Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль - Яков Ильич Гилинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Система уголовной юстиции основана на насилии. Эта система предполагает, что насилие может оборачиваться насилием, зло влечет зло».[287]
Миротворческую криминологию нередко обвиняют в нереалистичности, утопичности. Однако ее идеи приобретают все больше сторонников, причем среди не только ученых, но и практических работников (судей, прокуроров, полицейских). Не случайно в официальном докладе Американской национальной комиссии по уголовной юстиции (1996) предлагается перейти от стратегии «войны с преступностью» к стратегии «меньшего вреда» (harm reduction). К этой теме мы еще вернемся позднее.
Постмодернизм
Постмодернизм в науке и искусстве – очень широкое, очень «модное» и не строго очерченное явление. «Постмодернизм и постструктурализм – сложны для определения и понимания»,[288] – сетует один из их исследователей.
Постмодернизм зарождается во второй половине XX в. как реакция на крушение иллюзий и мифов относительно человеческого разума, порядка, прогресса, развеянных страшными реалиями Освенцима, Холокоста, ГУЛАГа и т. п. Основоположниками постмодернизма обычно называют Ж. Лиотара и М. Фуко, хотя последний не считал себя постмодернистом.
Постмодернизм характеризуется интенсивным скептицизмом по отношению к науке, релятивизацией всех знаний.
Релятивны (относительны) и являются социальными конструктами – ценности, нормы, то, что называют преступностью, а также само общество как источник преступлений. Преступления причиняют вред, но он порождается и всей рутинной практикой, социальными институтами, такими как труд, бюрократия, правительство, право и семья. Знания и «истина» – также социальные конструкты. Одна из главных причин конфликтов и зла в обществах – результат вложения человеческой энергии в «дискурсивные различия»,[289] веры в их реальность, защиты их и навязывания их другим.
Постмодернизм отражает переход от классовой структуры к обществу фрагментарному. Но чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а, следовательно, и вариантов «отклонений»). И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что есть «отклонение»?
На сегодняшний день лучшей отечественной работой, специально посвященной постмодернизму в праве, является, с моей точки зрения, книга И. Честнова «Правопонимание в эпоху постмодерна».[290] Обратимся к некоторым характеристикам постмодернизма, представленным в ней.
«Постмодерн выступает, прежде всего, рефлексией, критической позицией относительно эпохи модерна и показывает, что индустриальное общество достигло пределов своего развития и дальнейшее экспоненциальное его развитие невозможно – оно неизбежно приведет к глобальной катастрофе. Постмодерн ставит под сомнение такое исходное основание эпохи модерна, как вера во всемогущество человеческого разума, в его возможность познать абсолютную истину и на этой основе преобразовать весь мир».[291] Критицизм постмодерна распространяется и на представления о праве, демократии, привычном правопонимании. Главные проявления постмодернизма, по мнению Честнова, – релятивизм как взгляд на мир, отказ от истины, новое представление о социальной реальности.[292] Отсюда и присущая постмодернизму ироничность.[293] (Ироничность как необходимое условие деятельности исследователя, ученого отмечалось еще в 1975 г. В. С. Библером: «Постоянная ирония восприятия и делания пронизывает все сознание исследователя… Теоретик Нового времени встает над этой своей деятельностью, он необходимо ироничен, гиперкритичен, отстранен от своей собственной деятельности, он должен – хочет, не хочет – учитывать и свою роль „дурака“, и роль „шута“, и роль „мудреца“»[294]).
Постмодернисты рассматривают связи между человеческой активностью и языком в конструировании значений, истины, справедливости, власти, знаний.
Основная претензия постмодернизма к модернизму заключается в том, что последний вел скорее к угнетению, чем к освобождению. «Должна ли социология, наряду с другими типами гуманитарного знания участвовавшая в создании бентамовского Паноптикона, – т. е., в конечном счете, всеобщей тюрьмы, – с прежним миссионерским жаром взяться за построение всеобщего постмодернистского Бедлама?», – вопрошает 3. Бауман.[295]
Различают постмодернизм скептический и утверждающий. Сторонники первого сосредоточены на отрицании, критике предшествующих постмодернизму представлений о социальных реалиях, включая преступность. Представители второго стремятся к «реконструкции», переоценке, «перестройке» знаний и представлений об изучаемых феноменах.
Хотя Фуко, как уже упоминалось, сам не относил себя к постмодернистам, его идеи явно находятся в русле постмодернистских концепций. Девиантность относительна. В Древней Греции, да и в Древнем Риме, «нормальна» была как гетеро-, так и гомосексуальность.
В книгах «История безумия» (1961), «Рождение клиники» (1963), «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы» (1975) Фуко исследует преступность, проституцию, бродяжничество, нищету, безработицу, сумасшествие в контексте власти. Книги Фуко представляют «через посредство изучения мира отклонений, далеко идущие разоблачения условностей и механизмов в нашем совершенно нормальном обыденном обществе».[296] В конечном счете, новая дисциплинарная общественная формация с ее всеохватывающей дисциплинарной властью ассоциируется с тюрьмой. Этот образ «общество-тюрьма» не раз будет повторяться в исследованиях современных зарубежных и отечественных авторов.[297]
Фуко сам был «девиантом»: творцом, разрушителем привычных догм в науке, да и «сомнительной» сексуальной ориентации. «Мы имеем дело с аутсайдером, который пошел собственным путем, который перевернул привычные представления и условности. В этом смысле его жизнь и творчество представляют единое целое».[298] Да, пожалуй, и смерть: Фуко стал одной из первых жертв СПИДа.
Одной из «классических» постмодернистских работ является книга Э. Янг, название которой весьма условно можно перевести как «Образ преступления: Человек, объявленный вне закона и криминальные беседы».[299] Автор рассматривает преступление как понятие, используемое работниками уголовной юстиции, криминологами, социологами, политиками, журналистами (различные дискурсы). К исследованию проблемы привлекается материал философский, литературоведческий, криминологический, феминистский и др. В соответствии с постмодернистским подходом, Янг сосредоточивает внимание на «материальной» роли языка в изображении преступления посредством метафор, символов и т. п. Одна из ее задач – показать репрессивность понятия общности. Нарушителя («человека вне закона») следует исключить из общества. Для Дюркгейма общность двойственна – общность горожан, она же общность правонарушителей. Янг интересуется структурой этой двойственности и тем, как она влияет на создание образа преступления. Другая тема – феминистическая. Автор исследует проблему семьи, одинокой матери, которая оказывается единственным лицом, ответственным за преступления детей. Казалось бы медицинские проблемы больных СПИДом и ВИЧ-инфицированных Янг рассматривает с юридико-криминологических позиций (их положение в пенитенциарных учреждениях, лишение их страховых полисов и др.). Одна из задач автора – «делать невидимое видимым». Этого она пытается достичь и с помощью анализа детективной литературы. Для Янг как представительницы постмодернизма (в феминистическом варианте) и история, и культура – открытые тексты, позволяющие бесконечно по-разному их прочитывать. Она призывает читателя «прочесть криминологию не криминологически».
Переоценка всего и вся, «реконструкция» и «перестройка» заставляют постмодернизм существенно переосмысливать саму методологию исследования. Как упоминалось в
