Все, о чем вы мечтали - Иван Петров

  И в школе про все это узнали, Вадик во дворе рассказал. В школе у меня тоже есть враги, информация им пригодилась. Тоже - насрали в душу. Как сейчас. Похоже.

  А Вадик стал учиться в еврейской школе, выучил иврит и уехал в Израиль - учиться дальше, чтобы потом забесплатно в Иерусалимский университет. Они все, наконец, уехали. Мне, конечно, в школе сказали. Я-то даже рядом с их домом старался близко не проходить. Ни Вадика, ни его папы-мамы, больше не видел. И наших книг, и вадиковых коньков - тоже.

  У кошки девять жизней, а у этих по два гражданства. Не выйдет здесь - мы все подохнем, а они уедут, прихватив, что увезут. Друзья? Где хорошо, там и родина. А тем, кто этого не понимает, остается болеть за Челси, купленный на крохи из переправленного в Англию умельцем. За их крохи. Не люблю русских. Сам? Сам уже не такой. Вадик с мамой объяснили.

  Я понимаю, что они - уроды, отдельные представители. Что каждая еврейская семья аппеллирует к дедушке-сапожнику, который всю жизнь шил людям сапоги. Так и у Вадика был дедушка-сапожник. Результат? Что мне, хороших евреев в администрациях искать? В холдингах? Нах.

  Пошли они туда, где их в любой момент принимают и никому ни за что не выдают.

  В дверь, после короткого предупреждающего стука, зашел Кугель. Я отвернулся к окну. Не хочу... Мне нечего ему сказать.

  - Вы не спускались позавтракать. Вы заболели? Что вам принести?

  - Спасибо, Кугель. Ничего не надо. Я не хочу есть.

  - Вы...

  - Нет, не заболел!

  Резковато получилось.

  - Извини, Кугель. Нормально себя чувствую. Есть не хочу, нет аппетита. Не голодный.

  Все-таки, пришлось повернуться. Но смотрю не на него - правее, в угол.

  - Что-то нет настроения. Извини, после вчерашнего я излишне резок. Извини сразу и за будущее. Не со зла.

  - Кофе?

  - Спасибо, не надо.

  Хоть умылся, оделся, постель за собой прибрал, в кресло перебрался. Мог ведь и валяться, не вставая. Сильно меня накрыло. Тяжело. Но держусь. Пока.

  - Вы не совершили ошибок, Алекс. Это хорошо. Вам не надо так расстраиваться.

  - Я не хочу это обсуждать.

  - Не стоит, Алекс. Англичане именно этого хотели - вывести вас из себя. Умные люди не станут тратить время на пустяки, устраивая спектакль. Они выглядели умными. Вчера вы удержались. Не каждый молодой человек в вашем возрасте способен на это. Хладнокровие приходит с возрастом. Спокойствие признак мудрости.

  - Да какое там хладнокровие! Мне не хочется это обсуждать. Постой, ты сказал - англичане?

  - Мне так показалось. Возможно, я ошибаюсь, но... Я думаю, это были англичане.

  - Почему?

  - Я много лет служил у них, ходил вместе с ними по морям. Видел всяких. В Мадрасе я встречал офицеров. Я был со многими знаком. Эти были похожи.

  - Не серьезно.

  - Они говорили по-французски с акцентом. Представились французами, а говорили с акцентом. Это и мой родной язык. Парижане говорят не так, я не могу объяснить. А их акцент в немецком - выдуманный. Они специально коверкали слова. Возможно, и там акцент, его маскировали еще более сильным.

  - Что же тогда сразу не сказал?

  - Кому?

  - Мне. Им.

  - Зачем? Вы не делали глупостей. Все было правильно, у них ничего не получилось.

  Ободряюще улыбнулся, подмигнул.

  - А им? Они не разговаривали со мной. Они, как бы, и с вами не разговаривали. Как бы выглядело, если бы я вдруг обратился к господам, занятым своей беседой? Нам надо много заниматься, Алекс. Знать языки необходимо, очень пригодится в жизни. Ваш английский пока не хорош. Мы потеряли много времени в путешествии. Англичане? Пусть думают, что у них все получилось, и мы не разгадали их секрет. Их маленький секрет! Так будет хорошо. Теперь у нас преимущество. Завтракать, Алекс! Вам надо хорошо питаться. Что вы закажете на завтрак? Не надо, я знаю, я все принесу сам.

  Эвон, как повернул! Умеет.

  Что бы я без него делал?

  И настроение...

  Совсем не то настроение, пошло вверх.

  Минут через пятнадцать дверь без стука открылась (я думал - зашел Кугель, толкнув ее подносом) и в комнату шагнул граф.

  Серая декабрьская вода медленно несет мимо какие-то обрывки бумаги, стайку почерневших листьев, обломок палки, темные пучки водорослей. Там, подальше, плывет что-то вроде комка тряпок. Не хватает лишь качающихся у берега полузатопленных бутылок или серебристой сигаретной обертки, окурков, чтобы дополнить вид замусоренной водной глади до более привычной, современной мне картины. А еще мне не хватает знаменитых на весь мир художников, по книжкам и рассказам счастливых очевидцев - оккупировавших все парижские набережные, жадно торопящихся, используя погожий денек, зарисовать открывающийся с Нового моста чудесный вид на Сену у Лувра, на великолепные дворцы. На пару барж, сплавляющихся по течению, на многочисленные романтические лодочки, снующие - конечно - по делам, но...

  Но - Париж! Солнце! И, кажется, что все они везут любовные парочки, нежно прижавшиеся друг другу. Ладно, возможно, это кажется только мне, спермотоксикоз задолбал.

  Но - весь этот чудесный городской пейзаж! Чистое голубое небо, дома!

  Господа, столбите тему. Жаль, никто из них пока не видит этого чуда острым взглядом художника, или не смог оценить всей прелести и красоты старого Парижа... Еще не родились.

   Вчера, под серым, натянутым словно холст, небом, вода в реке смотрелась бурой, мутной, будто скатившийся с гор сель снес в нее всю глину с ближайших отрогов.

  Нет здесь гор.

  Холодно. Зябко. Промозгло.

  Такое вчера было настроение, подстать воде. От прошедшего три дня назад Рождества остались только воспоминания о паштете из гусиной печенки, поданном на ужин. На Рождество надо было в Нотр Дам де Пари сходить, но тогда еще не отпускали. Забыл про него, столько с лета навалилось. Если бы не Кугель - и не вспомнил, такой вот я испанец. Он с утра поздравил, подарил фигурку святого Матфея. Весь день искал, чем бы отдариться. Нет у меня ничего, а шпагу не подаришь. Спросил у кухонного мальчишки и заказал нам рождественский полдник, еще Гильермо с Хуаном пригласил. Нормально, с часок посидели, только от вина они отказались, мне - рано, а Кугель не стал выделяться. И - ничего. Что граф с простыми за одним столом, со слугой - не возмущались. Рождество!

  Хороший был день, да... Вечером рождественский ужин - вдвоем с графом - уже было не то. Хотя - паштет, конечно... А на другой день эти суки привязались! И я поплыл...

  Ночью почти не спал. Старался забыться, думать о чем-то другом, но... все равно... Кугель два раза вставал со своей кушетки и, подкравшись, прислушивался к моему дыханию, укоризненно кряхтел, но молчал. Утром не стал спускаться в общий зал к завтраку. На людей смотреть не хотелось. Стыдно. Потом - Кугель. Полегче стало, но... Все же понятно, не маленький, в утешениях не нуждаюсь.

  Потом появился граф.

  - Доброе утро, граф де Теба.

  На графа Монтихо приходится смотреть. Это не Кугель, с которым можно позволить себе быть собой, покапризничать отвернувшись. Родной, добрый Кугель. С графом нельзя расслабляться.

  - Доброе утро, граф.

  Вот так. И голос потверже. Соберись!

  - Я помню, вы изъявляли желание осмотреть город?

  - Благодарю. Но, вряд ли получится сегодня...

  - Именно сегодня, граф. С сегодняшнего дня я намерен проследить, чтобы вы не скучали. Я сам буду вас сопровождать в поездках по городу, внизу нас ждет карета. Подумайте, что бы вы хотели посетить. Поторопитесь, скоро начнется служба в Нотр Дам. Надеюсь, вы не откажетесь от такого начала этого чудесного дня. Жду вас в карете.

  Кивнул, не дожидаясь моего отказа, просто лишив меня такой возможности, вышел - резкий, подтянутый, уверенный, настоящий испанский аристократ: видно издалека, даже сюртук с небольшими буфами на плечах какой-то испановидный, не как у всех. Ни одной лишней складочки. Черные с серебром тона. Только глаза - как за тремя стеклами. И вот оттуда он на тебя смотрит. Первое стекло, за ним - взгляд. Потом второе, дымчатое. И еще третье, уже окончательно скрывающее все мысли графа от посторонних. Что-то решил и действует. А что решил - можно только догадываться...

  Решил? Решил взять под контроль мою развивающуюся на глазах депрессию. Запустишь - еще застрелится графин от позора, повесится, утопится в ночном горшке. Есть-то уже перестал. Внимание! Перевозимый товар готовится самовольно придти в негодность. Еще не хватало, чтобы вооружился и пошел вниз стрелять посетителей. С него станется. Кто знает, что может затесаться в раненую голову, и без того - молодую и глупую.

  Посмотрел я на себя... Пока никого в комнате не было, сидел с ногами в кресле, штаны измялись, наверняка и сзади, на спине сюртука, появились мятые складки. Только что разглаженный надел и - вот. Другого нет. Бедный немецкий барон. Унылый. Неопрятный. Длинный, почти до пят, уже потертый дорожный плащ скроет все, но...