Социология вещей (сборник статей) - Коллектив авторов

Тенденция к товаризации

С этой точки зрения мультицентричная экономика, подобная той, что существует у тив, не представляет собой какого-то экзотического усложнения простой системы обмена. Скорее наоборот – это настоящий подвиг упрощения в отношении естественной массы неуправляемых уникальных предметов. Но почему только три сферы, а не, скажем, дюжина? Похоже, что товаризация стремится к пределам, допускаемым обменной технологией тив, в которой отсутствует более удобный общий знаменатель стоимости, нежели медные прутки. Можно усмотреть в этом явлении тенденцию к оптимуму товаризации, присущую любой обменной системе – тенденцию к расширению принципиально соблазнительной идеи обменивать столько вещей, сколько позволяет существующая технология обмена без создания излишних неудобств. Отсюда и неизменное признание денег всякий раз, как они попадают в немонетизированные общества, и неизбежное подчинение ими внутренней экономики этих обществ, вне зависимости от первоначальной отрицательной реакции и личного недовольства, которое хорошо заметно у современных тив. Отсюда и единообразные результаты появления денег в самых разнообразных обществах, порой радикально отличающихся друг от друга: более широкая товаризация и слияние отдельных сфер обмена, словно бы сама внутренняя логика обмена заранее готовит любую экономику к тому, чтобы ухватиться за новые возможности, которые с такой очевидностью несет с собой широкая товаризация.

В этом свете можно интерпретировать недавнюю работу Броделя (Braudel 1983), в которой показывается, как появление в Европе новых институтов на рубеже Средних веков и Нового времени привело к формированию, так сказать, новой технологии обмена, и как та, в свою очередь, повлекла взрывную товаризацию, представляющую собой фундамент капитализма. Таким образом, массовая товаризация, которая у нас ассоциируется с капитализмом, является свойством не капитализма как такового, а той обменной технологии, которая исторически связана с ним и задает поразительно широкие пределы для максимально возможной товаризации. Даже современные государственные некапиталистические экономики явно не выказывают признаков систематической борьбы с этой тенденцией, хотя порой пытаются контролировать ее политическими методами. Собственно, принимая во внимание присущий этим экономикам хронический дефицит и повсеместные черные рынки, товаризация там проникает в новые сферы, когда потребитель, желающий приобрести товары и услуги, сперва должен купить доступ к операциям купли-продажи.

Таким образом, товаризацию лучше всего рассматривать как процесс становления, а не какой-либо раз и навсегда сложившийся порядок вещей. Расширение товаризации происходит двумя путями: а) по отношению к каждой вещи – создавая возможность ее обмена на все большее число других вещей; б) по отношению к системе в целом – включая в сферу широкого обмена все больше и больше разнообразных предметов.

Уникализация: культура и индивидуум

Противовесом этому потенциальному наступлению товаризации выступает культура. Товаризация усиливает однородность стоимостей, в то время как сущностью культуры является выделение уникального, и в этом смысле избыточная товаризация антикультурна – так, действительно, считают и чувствуют многие. Как отмечал Дюркгейм (Durkheim 1915; первое издание 1912), любому обществу нужно выделить некоторую часть своего окружения, пометив ее как «священную»; и уникализация – один из способов осуществить это. Культура гарантирует сохранение однозначно уникального характера некоторых вещей, сопротивляется товаризации других вещей и порой даже заново уникализирует то, что было товаризовано.

В любом обществе существуют вещи, товаризация которых публично запрещена. Некоторые из этих запретов носят культурный характер и соблюдаются коллективно. В обществах-государствах многие из этих запретов установлены на государственном уровне, причем обычно не проводится грани между тем, что нужно обществу в целом, тем, что нужно государству и тем, что нужно отдельным правящим группировкам. Это относится к большей части так называемого символического инвентаря общества: к общественным землям, памятникам, государственным музейным коллекциям, регалиям государственной власти, правительственным резиденциям, наградам, ритуальным предметам и т. д. Нередко власть символически утверждается именно закреплением за собой права на уникализацию объектов, а также их наборов и классов. Африканские вожди и цари сохраняют за собой право на определенных животных и на их части – такие, как шкуры и зубы пятнистых диких кошек. Короли Сиама обладали монополией на белых слонов. А британские монархи имеют право на выброшенных на берег мертвых китов. Эти царственные претензии иногда имеют под собой практические основания, которые, несомненно, будут прилежно выявлены экологическими и культурными материалистами. Однако очевидным проявлением подобных монополий является зримое действие священной власти, распространяющейся на добавочно сакрализованные объекты.

Подобная уникализация порой затрагивает и такие вещи, которые обычно являются товарами – по сути, товары уникализуются, выталкиваясь из своей привычной товарной сферы. Так, среди ритуальных регалий британской монархии мы находим алмаз «Звезда Индии», которому, вопреки тому, что произошло бы при обычных обстоятельствах, не дали стать товаром и в конечном счете подвергли уникализации, превратив его в «сокровище короны». Точно так же в состав ритуальных регалий царей суку в Заире входят стандартные предметы торговли прошлых эпох – такие, как европейские керамические кружки XVIII в., привезенные португальцами; суку взяли их с собой на нынешнее место обитания, сакрализовав в ходе этого процесса.

Другой способ уникализации объектов – посредством ограничений на товаризацию, при которых некоторые предметы не могут выйти за пределы очень узкой сферы обмена. Этот принцип нашел свое выражение в системе тив. Немногие предметы из сферы престижа (рабы, скот, ритуальные должности, особая одежда и медные прутки) будучи товарами, так как подлежат обмену друг на друга, все же менее товаризованы, чем гораздо более многочисленные предметы первой необходимости, начиная с ямса и кончая горшками. Еще большую степень уникализации демонстрирует сфера, состоящая только из двух видов предметов; здесь классическим примером выступает кула – система обмена на островах Тробриан, в которую входят исключительно наручные кольца и браслеты. Существующая у тив сфера обмена прав на людей достигает сингулярной целостности благодаря иному, хотя и схожему принципу, заключающемуся в однородности ее компонентов. Можно отметить, что две верхние сферы обмена у тив более уникализованы, более специализированы, и поэтому более священны, чем низшая сфера, включающая большинство объектов повседневного существования. Таким образом, моральная иерархия сфер обмена у тив соответствует градиенту уникализации.

Но если сакрализация достижима через уникализацию, то сама уникализация вовсе не гарантирует сакрализации. Нетоварный статус сам по себе не обеспечивает почитания, и многие уникальные предметы (то есть необмениваемые) могут обладать ничтожной стоимостью. У племени агем из западного Камеруна существуют сферы обмена, сходные со сферами тив, но среди них выделяется еще одна, более низкая сфера, ниже рыночных предметов первой необходимости. Как-то раз, пытаясь выяснить доколониальную меновую стоимость различных предметов, я спросил о бартерной стоимости маниока. Мой собеседник лишь негодующе фыркнул, возмущенный самой идеей о том, что такую жалкую вещь, как маниок, можно на что-нибудь обменять: «Его едят, только и всего. Можешь его отдать, если хочешь. Женщины помогают друг другу, делясь маниоком и другой едой. Но им не торгуют». Чтобы предотвратить недопонимание и сентиментальное отношение к этой вспышке раздражения, следует подчеркнуть, что источником негодования служила не мысль о коммерческом осквернении символически сверхзаряженного продукта, типа хлеба у восточно-европейских крестьян. В целом агем были и остаются вполне коммерчески мыслящим народом, не испытывающим презрения к торговле. С подобным возмущением представитель агем мог бы столкнуться сам, если бы стал выяснять у западного человека меновую стоимость спички, которой жертвуют, давая прикурить незнакомцу. Маниок входил в класс уникальных предметов, настолько малоценных, что за ними публично не признавалось никакой меновой стоимости. Чтобы не быть товаром, предмет должен быть «бесценным» в максимально возможном смысле этого слова, являясь либо уникально дорогостоящим, либо уникально ничего не стоящим.

Помимо предметов, классифицируемых как более или менее уникальные, существует также явление, которое можно назвать терминальной товаризацией: здесь дальнейший обмен запрещается законом. Во многих обществах таковыми являются лекарства: врач изготавливает и продает абсолютно уникальное лекарство, предназначенное исключительно для данного пациента. Терминальной товаризацией также была отмечена торговля индульгенциями, которую полтысячи лет назад вела католическая церковь: грешник мог купить индульгенцию, но не имел права ее перепродавать. В современной западной медицине подобная терминальная товаризация осуществляется юридическими методами; она основана на запрете перепродавать прописанное лекарство и торговать любыми лекарствами без должным образом оформленной лицензии. Имеются и другие примеры юридических попыток ограничить ретоваризацию: на изданных в Великобритании книгах в бумажной обложке часто встречается озадачивающая фраза о том, что покупателю запрещено перепродавать ее иначе, как в оригинальной обложке; а в Америке не менее таинственным ярлыком, запрещающим перепродажу, снабжаются матрасы и подушки.