Дети Шахразады - Тони Молхо

Это была не дорога. Эта была узкая, извилистая, каменная тропа, вырубленная в высоченной скале, отвесно вздымающейся над Красным морем. Ширина тропы — один верблюд плюс одиннадцать сантиметров с каждой стороны. Караван из десяти привязанных друг к дружке верблюдов медленно, чуть покачиваясь, мирно шел над пропастью. Мелкие камешки вылетали из-под мозолистых раздвоенных копыт и, весело подпрыгивая по крутому склону, сыпались в синее бескрайнее небо. Куда? Маша не глядела — намертво вцепившись в переднюю луку седла обеими руками и обвив ее правой ногой, как учил поводырь, она крепко-накрепко закрыла глаза, чтобы ненароком не взглянуть вниз — в сияющую синевой бездну, в которой с писком носились ласточки. Верблюд — рослое животное, на него еще водружают что-то вроде высоких зимних санок с выступающей лукой спереди и сзади, так что высота получается порядочная — метра два с половиной, три, если не выше. Машка сидела на этой высоте, не огражденная ничем, без ремня безопасности, без подлокотников, справа — шершавая серо-коричневая скала, слева… Она боялась чихнуть, чтобы верблюд не испугался, боялась пошевелиться, чтобы он не потерял равновесия, боялась даже ругаться с мужем по поводу его коварства и безрассудного, глупого, никому не нужного экзотического путешествия. Впрочем, чуть скосив глаза назад, она увидела, что вид у негодяя тоже неважнецкий, что бравый султан бледен подозрительной меловой синевой, и испугалась, что у него на этой верхотуре закружится голова. Так они и ехали около получаса — зажмурившись и молясь.

Через полчаса узкая тропа внезапно расширилась, и бездна снизу кончилась, перейдя в вытоптанный крошечный пятачок, среди вздымающихся гор. Свирепый командир остановил караван, приказал верблюдам лечь, а путникам — спешиться. «Мальчики — направо, девочки — налево». А куда — налево, черт, если кругом высоченные скалы?! Мужикам хорошо… «Девочки» выискали какую-то узкую щель между громадных валунов, и протискивались туда по одной, как тараканы, с писком и возмущением.

Маша подошла к Давиду, все еще бледному. Тот молча прижал ее к себе, отечески поцеловал в рыжую макушку. «Знал бы — не поехал!» — прошептал в веснушчатое ушко, как последнее прости. Супруги обнялись, постояли, потом Давид мягко, но решительно отстранил жену и пошел что-то выяснять по-арабски с проводником. Вернулся, ободряюще потрепал веснушчатую щечку:

— Все. Такого кошмара уже не будет. Дальше — узкая тропа, но не над пропастью.

И верно. Через каких-нибудь полчаса они расправили занемевшие ноги и спины перед невысокими, стоящими полукругом палатками. Все крохотные домики были построены из переплетенных соломенных щитов, точь-в-точь как домик Наф-Нафа, и сверху покрыты тяжелыми полотнищами, сотканными из верблюжьей шерсти. Огляделись. Оказалось, что стойбище расположено на полуострове, мысом врезающимся в Красное море, причем смертельный путь над пропастью был единственным перешейком, связывающим стойбище с Большой Землей. Впрочем, может быть, и не единственным — вдалеке Машка заметила давешний побитый джип, тщательно спрятанный за хозяйские соломенные вигвамы. Но разбираться уже не было сил. Умаявшиеся от мучительной езды на верблюде, туристы раскорякой разбрелись каждый по своей палатке и повалились на ковры и кошмы, устилающие плотно утрамбованную землю. В каждом домике были приготовлены ласты, трубки и маски для подводного плавания, но на них никто и не взглянул. Все. Хорошенького понемножку.

Но никто не умер. Не прошло и двадцати минут, как воскресшие путешественники, переодетые в купальники, шлепая устрашающих размеров ластами, направились к специально приготовленным сходням — прыгать вниз, в коралловый подводный рай. Наши герои тоже прогулялись, ополоснулись, смыли синайскую пыль и вернулись в родное бунгало — поваляться на песочке. Постепенно и другие путешественники повылезали на раскаленный песок — позагорать, погреться на солнышке после ледяной — аж +22°! — воды Красного незамерзающего моря. После привычных 28–30° в Средиземном — это просто Ледовитый океан!

Многие раскрепощенные девицы, пользуясь свободой от цивилизации, не стесняясь, скинули верхнюю часть купальников и разлеглись на соломенных циновках, подставив под солнечные лучи весьма аппетитные западные полушария. Нижняя часть купальников тоже не обременяла обилием ткани, так что, как выразился Казанова, знаток местных идиоматических выражений, «было чем промыть глаза». Худосочная Машка, поежившись, посмотрела на эту выставку обильной женской плоти и тяжко вздохнула — комплекс неполноценности, возникший еще в золотую пору полового созревания, вновь дал о себе знать. Ее маленькие груди, похожие на недозрелые лимоны, не шли ни в какое сравнение с памелами, дынями или персиками, с гордостью выставленными на всеобщее обозрение. Мужчины-бедуины, обслуживающие отдыхающих, сидели на корточках поодаль, рядом с хозяйскими палатками, в которых женщины готовили еду, со знанием дела рассматривали выставленный для обозрения товар и изредка зычно гаркали на маленьких девчонок, посмевших высунуть нос из женской палатки, чтобы попрыскать в кулачок, глядя на откровения европейской культуры.

Давид полюбовался на каменные черноусые изваяния, наблюдающие за отдыхающими, на шустрых девчонок, черными ящерками снующих между хозяйскими палатками, и вдруг негромко свистнул, как бы от изумления. Задремавшая было законная мегера приоткрыла один зеленый глаз — что? Ревниво проследила за приподнявшимся на локтях в позе крокодила супругом, уверенная, что он «промывает глаза» и обнаружил действительно что-то достойное внимания. Она ошиблась.

Внимание мужа было приковано к толстой пожилой бедуинке, неторопливо направлявшейся к отдыхающим. Она была одета в обычное длинное, до пят, черное платье, вышитое разноцветным крестиком, босая, голова покрыта темным тяжелым покрывалом, и Машка удивилась, чего вдруг благоверный так заинтересовался ею. Потом Машка разглядела необычный головной убор, нахлобученный поверх покрывала и представляющий собой что-то вроде корзинки с плоским дном, как зонтиком прикрывающей старуху.

Подойдя поближе к изнемогающим от непосильного отдыха туристам, старуха поставила на землю свою ношу, и Машка, приглядевшись, увидела, что это действительно невысокая корзинка, сплетенная из волокон финиковой пальмы — обычного местного материала для всевозможного плетения — циновок, корзин, ширм и прочей домашней утвари. Старуха села в тень от ближайшей тростниковой палатки, оценивающе оглядела размякших на солнышке туристов и, приподняв свою плоскую корзинку, встряхнула ее. Над невысокими коричневыми краями взлетели, блестя полированными боками, большие морские раковины. Взлетели, перевернулись в воздухе и опять шлепнулись в корзинку. Туристы тупо взирали на непонятный аттракцион.