могло оказаться правдой; если за дело взялись деньги с их огромной чудотворной силой, они способны воскресить и визитера по его прибытии в США.

— Ожил?

— Не сомневайтесь в этом, Мейкер Томпсон, и ожил он не на «Турриальбе», а на «Сиксалоа». «Покойник» представил госдепартаменту полный, точный, доку- ментированный, даже с диаграммами отчет, с бесспорной убедительностью свидетельствующий о всех злоупотреблениях, насилиях, подкупах, преступлениях и… бог знает о чем еще!., которые творила там «Тропикаль платанера»…

— Почтенный визитер был не Ричард Уоттон? — не веря своим ушам, спросил еще раз Джо Мейкер.

— Отнюдь нет!.. Почтенный визитер был какой-то сумасброд-акционер, которому Компания поручила осмотреть плантации.

— Но он выслушивал всех недовольных…

— Очевидно, потому что был, как Джинджер Кайнд, не в своем уме…

Мейкер Томпсон крепко сцепил пальцы и потом развел руками, не вымолвив ни слова.

— Однако еще ничего не потеряно… — продолжал президент Компании, кроме аннексии. Об аннексии и думать нечего… Но надо действовать, если мы не хотим, чтобы, подобно аннексии, все наше дело пошло прахом. Надо поехать туда и выжать из властей красноречивые заявления о том, что своим экономическим процветанием их страна обязана нашему присутствию, так как наше предприятие платит самое большое жалованье и дает работу тысячам брасеро… Надо купить всех власть имущих республики, депутатов, членов магистрата, алькальдов… Все власть имущие, все влиятельные лица должны под барабанный бой восхвалять нашу сельскохозяйственную, коммерческую, экономическую, социальную деятельность… А для этого — не жалеть денег газетам, газетчикам, журналистам; одаривать приюты для бедных, дома престарелых, благотворительные учреждения и церкви… Какую религию они там исповедуют?

— Католическую…

— Прекрасно, хоть и претит помогать свиньям католикам, надо пополнить их кошелек. А в прессе поменьше слов — слышите? — и побольше фотографий: выведенные нами культуры, наши больницы, наш транспорт, наши школы…

— Их нет…

— Значит, мы должны их организовать. Немедленно. Три, четыре, пять, десять… Сколько нужно. Главное, чтобы на фотографиях появились учителя и учащиеся… И международные агентства печати.

— Есть несколько…

— Некоторые из них мы субсидируем и направляем, они у нас на службе. Надо срочно мобилизовать полностью все средства, чтобы предупредить любую акцию госдепартамента, который может покончить с плодами вашего двадцатилетнего труда одним лишь росчерком пера.

— Кто же был, как звали того почтенного визитера? — повторил вопрос Мейкер Томпсон, который словно ничего не слышал.

— Чарльз Пейфер…

— Нет, этого не может быть. Он просто назвался Чарльзом Пейфером, а настоящее имя его — Ричард Уоттон.

— Его звали Чарльз Пейфер, и он был Чарльзом Пейфером, трое детей и красавица вдова унаследовали его акции и собираются голосовать за вас, Мейкер Томпсон, на следующем собрании акционеров; они навек вам благодарны.

— Какая ужасная ошибка!.. — повторял Мейкер Томпсон.

— Ричард Уоттон, не знаю, видели ли вы его, действовал там в роли археолога. Составленный им обвинительный документ великолепен, но мы обрушим на эту бумажонку лавину громких воплей, которые поднимут все карибские страны, требуя нашего присутствия и прославляя нас как послов цивилизации и прогресса, герольдов благосостояния и богатства… Вы говорили о желтой опасности, — теперь самое время в полный голос затрубить о ней: центры японского шпионажа.» нити заговоров, ведущие ко двору микадо… картыдокументы… шифры… подводные лодки в водах Тихого океана, шныряющие у берегов Центральной Америки… И опасность блокирования нашего флота в случае разрушения Панамского канала, хрупкого, как спичечный коробок, если…

— Ричард Уоттон, — снова спросил Мейкер Томпсон, словно обращаясь в пространство, — Ричард Уоттон был археологом?

— Он применил эту хитрость, чтобы проникнуть на наши плантации, в наши тайны, ибо, без сомнения, он имел допуск ко многим архивам.

Президент «Тропикаль платанеры» увидел, как Мейкер Томпсон встал и удалился, но не услышал шума его шагов…

Как вернуть к жизни Чарльза Пейфера?

Ладно еще, что он лежит здесь, в склепе, замурованный в гробу с двойными стенками и стеклянным окошечком над лицом, лежит с закрытыми глазами, одетый путешественником, — так, как нашли его на дне ущелья у Обезьяньего поворота. Если бы его похоронили в тропиках, от него не осталось бы ни следа, ни косточки. Там мертвые уходят безвозвратно. Смерть не вечна, а преходяща.

Непоправимо… Вдова с детьми — наверное, еще маленькими — будет голосовать за убийцу мужа на следующем собрании акционеров… Нет, надо снять свою кандидатуру…

Этим вечером продавцы газет кричали на улицах Чикаго: «Сенсационное сообщение!.. Сенсационная новость!.. Джо Мейкер Томпсон, Зеленый Папа, удаляется в частную жизнь, отказывается быть президентом Компании».

Непоправимо…

Он не мог дать жизнь Пейферу… Не мог и преградить путь в жизнь существу, зревшему под сердцем Аурелии, сыну Ричарда Уоттона…

Миллиард, миллиард долларов… Полтора миллиарда долларов… Миллиард восемьсот миллионов долларов… Два миллиарда долларов…

Непоправимо… Непоправимо…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

IX

Для Боби Томпсона, по прозвищу «Гринго», внука Зеленого Папы — как до сих пор величали старого Мейкера Томпсона, — город был не городом, а сплошным бейсбольным полем, которое делилось на восемь, или девять, или десять полей: «Льяно-дель-Куадро», «Льяноде-Палома», «Херона», «Сан-Себастьян», «Кампо-деМарте», «Эль-Серрито», «Ла-Реколексьон», «Ла-Эрмита», и ипподром, где было настоящее поле для этого вида спорта.