Час Ноль - Агата Кристи

— Странно, — произнес Невил. — Хотя, конечно, может быть и так. Сейчас я припоминаю, что раз или два она говорила что-то вроде «когда Камилла умрет, мы унаследуем деньги», но тогда я подумал, что она ассоциирует себя со мною, имея в виду мою долю.

— Действительно странно, — повторил Баттл. — Столько недопонимания между людьми, обсуждающими одну проблему: первый думает одно, второй предполагает совершенно иное, но ни тот ни другой об этом не догадываются.

— Что ж, бывает, — равнодушно бросил Невил. — Но ведь это не имеет отношения к делу. Мы совсем не нуждаемся в деньгах. И я рад за Одри. Ей трудно приходилось, теперь станет значительно легче.

— Но, сэр, — без обиняков спросил Баттл, — вы же, наверное, назначили ей денежное содержание, когда разводились?

Невил кашлянул и нехотя пояснил:

— Есть такая вещь, как гордость, суперинтендент. Одри всегда наотрез отказывалась взять хотя бы пенни из того содержания, которое я хотел ей предоставить.

— Очень щедрое содержание, — вставил мистер Трелони. — Однако миссис Одри Стрэндж всегда возвращала его, отказываясь принять.

— Вот как, — изрек Баттл и вышел, прежде чем его успели спросить, что он имел в виду.

Он разыскал своего племянника.

— Судя по всему, — произнес он, — в этом деле практически у всех есть материальный интерес. Невил Стрэндж и Одри Стрэндж получают по пятьдесят тысяч каждый. Кэй Стрэндж тоже считает, что ей полагается пятьдесят тысяч. Мэри Олдин получает доход, который позволит ей не работать. Пожалуй, только Томас Ройд ничего с этого не имеет. Но сюда можно включить Хэрстла и даже Баррет, если допустить, что она подстроила собственное отравление, чтобы отвести подозрение. Так что любой мог совершить преступление из-за денег. Хотя, если я прав, то деньги тут ни при чем. Если бывают убийства из ненависти, то это как раз тот случай. И если никто не будет вставлять палки в колеса, я найду убийцу.

ХIII

Ангус Макуэртер сидел на террасе отеля Истерхед Бэй и смотрел через реку на темнеющую напротив вершину Лысой Головы. Он пребывал в задумчивости, пытаясь разобраться в хаосе своих мыслей и чувств.

Он и сам не знал, отчего вдруг захотел провести свои последние свободные дни там, где сейчас находился. Что-то тянуло его сюда. Может быть, желание испытать себя, проверить, не осталось ли в сердце былого отчаяния?

Мона? Теперь она ничего не значила для него. Она вышла за другого. Как-то он встретил ее на улице и ничего не почувствовал. Он помнил, как было горько и обидно, когда она ушла от него. Теперь это в прошлом. Все миновало.

Из состояния задумчивости его вывело прикосновение мокрой собаки и громкий крик его новой знакомой мисс Дианы Бринтон, девочки тринадцати лет.

— Ко мне, Дон. Ко мне! Беда с ним! Возился на пляже с какой-то рыбиной, и теперь от него воняет на всю округу. Наверное, рыба была тухлой!

Макуэртер мог бы подтвердить, что так оно и было, так как и до его носа доходил скверный запах.

— Я спустилась с ним к морю по расщелине в скалах, — рассказывала мисс Бринтон, — и попыталась его отмыть. Но у меня ничего не вышло.

Макуэртер согласился. Дружелюбный жесткошерстный терьер Дон всем своим видом демонстрировал недовольство тем, что друзья держат его на коротком поводке.

— Морская вода не поможет, — сказал Макуэртер. — Здесь нужно горячей с мылом.

— Знаю. Но в отеле это не так просто сделать. У нас в номере нет ванны.

В конце концов, ведя Дона на коротком поводке, они украдкой через боковую дверь пробрались в ванную Макуэртера и устроили Дону настоящую баню. Когда все закончилось, Дон выглядел очень уныло. Опять этот отвратительный запах мыла — и это, когда он нашел по-настоящему восхитительный запах, которому могла бы позавидовать любая собака. С людьми всегда так. Они ничего не смыслят в запахах!

Это небольшое происшествие развлекло Макуэртера. Он сел в автобус и отправился в Солтингтон, куда отвез чистить свой костюм.

Приемщица экспресс-химчистки «24 часа» окинула его отсутствующим взглядом.

— Макуэртер? Боюсь, что еще не готово.

— Должно быть готово. — Ему обещали, что костюм будет готов еще вчера, но даже это составило бы уже не двадцать четыре, а сорок восемь часов. Могли бы предупредить. Макуэртер помрачнел.

— Вы пришли раньше срока, — сказала девушка, равнодушно улыбаясь.

— Ничего подобного.

Улыбка исчезла с ее лица, и она огрызнулась:

— Все равно, костюм не готов.

— Тогда я заберу его, — заявил Макуэртер.

— Но с ним еще ничего не делали, — предупредила дежурная.

— Я забираю его.

— Думаю, его смогли бы приготовить к завтрашнему дню. В порядке особой услуги.

— Не нужны мне особые услуги. Просто отдайте костюм.

Бросив на него раздраженный взгляд, девушка вышла в соседнюю комнату. Она возвратилась, держа в руках небрежно завернутый пакет, и швырнула его через прилавок.

Подхватив пакет, Макуэртер вышел.

Забавно, но он чувствовал себя победителем, хотя теперь нужно было снова искать место, где можно почистить костюм. Вернувшись в отель, он бросил пакет на кровать и с досадой посмотрел на него. Может быть, костюм можно постирать и отгладить здесь, в отеле? Не такой уж он грязный. Может, даже стирать не стоит.

Он развязал пакет и возмущенно хмыкнул. Что за безобразия творятся в этой химчистке! Это был не его костюм. Даже цвет другой. Он отдал темно-синий. Растяпы!

Он сердито взглянул на квитанцию. На ней стояла фамилия Макуэртер. Еще один Макуэртер? Или там перепутали квитанции?

Озадаченно разглядывая смятый костюм, он вдруг чихнул. Знакомый запах. Он помнил его. Очень неприятный и почему-то связанный с собакой… Ах да! Диана и ее пес. Это запах гниющей рыбы. Он наклонился и внимательно осмотрел костюм. Вот оно — темное пятно на плече пиджака. На плече?.. «Это, — подумал Макуэртер, — весьма любопытно». Вот уж завтра он скажет пару ласковых слов этой девчонке из химчистки! Такая растяпа!

XIV

После обеда он вышел из отеля и направился к парому. Ночь обещала быть ясной, но холодной. Обжигало дыханием близкой зимы. Лето кончилось.

Макуэртер переправился в Солткрик. Вот уже второй раз он идет на Лысую Голову. Это место притягивает его. Медленно поднявшись на холм, он миновал отель «Бэлморал Корт», а затем большой дом, расположенный прямо у края обрыва. «Галлз Пойнт», — прочел он надпись на выкрашенной двери. Ах да! Здесь убили старую леди. Об этом происшествии в отеле много говорили. Его горничная навязчиво рассказывала обо всех подробностях. А то внимание, которое уделяли этому делу газеты, просто выводило Макуэртера из себя. Лучше бы побольше печатали, что происходит в мире.

Он прошел дальше, снова спустился вниз, обогнул небольшой пляж и несколько старых рыбацких домиков, которые сейчас ремонтировали.

Затем дорога опять пошла вверх и постепенно превратилась в тропинку, ведущую на Лысую Голову.

Здесь все было угрюмо и мрачно. Макуэртер стоял у края утеса и смотрел вниз, на море. Вот так же он стоял в ту ночь. Он попытался воссоздать в памяти, что чувствовал тогда — отчаяние, обиду, усталость и огромное желание покончить со всем этим. Однако ему ничего не удавалось вспомнить. Чувства исчезли. Осталась холодная ярость. Угораздило же его зацепиться за это дерево, откуда его сняли… Потом эти люди в госпитале, хлопочущие над ним, как над нашалившим ребенком. Какое унижение и стыд! Ну почему его не могли оставить в покое? Он так хотел покончить с этой жизнью! Он еще до сих пор до конца не избавился от этого желания. Однако теперь у него не хватило бы смелости… Как мучительно ему было тогда думать о Моне! А сейчас он вспоминает о ней совершенно спокойно. Она никогда не отличалась умом. Легко верила лести и обожала комплименты. Она, конечно, хорошенькая, даже очень, но глупа. Совсем не похожа на женщину, о которой он когда-то мечтал.

Вот та была прекрасна… Неуловимый образ женщины, летящей сквозь черноту ночи, ее белые одежды развеваются по ветру… В ней что-то от фигуры, украшающей нос корабля, — только более легкое, почти невесомое…

И вдруг — непостижимо! Из темноты вырвалась летящая фигура. Мгновение назад еще ничего не было, и вот она — бегущая, летящая к краю пропасти, прекрасная, гонимая безумным отчаянием… Он помнил это чувство отчаяния. Он знал, что оно значит. Рванувшись из темноты, он подхватил ее как раз в тот момент, когда она была готова броситься вниз.

— Нет, не надо!.. — вырвалось у него.

Он как будто держал птицу. Она сопротивлялась, билась в его руках, а потом вдруг сразу затихла, замерла.

— Не надо лишать себя жизни, — горячо вымолвил он. — На свете нет ничего, ничего дороже этого. Даже если вы очень несчастны…

Ответом ему был звук, похожий на горькую усмешку.

— Так вы не несчастны? Тогда почему?..

Девушка ответила сразу, слабо выдохнув лишь одно слово: