Зачистка - Николай Иванов

— Потому что мужчина, — уточнил я.

Молча дождалась, когда я опущу голову. Что делала дальше, меня интриговало уже меньше: значительно интереснее было ждать, как Надя отреагирует на случившееся.

Никак не отреагировала. Попросила:

— Подайте чайник.

Его металлический острый носик выглядывал из-за занавески, и я потянулся к подоконнику. Мимоходом подмигнул треугольничку, благодаря за услугу. Повернулся к хозяйке, и — замер: Надя была в атласном сиреневом халате! Я, конечно, видел женщин в халатах, но — не на войне. И если для нее он был привычен, она наверняка облачалась в него каждый вечер, но я-то иного, кроме мешковатых брюк и бесформенных курток, в городке на женщинах не наблюдал. Сиреневая же распашонка стала манной кашей вместо опостылевшей перловки, сочной грушей взамен подгоревшего червивого сухофрукта, случайным долларом в горсти мелочи. Изобретал халатик с пояском наверняка гениальный, страстно любящий женщин, нетерпеливый мужчина, мечтавший одним движением обнажать женское тело. А Надя наверняка досняла лифчик…

— Что вы…так смотрите?

— Красивая, — сказал почти правду.

Она довольно пожала плечами: какая есть, хотя сама никогда не считала так… Про подглядывание не заикалась, сделала это нашей маленькой тайной, при этом вряд ли догадываясь, что именно секреты более всего и сближают людей. Кроме, конечно, ходьбы по узкой тропинке в дождь под одним плащом…

— У меня есть немного вина, — предложила хозяйка, когда настоялся чай с добавленной в него щепоткой липовых цветков.

— Зато я без гостинца. И мне неудобно, — в какие-то моменты я мог быть совершенно искренен.

— Значит, будете должны, — нашла бесхитростный повод продолжить знакомство Надя. Дотянулась до бутылки из-под «Спрайта», разлила по пластмассовым стаканчикам красную ароматную жидкость. На правах хозяйки предложила тост: — За то, что вы спасли меня от дождя. Это, оказывается, очень важно и… приятно, когда кто-то укрывает тебя от непогоды.

Но выпить не успели, кто-то еще возжелал совершить подобное: стук в дверь не был ни стеснительным, ни извиняющимся. Надя вскинула брови, мгновенно вычислила, кто это мог быть, смутилась и метнулась к двери, не давая посетителю возможность заглянуть в комнату.

— Привет… О-о, я не вовремя? — гость не мог не заметить в прихожей мои грязные бахилы сорок пятого размера. И специально для меня, укрытому дверью, громко произнес: — Замечено: человеку, снявшему у порога обувь, легче попасть в постель.

— Человек промок, — приняла на свой счет ехидство Надя.

— Я, между прочим, тоже.

Голос показался знакомым. Но если хозяйке достаточно было вскинуть брови, узнавая гостя по стуку в дверь, то мне пришлось насупиться, сосредотачиваясь и примеряя слова к галерее образов, мелькавших перед глазами в последнее время. И память сама нарисовала красавца-усача из РЭБ. Ага! Так вот кто он, затесавшийся в наши ряды осведомитель. Вот кто дал Наде наводку на меня и локатором отслеживал мое перемещение, наводя ее точно на цель. Значит, я мог сколь угодно долго травиться техническим спиртом, но Надя все равно вышла бы в дождь аккурат к моему появлению из-за угла. Где банальный, причитающийся по этому поводу торт в лицо сопернику? А еще лучше — хорошая затрещина за слова про постель…

В прихожке перешли на шепот, а потом слишком громкий стук двери дал понять: гость покинул домик недовольным. Не предполагал, что я окажусь на его месте? Стоило выйти и выяснить отношения? Или лучше пусть Надя сама разберется в своих кавалерах?

Она вернулась настороженная, с ходу попыталась определить, насколько неприятным оказался для меня визит вечернего усатого стукача — в прямом и переносном смысле.

«Но я ведь выставила его, а оставила вас», — читалось на ее лице вместе с извинениями.

«Во мне есть выгода», — расставил я акценты в ее благородстве. Но, разряжая обстановку, поднял так и не опустошенный стаканчик. За что мы пьем? За спасение от непогоды. И за тех, кто укрывает, а не подставляет. Мне не интересно, кто и зачем приходил. Но взамен я получаю право из самого выгодного положения объявить о главном:

— За тебя. Но я не возьму тебя с собой.

На «ты» назвал, подчеркивая особое расположение и доверительность. И этим пытаясь хоть как-то сгладить отрицательные эмоции.

— Я знаю.

— Не обижайся.

— Обижусь.

— И все равно я прав!

Делаю попытку встать и откланяться, потому что миссия представилась выполненной и меня отныне ничто здесь не задерживало. И это, как заметил, стало для Нади еще большей проблемой: доказать, что гостеприимство слагалось и проявлялось вне зависимости от моего категорического «нет». Она быстро-быстро, совсем по-детски замотала головой, сморщив лицо и умоляя глазами: не уходи, не уходи так и в эту минуту, иначе… иначе я перестану себя уважать.

Мне показалось, что я тоже не хотел уходить.

— Там, где я бываю, я всегда хуже татарина, потому как гость незваный и нежелательный.

Надя, благодарная за мое возвращение к столу, охотно кивнула: не надо оправдываться, я все понимаю.

— Мы сами нарываемся на боестолкновение с противником. У нас не обходится без «двухсотых», — для устрашения поведал о погибших. Тут же вспомнил, как представился траурным красный квадратик на календаре в РЭБ. Кажется, болтаю много. Умолк. О приметах на войне вслух стараются не говорить. Их на всякий случай втихомолку чтят — и не будят лиха! Даже ради женщин.

Моя случайная женщина сидела на армейском коричневом табурете совсем близко — комната благоприятствовала этому. И только я хотел — чисто дружески, успокаивая! — прижать к себе ее голову, как Надя сама, лишь чуть-чуть наклонившись, прильнула ко мне. Еще могла сделать вид, что все получилось случайно, как раз из-за малых габаритов помещения, но я сам подался навстречу. Она уловила ответный порыв и осторожно осталась рядом.

— Береги себя.

— Конечно. Я же пообещал тебе ответный подарок.

— И… и не обращай внимания на то, о чем просила.

— Я подумаю, что можно сделать. Как-нибудь иначе…

— Когда уходишь? Надолго?

— На этой неделе.

— А у меня через десять дней заканчивается контракт. Может, еще успеем свидеться.

— Ты не станешь продлевать службу?

— Скорее всего, нет. Устала. И страшно соскучилась по дочке. Она пока с мамой, но возраст такой, что желательно находиться рядом. А то ведь можно погнаться за одним, но потеряешь больше. Вернемся — и заживем по-прежнему.

На поверхность вновь пусть и косвенно, но выполз квартирный вопрос, и хотя я не дрогнул ни одним мускулом, поднялся.

— Наверное, уже пора, — позволил я ей самой решать, оставаться мне или уходить. Хотя мысленно попросил: не прогоняй!

Надя прижалась чуть сильнее, но не для того, чтобы удержать, а попрощаться. Наверное, была права: нельзя навешивать на одни плечи груз, предназначенный для решения двоим. Ибо в конечном итоге получишь как раз то, на что постоянно намекаешь — от ворот поворот.

Осознав это, присел на корточки, оперся о мягкие женские колени, внимательно посмотрел в карие глаза: не верь мне.

— У меня размазалась под дождем тушь, — торопливо сообщила она о второстепенном.

— Мне приятно сидеть у твоих ног, — не разрешил свернуть с дороги на тропинку.

Засмущалась, оказавшись не готова к обнаженной откровенности от человека, который только что всем своим видом демонстрировал евнухство. Заторопилась найти причину, которая перебила бы обоюдную дрожь.

— А у тебя… у тебя же мокрые носки. Погоди.

Подхватилась, безошибочно нашла в переполненной тумбочке вязаные носки с ободочком в красную нитку. Протянула — меняй. Вообразить себя, спецназовца, в цветастой старушечьей вязанке — это не найти более глупого вида, и я рассмеялся, пряча ноги пусть и в мокрых, но достойных капитана ГРУ носках под табурет. Смех обидел хозяйку, она думала о тепле, а не о красоте, и пришлось успокоить ее:

— Они мне все равно малы. Сядь лучше обратно.

— Зачем?

— Я сказал искренне: мне приятно находиться у твоих ног.

— Правда? А я все время боюсь, что ты подумаешь…

— Мужчины боятся ровно того же, что и женщины: неискренности в отношениях.

— Но что можно распознать в человеке, если видишь его во второй или третий раз?

— В четвертый.

— Все равно мало.

— Погоди, — дурашливо встал, вышел из комнаты и тут же вернулся на завоеванный пятачок у сомкнутых неприступных колен, пусть торопливо и прикрытых не пригодившимися для иных целей носками. — Теперь в пятый. А еще я чувствую твое тепло, — для убедительности попробовал раздвинуть лицом шерстяную колючую преграду и дозволить губам дотронуться до тела.

— Ты просто замерз, — не сдала Надя позиций. — Вечера после дождей здесь холодные, надо уже поддевать что-то под куртку.