Ветер перемен - Корделия Биддл

«Горлом тут не взять, – напомнил он себе. – Джорджем нужно манипулировать. От громкого голоса он подожмет хвост, как собака, спрячется в подворотню, а побитая собака кусает в самый неподходящий момент, когда этого меньше всего ожидаешь».

Бекман вернулся к столу, сложил руки на груди и заставил себя сложить губы в улыбку.

– Так вот, как тебе известно, твой отец считает, что мы можем прибрать Лэнира к рукам. Я в этом не уверен. И вот тут ты должен сыграть свою роль. Прибыв туда, мы должны будем принять совместное решение. – «Лесть», – сказал сам себе Бекман, – лесть. Я повязан с ним, а он со мной, но у нас ничего не получится, если он будет дуться на меня». – Меня беспокоит Лэнир, Джордж, и я открою тебе один небольшой секрет, о котором не сообщал отцу. Дело в том, что Лэнир, очень может быть, слишком сблизился со своими местными друзьями. Улавливаешь ход моей мысли?

Джордж не улавливал, но дружеский тон разговора наполнил его таким дружелюбным теплом, что ему было все равно. «Секрет, о котором не знает отец, подумать только!»

– Да, конечно, – кивнул Джордж. – Конечно же. Это создаст трудности. Да, да, я вижу, что ты имеешь в виду.

Бекман снова улыбнулся. Улыбка получилась отвратительной: большущие зубы сжались, скулы напряглись. Затем он поднял вверх левую руку и сложил большой и указательный пальцы в кольцо.

Джордж посмотрел на его руку, и ему представилось, что он видит в бекмановской руке крошечную фигурку, похожую на одну из маленьких кукол Джинкс. Она смотрела с остекленевшими от страха глазами, чувствуя, как толстый большой палец Бекмана начал сжимать ее сильнее и сильнее, и вдруг по всей тяжелой руке растеклась кровь вперемешку с мозгами и обрывками плоти. Джордж неожиданно встал. Во рту появился вкус желчи или чего-то еще более горького, какой-то металлический привкус, от которого язык сделался плоским, как под ложечкой доктора.

– Хорошо. Да. Айвард, père et ills… Прекрасно… Лэнир… Чарльз. Прекрасно. Да.

Джордж отбарабанил имена, будто повторял за священником молитву. Повторение вслух того, что он должен был запомнить, помогло ему установить связь этих людей с историей.

– Лэнир… Сэр Чарльз… Сабах… Борнео.

Больше не будет этих ужасающих видений, в которых Бекман выдавливает жизнь из какого-то придурковатого друга туземцев.

– Прекрасно. Да, прекрасно.

Джордж заставил себя прогнать все мысли об огромных ручищах Бекмана, его противных желтых зубах. Он поднялся, посмотрел на свой стол, потом подошел к книжным полкам. Он попытался принять независимый, безразличный вид и стал расхаживать по ковру, как будто совершал моцион.

– Да, вот что, Огден, нам нужно обсудить еще кое-что. Ты знаешь, конечно, что дети очень подружились с нашим лейтенантом Брауном, и, по-моему, проводят… ну, очень много времени с ним.

Джордж спотыкался чуть ли не на каждом слове, ругал себя за повторы, но все же не отступал и старался довести свою мысль до конца.

– Да, очень много времени.

Джордж вновь повторил те же самые слова. Он посмотрел на Бекмана, не рассердился ли он на него за критику, но на любезно-льстивом лице нельзя было прочитать ничего.

– Да, так вот, они, то есть дети, постоянно ходят к нему, он у них сделался всеобщим любимцем. Знаешь, всякие там истории и разная чепуха. И вот на днях я слышал, как Поль… но… ладно, неважно…

…Но… я вот что хотел сказать… А, к черту это все, Огден! Ты же сам видишь, как это опасно! Мои дети шныряют среди этих ящиков… а в них сам знаешь что… Что только он себе думает?

Джордж пытался сделать так, чтобы жалоба прозвучала естественно, но знал, что Бекман видит его немудреные уловки насквозь, а его самого таким, какой он есть, – человеком, утратившим контроль, отцом, у которого на глазах, капля за каплей уходит любовь его детей.

– Я хочу сказать… ну, знаешь, эти истории… про пиратов в Южно-Китайском море… что-то в этом роде, а ты знаешь, как дети… Они же возбуждаются… воображают черт знает что… А у нас своего рода секретная и опасная миссия… или, ну… конечно, это только так, детские разговоры, но…

Джордж замолчал. Почва уходила из-под ног. Он вспомнил опилки. Опилками был набит старый плюшевый медведь – игрушка, которую он больше всего любил. И вот появилась дырочка, – большего и не потребовалось, всего только маленькая дырочка, – и от медведя не осталось ничего, кроме рваного пустого мешочка.

Джордж посмотрел на Бекмана, но тот, наверное, был сделан из дерева и камня. Можно было подумать, что он ничего не слышал.

– Вот. Это моя дилемма. Поговори с ним об этом. Я имею в виду, отец вряд ли хотел бы…

Слова Джорджа нанизывались одно на другое сами по себе. «Почему я никак не могу сказать то, что думаю? – спрашивал он себя. – Почему я должен скрывать правду?»

– Я вижу твою дилемму, Джордж, – негромко произнес Бекман, но в голосе у него не было и намека на сочувствие. Он помолчал, словно задумался, словно взвешивал свой следующий шаг, но Джордж отлично понимал, что эти колебания – притворство. В глубине души он знал, что его участь решена.

– Однако, – процедил Бекман, наслаждаясь властью, – я не думаю, что тебе следует… запретить это, Джордж. Такой поступок будет неприятен и только вызовет подозрения. Ты же сам говоришь, что это лишь детские разговоры, и у Брауна есть вполне законные основания сопровождать нас. Твой отец об этом позаботился, может быть, ты вспомнишь – с секретарем Хеем. Кроме того, – закончил Бекман фальшивым, непринужденным тоном, – мне кажется, детям он очень нравится, а ты хочешь их разочаровать. Стоит ли?

Гвоздь в гроб забит! Бекман буквально сиял.

Джордж посмотрел на расплывшееся в улыбке лицо, упитанное тело, широкие плечи и необычайно сильные руки, потом отвернулся к столу. У него опустились плечи, спина непривычно сгорбилась.

– Почему бы нам не обсудить остальное позже? – проговорил он. – Махомета Сеха и все другое… Нет нужды класть все яйца в одну корзину. Ты же знаешь, как происходят подобные дела.

Джордж попытался воспроизвести одну из отцовских поз, означавших разрешение идти, – великий человек налегал на стол, взвешивая проблемы, слишком сложные для понимания простых смертных. Потом он подумал, не лучше ли будет сбросить на пол всю эту кучу бумаг, и представил себе, какой это будет чудесный кавардак – белые бумаги, красочные карты, черные буковки на документах на каждом дюйме ковра. Но в конечном итоге он понял, что устал так, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Как хочешь, Джордж, – ответил Бекман. – Наши планы относительно мистера Сеха могут подождать. – Бекман пошел к двери, но обернулся и дал последний залп: – И я уверен, когда у тебя найдется время поразмышлять над этим, ты поймешь причину, по которой было принято решение о Брауне.