Звезды над обрывом - Анастасия Вячеславовна Дробина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничего не выйдет, Зиновий Шмулевич, – заявил Матвей. – Тётя Ни… Мать наша – кремень! Если что постановила – так тому и быть!
– О да, я имел удовольствие быть представленным… – Лупак тяжело вздохнул. – Год назад я приходил к вам домой. Надеялся уговорить Нину Яковлевну отпустить дочь в цирковое училище. Ничего не вышло, хотя я старался быть очень убедительным! Нина Яковлевна почему-то твёрдо уверилась, что Мария свернёт себе шею…
– Свернёт непременно! – уверенно подтвердил Матвей. – Вы же её видите! Если есть куда залезть – наша Маша там поперёд всех окажется!
– Ну так почему бы не посвятить себя искусству? – грустно спросил Лупак. – Если падения всё равно неизбежны – а они ведь неизбежны, вы же сами видите, молодой человек! – так надо их хотя бы свести к минимуму! Здесь её научат и правильно работать, и правильно падать, и правильно восстанавливаться, если, не приведи бог… А без цирковой выучки Мария, насколько я её знаю, действительно может… так сказать… Вы знаете, что она прошлым летом на монастырскую башню лазила?
– ?!.
– Так она даже вам этого не рассказала?! Смотрите же, не выдавайте меня… Я живу, видите ли, в Ленинской слободе, возле Симонова монастыря… бывшего. Его взорвали три года назад, там сейчас Дворец культуры от завода ЗИС строится. А стену с тремя башнями оставили для потомков, как памятник искусства. Ну так вот, возвращаюсь домой из училища, поднимаюсь по лестнице, – а меня встречает на лестничной площадке милиционер! «Ваша дочь Марья Зиновьевна Лупак арестована и находится в отделении милиции!» Слава богу, что у меня только одна дочь, ей уже сорок пять лет, она живёт в Могилёве и арестовать её можно только за оскорбление сковородой пьяного соседа-пролетария! Так что я быстро понял, кто это придумал! И пошёл в отделение, и нашёл там вашу сестрицу! И ведь какая хитрюга, как мгновенно сообразила! И то, что я живу неподалёку, и что я её никогда не выдам… То есть мне в качестве её папаши пришлось подписаться под строками протокола: «Была снята сотрудниками милиции с башни Старо-Симоновского монастыря»!
– Не догадалась, стало быть, милиция? – сквозь смех уточнил Матвей.
– Вот вам весело, молодой человек, а мне, между прочим, было вовсе не до смеха! Там высота – сорок метров! Никакой страховки! Под ногами – старые кирпичи, которые на честном слове держатся… Я ужасно боялся, что эта история дойдёт до родителей Маши и… Короче, я подписал все бумаги, обещал принять самые строгие меры, выпороть нещадно, – и увёл вашу сестру из отделения. И спрашивается – неужели это было безопасней, чем здесь, у нас, под присмотром педагогов, с лонжой, с сеткой, с поддержкой товарищей?..
Матвей был вынужден согласиться и с тем, что Машка непременно найдёт, где себе свернуть шею, и с тем, что в цирке оно, конечно, будет поспокойней.
– Так поговорите же с Ниной Яковлевной ещё раз, молодой человек! – обрадовался Зиновий Шмулевич. – Между прочим, в цирке на Цветном работают ваши цыгане, целое семейство, и можно будет после Марию пристроить… Попробуйте, сделайте одолжение! Ваша сестра может стать великой артисткой! Если бы только удалось убедить вашу матушку!
В последнее Матвей не верил ни на грош, но с серьёзной физиономией пообещал предпринять ещё одну попытку.
Репетиция закончилась в пять часов. Машка выскочила из душевой весёлая, размахивая скрученным полотенцем как флагом. На её коричневых плечах блестели капельки воды, короткие курчавые волосы стояли дыбом.
– Ох, хорошо как! Ну что, не скучал? Всё увидел? Айда купаться, пока гроза не началась!
– На Москву-реку?
– Не, там народу – не пропихнуться! И Светка ругается, когда я туда хожу. Говорит – пароходу под винт угодишь, дура! Нет, я одно место знаю в Калитниках, – там ни одна собака не увидит! И лини там такие под корягами ходят, что в сковородку не помещаются! В Главрыбе такого точно не купишь! Сам туда всё лето с удочкой бегать будешь, да-да!
И вот сейчас они шагали вниз по безлюдному Калитниковскому переулку, мимо низеньких, скрытых в пыльной зелени деревянных домиков. Запах сирени был густ, как кисель, и в воздухе, дрожащем от жары, нестерпимо парило.
– Душно – сил нет! – Матвей озабоченно поглядывал на фиолетовую тучу, обложившую небо за башнями Покровского монастыря. – Не успеем до грозы-то, Марья! Идти долго ещё? Там ведь кладбище впереди!
– Вот на кладбище и идём! – расхохоталась Машка. – Или покойников боишься?
– Чего их бояться? Лежат, молчат и не шевелятся… Пошли!
Под высокими старыми деревьями старообрядческого кладбища духота отступала. Солнечные зайчики, с трудом пробиваясь сквозь густую листву вековых деревьев, прыгали по растрескавшимся надгробьям, по строгим крестам, по замшелым плитам с едва различимой старославянской вязью на них. На кладбище не было ни души: лишь кузнечики самозабвенно стрекотали в высокой траве между могилами да свистели на разные голоса птицы. Пахло сиренью, мятой, донником. Чуть заметно потягивало гниловатой сыростью из оврага. Казалось, и не было в двух шагах огромного, шумного города с автомобилями, стройками, толпами людей на улицах. Вдалеке поблёскивали на солнце кресты Скорбященской церкви.
– Куда теперь? – оглядываясь, спросил Матвей. Машка, не ответив, нырнула в заросли сирени, и парень поспешно зашагал, продираясь сквозь кусты, вслед за её красным платьем.
Внизу, в заросшем иван-чаем и таволгой овраге, чуть поблёскивало зелёное зеркало пруда. Машка кубарем скатилась к самой воде.
– Знаешь, как тут хорошо? Никого никогда не бывает! Только козы из слободы иногда на том берегу, на обрывчике пасутся! Кстати, там и удить лучше, а купаться – вот тут! И вода всегда тёплая-тёплая, а на самом дне ключ бьёт! А что ты встал? Давай, раздевайся, залезай!
– Сначала ты, – хрипло сказал Матвей, присаживаясь на траву и стараясь не смотреть на то, как «сестра» ловко стягивает через голову платье. – А я после…
– Ну и дурак! – Машка влетела в воду не оглядываясь, вонзившись в просвеченную зелень тонкой стрелой. Вскоре её встрёпанная голова мелькала уже на середине пруда. Матвей изо всех сил смотрел в сторону, чувствуя, как прилипает к спине взмокшая рубаха, как полоумные мурашки скачут по хребту, как сжимает горло… Мать честная, билось в голове, мать честная… Кто же мог знать?.. Кто мог знать, во что превратится, какой
