Мученик - Клементс Рори

Сердце Шекспира клокотало от гнева, но он подавил гордыню и вошел в дом. Огромное тело лежало рядом с бочкой, запекшаяся кровь покрывала лицо словно маска. Вокруг вилась туча мух.

— Заколот через глазницы, — произнес Топклифф. — Похож на свинью, не находите? Если отправить на бойню и наделать из него начинки для пирожков — никто и не догадается.

— Кто это? Когг?

— Да, это Когг. Держатель борделя, торговец краденым, отъявленный мерзавец, любитель мяса и женщин.

— Похоже, вы его знали.

Топклифф поставил ногу в тяжелом сапоге на грудь Когга и наклонился к Шекспиру.

— Он мог достать все, что пожелаешь. Он был опасен, но свою пользу он приносил. Иногда. Он не всегда был разборчив в друзьях, как можете убедиться. Но мы же знаем, кто его убил, не так ли?

— Думаете, это был Саутвелл?

— Мне известно, что это был женоподобный юноша. И я знаю, почему это был именно он. Даг. Он купил у Когга даг, чтобы убить нашу королеву, а затем попытался замести следы, убив Когга. Мы оба знаем, что это дело рук Саутвелла, этой папистской твари, но пока вы барахтаетесь, словно рыба в тазу, я поймаю его и позабочусь о том, чтобы он покинул этот мир под страшными пытками и в муках, извиваясь словно уж, когда я выну из него кишки и помашу ими перед его вытаращенными от боли глазами. И сделаю я это прежде, чем он успеет причинить вред королеве.

Шекспиру было что ответить, но он смолчал. Он знал, что это будет лишь пустым сотрясением воздуха. С Топклиффом было невозможно разговаривать: он крепко держался своих жестоких методов. Он был словно терьер с добычей в зубах, и ничто не могло разубедить его в том, что Саутвелл вышел на тропу убийства, а Елизавета — его единственная цель. Однако Шекспир ощутил укол сомнения. Возможно, Топклифф прав. Момент упущен. Все же он должен был задать еще один вопрос.

— Топклифф, вы забрали моих свидетелей. Где они? Мне необходимо поговорить с ними.

— Каких еще свидетелей?

— Вы хорошо знаете, каких. Бродяги с Хог-лейн. Вы забрали их из тюрьмы «Брайдуэлл», куда я их поместил.

— Бродяг? Ничего не знаю ни о каких бродягах. А если бы и знал, то вздернул бы их по очереди на дыбе, а потом повесил. Я бы избавил нашу страну от этой мрази.

— То есть вы отрицаете тот факт, что перевели их в другое место?

Топклифф ничего не ответил, а лишь презрительно взглянул на Шекспира и вернулся к работе.

Больше Шекспир ничего не мог сделать. Против Топклиффа у него доказательств не было. Даже если он и перевел этих бродяг, то кому до этого было дело? Большинство жителей города сочтут исчезновение четырех бродяг хорошей новостью и благодарно пожмут Топклиффу руку.

Шекспир осмотрел дом, время от времени натыкаясь на людей Топклиффа, которым нравилось чинить ему препятствия и преграждать путь. Джон не знал, что именно ищет. Спустя час Шекспир вышел из дома Когга и направился на Ситинг-лейн. Ему хотелось увидеться с Гарри Слайдом. После посещения «Маршалси» Шекспира не отпускало какое-то тревожное чувство. Как Топклифф узнал о Пигготте, Пламмере и мессе, которую отслужил иезуитский священник Коттон? Ему было больно думать об этом, но вывод напрашивался сам собой: об этом Топклиффу рассказал Слайд. Слайд ждал Шекспира, но он был не один. Вместе с ним Шекспира ждали констебль и Валстан Глиб, издатель «Лондонского вестника». Руки Глиба, которого крепко держал констебль, были связаны. Глиб попытался опротестовать свое задержание, но Шекспир не стал его слушать. Он приказал констеблю подождать с Глибом в приемной, затем пригласил Слайда в кабинет, который почти удалось привести в порядок.

— Гарри, прежде чем мы поговорим о Глибе, я должен задать один вопрос. Как Топклифф узнал о мессе в «Маршалси»?

Слайд изобразил неподдельное удивление.

— Топклифф знал?

— Да. И успел побывать там до меня. Избил Пигготта до полусмерти. У тебя с Топклиффом какие-то дела?

— Нет, господин Шекспир, что вы. У меня с ним никогда не было дел.

— Меня все же мучает вопрос, откуда у тебя эти побои…

— Богом клянусь, нет. Нет! Все было так, как я вам и рассказывал. Меня просто ограбили и избили на улице. И я не знаю кто.

— Значит, я неправ, если думаю, что это Топклифф выбил из тебя информацию, как он это обычно проделывает со всеми, когда хочет узнать то, что ему нужно?

Слайд отрицательно покачал головой.

— А как, по-твоему, он узнал?

Гарри Слайд сел. Казалось, ему нехорошо, но Шекспир знал, как Слайд умеет претворяться. Уолсингем как-то сказал, что если когда-нибудь Слайд оставит работу агента, то ему стоит наняться в актеры к господину Бербеджу [46]в «Театр», так талантливо он мог исполнять свою роль.

— Господин Шекспир, Топклифф мог узнать об этом от кого угодно, — сказал Слайд. — От надзирателя, тюремщиков, посетителей, заключенных, которые свободно приходят и уходят из тюрьмы. «Маршалси» — не Тауэр, эта тюрьма — словно решето.

Шекспир сел рядом. Он не верил ни единому его слову, но Слайд был ему нужен.

— Хорошо. Оставим все как есть. Принимаю твои доводы. Но позволь мне сказать, что если ты начнешь водить дружбу с Топклиффом, ты наживешь врагов в моем лице и в лице господина секретаря, который ценит верность прежде всех добродетелей. А теперь расскажи мне, что знаешь о Когге с Кау-лейн.

На лиловом от синяков лице Слайда образовалась вымученная улыбка.

— Джилберт Когг! Самый жирный и жадный прохвост в Лондоне и большой весельчак.

— Мертвый весельчак. Убит. Заколот через глаза каким-то тонким лезвием.

Слайд даже бровью не повел.

— Вот беда-то. Хотя меня это не удивляет. Когг постоянно якшался с подозрительными типами. И больше всего на свете обожал драгоценности. Даже больше, чем мясо, выпивку или женщин. Его страстью были золото и редкие драгоценные камни, ради драгоценностей он был готов на все.

— Например, продать пистолет наемному испанскому убийце?

Взгляды Слайда и Шекспира встретились.

— Так вот в чем дело. А причем тут Пигготт?

— Он был посредником. Тот, кто нанял Когга, чтобы тот нашел для него пистолет, и послал сообщение убийце через Пигготта о том, что все готово. Теперь на свободе разгуливает убийца с неизвестным оружием, о котором мы можем только догадываться. Чтобы остановить убийцу, вооруженного пистолетом с колесцовым замком, нам придется постоянно держать Дрейка в каюте и никого к нему не пускать, пока он не уйдет в море. Только вряд ли это возможно. А после смерти Когга у нас нет ни одного свидетеля, который смог бы опознать его.

— А как насчет иезуита Саутвелла?

Шекспир рассмеялся.

— Саутвелл — убийца? Все, что мы о нем знаем, указывает на то, что это не так. Скажи, Гарри, если Когг был так богат, то где же его золото? Я тщательно обыскал его дом. Топклифф тоже. Никаких признаков того, что в доме вообще было что-то ценное.

— Когг был богат. Может, Топклифф нашел драгоценности и забрал себе? Или Когг хранит свои сокровища где-нибудь в другом месте. Его публичный дом к великому неудовольствию членов городского управления расположился рядом с постоялым двором «Бель-Саваж». Городские власти сочли, что бордель расположен слишком близко к заведению, хотя многие из них не прочь воспользоваться услугами девочек.

— Сводишь меня как-нибудь в это место. Просвещения ради. Иногда мне кажется, что моя жизнь излишне целомудренна. А пока отправляйся туда один и поспрашивай. Обитательницы заведения должны что-то знать. Но сначала поговорим с господином Глибом и посмотрим, удастся ли ему отвертеться от позорного столба. После допроса с пристрастием и дыбы он заговорит по-другому. Где вы его нашли?

— На Флит-лейн. Пытался разобрать и увезти свой пресс. Очевидно, ваши друзья из Стейшнерз-Холл опоздали.

Глиб сидел в приемной, угрюмо повесив голову. Пальцами связанных рук, словно расческой, он пытался начесать свою густую вьющуюся шевелюру на лоб, чтобы прикрыть выжженную букву «Л». Когда Шекспир и Слайд вошли, он поднял голову и протянул связанные руки.

— Господин Шекспир, прошу вас, развяжите меня. Я не убегу.

Шекспир кивнул, и констебль ослабил веревку. Джон позвонил в небольшой колокольчик, и в комнату вошла Джейн.

— Принесите эля, пожалуйста. — Шекспир принялся медленно вышагивать по комнате. В ожидании Глиб следил за ним взглядом. Наконец Шекспир заговорил:

— Что ж, Глиб, похоже, дни твоей испорченной репутации сочтены. Одного лишь обвинения в незаконном печатании и сопротивлении при аресте, помимо твоих прошлых «заслуг», хватит, чтобы лишить тебя руки, ушей и отправить на каторжные работы лет на десять.

— Господин Шекспир…

— Тебе есть что сообщить мне прежде, чем я отправлю тебя в «Ньюгейт» и передам в руки закона?

— Что я могу вам рассказать, господин Шекспир? Я лишь пересказал слухи, подслушанные в тавернах и пивнушках.