Волны Русского океана - Станислав Петрович Федотов

Антон снова макнул палец. Коричневые струйки стекали и падали крупными каплями обратно в чашу. До мгновения соприкосновения капли с жидкостью ей навстречу с поверхности взлетал островерхий холмик, и, соединившись, они вместе исчезали в глубине, не оставляя расходящихся кругов, какие появляются на обычной воде.

Над чашей висел запах, похожий, как ему помнилось, на болотный дух в его родной Мещере, только намного гуще. Там над трясинами гуляли огни, и старый конюх Фома сказывал деревенским мальцам про чертей да кикимор, упырей да леших, кои этими огнями заманивают людей в гиблые места, в зыбуны, спрятанные под веселенькой ряской, и топят… топят…

Антон мотнул головой и огляделся. Камни… камни… трава и кустики, кое-где низкорослые деревца… Болота — и следа нет. Пологий склон в ямах, заполненных вот такой каменной смолой. Из некоторых рытвин смола так же истекает ручейками, и трава вдоль ручьев не зеленая, а желтая.

Мертвая.

У подошвы горы стояла походная экспедиционная яранга мын'тыг'ак'. Антон за пять лет скитаний по Юконскому краю так и не научился выговаривать это слово. Как, впрочем, и много других из инуитского языка. Первые три года экспедицию возглавлял доктор Георг Шеффер — он изучал растения Аляски и рисовал карты походов, а рудами занимался Антон. Постоянными членами экспедиции были инуит Чунгагнак, по православному крещению нареченный Петром, и его огромный черный пес-маламут по имени Амарок. Антон никогда не решился бы назвать это имя кличкой, поскольку, во-первых, безмерно уважал умного, сильного и отважного пса, а во-вторых, инуиты называли так грозу охотников, гигантского волка-демона. Чунгагнак же дал своей собаке это имя, считая, что оно добавляет маламуту силы и, при случае, пес защитит и от злых духов туурнгакиит, и от настоящего амарока.

Были еще ездовые собаки хаски со своими кличками, но их никто не считал членами экспедиции. Обыкновенные работяги.

Два лета тому назад главный правитель отозвал Шеффера, чтобы направить его на Гавайи, поскольку Тимофей Тараканов из-за предательства шкипера Водсворта не смог в свое время добраться ни до Росса, ни до Гавайев, а люди, бывшие с ним, составили первый отряд волонтеров под командой — кто бы мог подумать?! — Емельяна Епифанцева, Емельки Пугача, которому верховный вождь союза индейских племен Маковаян вскоре присвоил почетное имя Текумсе — за его победы над штатовскими рейнджерами, главным образом — за разгром отрядов Томпсона.

Тараканов же, из-за недогляда за шкипером, впал в немилость главного правителя и был отодвинут как бы на задворки управления — занимался разной мелочевкой.

Шеффера Баранов отправил на Гавайи, а начальником геологической экспедиции назначил Антона Захаровича Козырева. Тоже не за так — за его ценнейшие находки угля, свинца, железа и серы, глины, годной на кирпичи, и песков для производства стекла. На Юконе, крупнейшей реке Аляски, напоминающей сибирскую Лену, нашлось и золото, россыпное и довольно богатое, но главного правителя все-таки больше всего обрадовали железные руды. Он уже снарядил артели для обустройства копей и обозначил первый горнозаводский округ, в который вошли будущие рудники и заводы.

Под началом у Антона были три человека — все местные: проводник инуит Чунгагнак, то бишь Петр, и два алеута, Унук и Вальтыргин, подсобники. Петр выбирал дорогу, занимался собаками и снабжением свежениной, алеуты — остальным хозяйством: ставили и убирали ярангу, били шурфы, перетаскивали тяжести. Ботаника на замену Шефферу не нашлось, поэтому экспедиция занималась только подземными ископаемыми, а начальник еще и рисовал карты.

И вот сегодня наткнулись на каменное масло.

Антон слышал, что оно очень хорошо горит — много лучше китового жира, которым заправляли светильники, — и ему хотелось это проверить, но он опасался, что огонь по трещинам проникнет в глубину земли и тогда сгорят все запасы масла. Лучше было зачерпнуть и отнести подальше, но, как назло, у них имелся всего один ковшик из бересты — для воды, и портить его не хотелось. Будь поблизости хоть какая ледащая березка, ковшик сделать несложно и для масла, и для водицы, но на склонах щетинился иглами лишь кедровый стланик.

Снизу от яранги поднимался Петр-Чунгагнак. В неизменной «птичьей» кухлянке с откинутым капюшоном — день выдался теплым и ясным. Антон называл кухлянку «птичьей», потому что сшита она была из птичьих шкурок перьями внутрь. В ней одинаково удобно в любую погоду: в холодную тепло, в теплую — не жарко. Не сравнить с Антоновой суконной курткой, подпоясанной кожаным ремнем. Петр предлагал «руськи насяльнику» сшить такую же, как у него, одежку, но Антон чего-то стеснялся и отнекивался. А может, ему было просто жаль птиц, которых будут убивать и обдирать ради удобства и радости его, человека.

В конце концов он отказался раз и навсегда и мерз в своей куртешке на пронзительных до зубовного перестука летних аляскинских ветрах или парился в заветрии вот в такую, как сегодня, погоду.

– Силла выпускает адливуниит опратно на землю. — Петр показал наконечником стрелы на каменную смолу; лук и стрелы всегда были при нем, и он часто ходил со стрелой в руке. — Они дысят насим воздухом и за это помогают инуитам в полезнях. У Ванкатвина ноги сипко сильно полели, ходить не мог. Саман ангакук мазал колени Ванкатвина каменным зиром, адливун вылесил ноги.

– Силла, я знаю, — это дыхание жизни, а кто такие адливуниит? — спросил Антон.

Чунгагнак часто рассказывал ему кто есть кто в поверьях эскимосов-инуитов. Козырев внимательно его слушал: ему было интересно, а кроме того, главный правитель требовал, чтобы русские относились к аборигенам крайне уважительно.

– Адливун — дух, уседсий в другой мир, он зивет под землей, слусяет великую Силлу. Все адливуниит хотят вернуться в нас мир, но Силла выпускает только тех, кто помогает зивуссим — людям инуитам, оленям карипу, медведям нанук и другим зверям, птицам, рыпам… Одни адливуниит такие, как этот каменный зир, другие совсем невидимые, как хоросий воздух в соляных пессерах, но все помогают…

Чунгагнак говорил нараспев, глядя куда-то вдаль, может быть, видел этих адливуниит своими глазами. Нет, он не шаман, к тому же еще и крещеный, а духов видит лишь ангакук — Антон тряхнул кудрявым чубом, прогоняя морок, нисходящий на него вместе с певучим голосом инуита.

– Я слышал, что эти духи питают светильники, и те горят ярче жировых? — перебил он проводника.

– Да, это так, — сердито подтвердил тот и отвернулся.

Антон понял, что обидел настоящего человека[26]: у эскимосов верх неприличия — прервать рассказ даже ребенка. Надо иметь терпение выслушать все до конца, а