Ключ Давида - Владимир Орданский

Юра молча вставил флэшку в компьютер. Полистав файлы, он пожал плечами.

– Ничего тут не з-запорчено. Странные у вас с-специалисты. Это какая-то п-программа типа военной, так в-вояки пишут.

– Странно, – удивился Джордан. – А для чего она нужна?

– Это т-триггер. Такая п-программа, которая ак-активизируется, когда происходит какое-то з-заранее известное событие, и запускает другие п-программы.

– Например?

– Ну, например, ты вводишь пин-код, заложенный в этой п-программе, и она включает с-систему наведения каких-нибудь г-гребаных ракет. Это я ус-условно.

– Интересно. А можно предотвратить это?

– В смысле?

– Написать программу, чтобы заблокировать этот триггер?

– М-можно, наверное, а что толку? Ты же не з-знаешь, на каком компе она установлена. Или знаешь?

– Допустим, я знаю. Если я тебе с этого компа пришлю сообщение, ты сможешь со своего компа остановить триггер на моем?

– Думаю, да. Только еще написать надо этот антитриггер.

– Ну, вот и напиши. Но никому не показывай: дело секретное. А я в долгу не останусь, пришлю тебе какой-нибудь гаджет, оʼкей?

– По рукам, б-братан, – Юра с широкой улыбкой шлепнул по ладони Джордана. – И знаешь, т-тебе лично я и так напишу, б-без гаджета.

Вернувшись в комнату Веры, Джордан сказал:

– Все в порядке. Я его, как это… загрузил по полной!

На следующее утро незнакомый молчаливый водитель из ведомства Игоря и Валеры забрал Джордана из отеля. Дым уже ел глаза, и многие прохожие были в масках и респираторах. Через полчаса они подъехали к Вериному дому. Не прошло и двадцати минут, как после настойчивых звонков Джордана Вера с небольшой дорожной сумкой и массивным ноутбуком в чехле уже устраивалась на заднем сиденье.

Они ехали в Шереметьево молча. Город в серой дымке остался позади, и Джордану было от этого немного грустно, будто заканчивалось что-то очень важное и дорогое в его жизни. Он сам не понимал, что с ним: ведь никто не мешает ему приехать сюда еще. Но эти несколько дней здорово подействовали на него. Он и не думал, что в нем все эти годы жила ностальгия по незнакомой, в сущности, стране, и что давно забытые чувства, испытанные здесь когда-то, смогут возродиться в нем с новой силой, отодвинув на задний план все то, что он впитал в школе, армии, конторе…

Как только они вошли в зал аэропорта, кто-то сзади хлопнул Джордана по плечу.

– Шалом белоэмигрантам!

Его попутчик из Тель-Авива с двумя пузатыми чемоданами, в промокшей от пота бежевой тенниске, был полон оптимизма.

– Такую тему здесь нарыл! У нас-то это давно проехали, а в Москве прямо бум. Тренинги! Как преуспеть в бизнесе, как добиться успеха у девок, и всякая такая лабуда! – Иосиф остановился у табло и стал внимательно изучать его. – Ага. Вроде не задерживается. Что ты думаешь, я уже связался с нашими, сейчас готовят программы, листовки печатают. Мол, легендарный бизнес-тренер Моня Шульц впервые в России! Количество мест ограничено! Люди сами деньги тащат, только собирай! И знаешь, что катит лучше всего? Тренинги для будущих тренеров. Прикинь: один олух учит других олухов, как правильно обучать третьих олухов. Это что-то! В общем, мои визитки у тебя есть, будут идеи – звони! Девочка классная, завидую.

Подмигнув на прощание слегка опешившей Вере, Иосиф прибавил скорость и ввинтился в лабиринт загибавшихся во все стороны очередей на регистрацию. Оглядевшись, Джордан заметил девушку, державшую уже знакомую табличку со своей фамилией, и направился к ней. Тут же их провели через VIP-зал и моментально, без всякого досмотра, проштамповав паспорта, проводили на посадку.

На этот раз Джордан не взял с собой кроссвордов – зато у него была приготовлена целая гора буклетов и статей о Городе у залива и о мосте, ставшем его символом, как Эйфелева башня стала символом Парижа.

Вера подшучивала над Джорданом, говоря, что, увлекшись идеями покойного отца Димитрия, он перестал смотреть на вещи здраво.

– Нашел тоже оплот христианства! – смеялась она. – Все знают, что Сан-Франциско – оплот геев и богемы, а население сплошь китайцы.

– Пойми, Вера, – убеждал ее Джордан. – Это не я так считаю, я просто восстанавливаю логику, согласно которой действуют эти люди, с одной и с другой стороны. По этой логике то, о чем ты говоришь, занесено в город намеренно, чтобы ослабить влияние религии, а изначально город, названный именем святого Франциска, должен был действительно стать оплотом христианства.

– Ну да. А ты знаешь, что в 60-е годы именно там была основана…

– Церковь Сатаны, да, знаю. Шандор Ла Вэй. Башня у большой воды…

– Что-что?

– Неважно. Это все укладывается в дуалистический сценарий, когда одни создают некую святыню, а другие изо всех сил пытаются профанировать ее.

– О-о! Вот это тексты пошли. Тебе бы у нас в универе лекции читать, а не за бандюками гоняться.

– Послушай лучше про мост. Эта история похожа на какой-нибудь роман Синклера или Драйзера, не знаю.

И Джордан рассказал ей про мост. История начиналась с того, как будущий инженер, а тогда еще студент университета в Цинциннати Джозеф Стросс, сын выходцев из Германии, задумчиво смотрел из окна больницы на мост через реку Огайо, один из самых длинных тогда подвесных мостов. Джозефа с детства отличало необыкновенное честолюбие и жажда славы. Маленький, ростом 150 см, щуплый парнишка добился того, чтобы его включили в университетскую команду по американскому футболу. Когда перед началом матча он встал рядом с мускулистыми гигантами, подтягивая спадавшую с него великоватую форму, смеялись все, и соперники, и зрители. По ходу игры его ради забавы швыряли вместо мяча и отрабатывали на нем, как на манекене, силовые приемы. После игры, когда Джо укладывали на носилки, чтобы отвезти в больницу, тренер сказал ему, качая головой:

– Ты очень спортивный парень, но только не для футбола. Уж больно мелкий.

И тогда Джозеф решил: если уж природа обделила его ростом, то он должен создать что-то самое большое в мире. Например, мост. Его дипломной работой, поразившей воображение профессоров, стал проект железнодорожного моста через Берингов пролив длиной 80 км, который должен был соединить Америку с Евразией. К пятидесяти годам он построил более четырехсот мостов, но главное дело его жизни было впереди. В 20-е годы в жизнь неожиданно настойчиво стала продвигаться идея о строительстве моста через пролив Золотые ворота, правда при столь же упорном сопротивлении. Когда мост все же решили строить, а Стросса назначили главным инженером, началась Великая депрессия. Организаторы строительства нашли деньги благодаря итальянцу-банкиру, чудесным образом сохранившему свое состояние во время землетрясения 1906 года, и ставшему ярым сторонником нового проекта.

Четыре года строили это чудо Нового света, и закончили в 1937-м году. Стросс показал себя жестким и нетерпимым менеджером, безжалостно увольняя ближайших сподвижников, как только видел, что их известность начинает затмевать его. Мост долго был самым длинным в мире, но до сих пор у него самые высокие башни-опоры и самые длинные стальные тросы, удерживающие пролет. Стросс был не только инженером, он происходил из артистической семьи. Его отец был знаменитым художником, изображавшим на холсте губернаторов и президентов, а мать талантливой пианисткой. Джордж Стросс писал стихи. Его самое известное стихотворение, в котором описывается строительство моста «Золотые ворота» и делаются туманные намеки на высокое предназначение этого сооружения и на яростное противодействие его ненавистников, называется «Свершен могучий труд». Стросс написал его после окончания работ и вскоре умер, как будто действительно свершив то дело, ради которого жил на земле. Его мост может выдержать гигантскую скорость ветра, достигающую в проливе 100 километров в час, а опоры – противостоять сильным течениям и шторму.

– Это, скажем, официальная версия, – заключил Джордан. – Но есть и другой вариант…

– Который, конечно, связан с тысячелетним заговором? – сдвинув брови, с серьезным видом перебила его Вера.

– Как бы ты не иронизировала, да.

Джордан изложил вторую версию. Согласно ей, идея возведения подвесного моста через пролив «Золотые ворота» стала навязываться американцам чуть ли не с середины XIX века. И цепочка случайностей, таких, как встречи отца создателя моста с несколькими президентами США при создании их портретов, внезапное озарение Джорджа Стросса о его миссии мостостроителя, или появление сомнительного итальянского банкира со сказочными деньгами на воплощение проекта – все это выглядит, скорее, как проведение в жизнь определенного плана, родившегося на очень высоких уровнях власти. Об этом же говорит невероятная уверенность в своей неуязвимости самого Стросса, которого так ненавидели подчиненные и коллеги, что единодушно воспротивились установке его статуи перед въездом на мост. Статую через несколько лет установила за свой счет вдова инженера.