Пингвин влюбленный - Анатолий Чупринский

На бензоколонке энергичная девица в окошке охотно и бестолково объяснила ему, как удобнее проехать. По словам королевы бензоколонки, детский дом с ласковым названием «Журавлик» располагался в трех минутах езды.

— Слышали, что у вас в Москве творится?

— У нас всегда так! — пожал плечами Суржик. — А что случилось?

— Вы что, ничего не знаете!? — вытаращила голубые глазищи девица. Они у нее и так были на два размера больше нормального. Теперь превратились в голубые блюдца. Как у бульдогов из сказки Андерсена.

— Конец света! — затараторила девица. — Ураган налетел. Двести метров в секунду. По радио передавала. Метро затопило! Останкинская башня рухнула!

— Как же мы теперь без телевизора? — равнодушно хмыкнул Суржик.

— Вот почему вас, москвичей, все не любят? — начала новый цикл девица.

— Завидуют! — отрезал Суржик.

Девица ничуть не обиделась. И даже помахала вслед ручкой. Она изнывала от безделья. Утро кончилось, рабочий день уже начался. Потому никто не жаждал заправлялся.

Подъезжая к старому барскому особняку, Суржик и сам не заметил, как попал в прошлое. Лет на двадцать назад. Угодил прямиком в славные восьмидесятые годы. Один кумачовый плакат над кирпичными воротами чего стоил. Каждому, кому перевалило за сорок, он был знаком до зубовного скрежета.

«Миру — мир!». Без разночтений. Коротко и выразительно.

В воротах особняка, бесстрашно загородив дорогу его «Форду», возникли два щуплых подростка. Оба в дешевеньких джинсах, в белых рубашках и с красными галстуками на тонких шеях. На рукавах у обоих красовались повязки. Оба, как по команде, дружно взмахнув руками, отдали Суржику салют.

«Взвейтесь кострами! Синие ночи!»

— Вы к кому?

— Пропуск у вас имеется?

Суржик высунулся из машины и предъявил стражам социализма свой членский билет союза писателей. Обычно это производило должное впечатление. Подростки долго и внимательно читали содержание его «корочки». Потом еще дольше сравнивали фотографию в членском билете с оригиналом. Прямо неподкупные суровые пограничники.

«На границе тучи ходят хмуро!».

— Не похож? — озабоченно поинтересовался Валера.

— На фотографии у вас волос больше! — строго сказал один из стражей. Что было совершеннейшей правдой. Членский билет на новый Суржик обменял лет десять назад. В те далекие славные времена волос на его голове было значительно больше.

— Кто-нибудь из начальства имеется? — спросил Валера.

Подростки дружно кивнули, но хмурое выражение не сходило с их пионерских лиц.

— У нас приказ!

— Посторонних не пускать!

— В случае неповиновения, стрелять на поражение! — понимающе кивнул Суржик.

Он раскрыл дипломат, достал две книги «Отважный муравей», два «Сникерса», две пачки жевательной резинки с ментолом. Почти насильно сунул в руки мрачным и неподкупным стражам социализма.

— Что это? — хмуро поинтересовался тот, который стоял чуть ближе.

— Взятка! — бодро ответил Суржик.

Подростки переглянулись и, одновременно вздохнув, распечатали «Сникерсы».

— Нам может нагореть! — прожевывая, заявил тот, который стоял ближе.

— Машину придется оставить! — добавил тот, который стоял чуть дальше.

Пришлось оставить «Форд» у ворот. Отогнать чуть в сторону, под тень старых лип, которые стройными рядами отгораживали территорию детского дома от остального мира. Валера взял с переднего сидения дипломат и, подмигнув стражам социализма, деловой походкой направился к главному корпусу.

Ступив на территорию детдома, Суржик понял, что он спит, и видит бредовый, навязчивый сон. Или попал на съемки фильма «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен!». Все было бы хорошо. Но уж слишком много вокруг пионеров. По разным направлениям, парами или тройками, держась за руки, маршировали. Так и шастали туда-сюда, туда-сюда…. И все поголовно отдавали ему салют.

Мистика усугубилась, когда он услышал за спиной резкий окрик:

— Журналист!

Суржик остановился как вкопанный в землю пограничный столб, повернулся и увидел перед собой на аллее точную копию артиста Евстигнеева. В роли начальника пионерского лагеря. Только у этого на шее не было пионерского галстука. Остальное совпадало до мелочей. Лысина, обтянутые парусиновыми штанами женские бока, длинный нос и настороженные бегающие глазки.

«Сейчас спросит: „Компоту хочешь?“» — подумал Суржик.

— Кто пустил? — спросил начальник пионерлагеря. То есть, детдома.

— Самовольно! — отрапортовал Суржик.

— Не положено!

— Если нельзя, но очень хочется, то можно!

— Демагогия! И нарушение, понимаешь, внутреннего распорядка!

— Союз писателей приветствует вас! — доложил Валера. И на всякий случай отдал некое подобие чести. Козырнул, так сказать.

— Писатель?

— Так точно! Детский. Валерий Суржик.

— По какой надобности?

— Командировка. Опыт воспитания молодежи. Описать и передать другим. Как эстафетную палочку. «Тимур и его команда», «Школа мужества» и все такое, — с комсомольской убежденностью в голосе заявил Валера. Когда надо, он и это умел. Актерство в юности не проходит даром.

— Время собирать камни! — для пущей убедительности добавил Валера.

Взгляд начальника оставался тем же суровым.

— «Мальчиш-Кибальчиш»? Одобряю.

Суржик достал из дипломата экземпляр своей книги, протянул «Евстигнееву». Тот взял «Отважного муравья», небрежно пролистал несколько страниц.

— Вы случаем не… педерас? — подозрительно спросил он. — Среди писателей очень процветает это явление. Особенно, которые вокруг детей увиваются.

«Сходу в лоб закатать или погодить?» — с тоской подумал Суржик. Но, преодолев искушение, вежливо поинтересовался у дубля артиста Евстигнеева:

— Сколько воспитанников у вас в подчинении?

— Шестьдесят семь.

— Поровну? Мальчики-девочки…

— Тридцать семь девиц. Парней тридцать.

— Обучение, проживание — раздельное? — продолжал с напором Суржик. Он давно усвоил истину. Главное, ошеломить вопросами. Не упускать инициативу.

— Не хватало, чтоб они спали в одной палате! — рассудительно отвечал «Евстигнеев», листая книгу Суржика, — Им только дай волю. Такой разврат пойдет по детскому дому, разнесут по бревнышкам. Контингент сложный.

— Понимаю вашу озабоченность!

— Почему «Отважный муравей»? — спросил он, захлопывая книгу. — «Отважный пионер» было бы лучше! Патриотичнее!

Фамилия «Евстигнеева» оказалось, совсем наоборот, Варфоломеев. Андрей Иванович Варфоломеев. Но от этого не было легче.