Первопроходцы. Русские имена на карте Евразии - Михаил Ципоруха

Поистине научным подвигом явился перевод и комментирование многотомной «Всеобщей и частной естественной истории» выдающегося французского натуралиста Бюффона. В 1789 году академики И. И. Лепехин и С. Я. Румовский представили перевод I тома, затем Лепехин перевел следующие тома. В 1800 году он закончил перевод VI тома, в 1801 году — VII–IX томов, а перед самой кончиной — X и части XI тома. Перевод этой эпохальной для развития «натуральной истории» книги явился завершением многолетней плодотворной научной деятельности И. И. Лепехина.

А как же сложилась жизнь у его ученика — студента Николая Озерецковского? После возвращения из последней экспедиции в Белоруссию Лепехин представил его на получение звания адъюнкта Академии наук. Предложение Лепехина поддержал известный натуралист академик Эрик (Кирилл) Густавович Лаксман. Однако не все академики согласились с предложением Лепехина. Академия постановила отправить Озерецковского для усовершенствования его знаний в заграничный университет. Он около пяти лет обучался в университетах Лейдена и Страсбурга, защитил в 1778 году диссертацию на ученую степень доктора медицины и по возвращении в Россию был избран адъюнктом Академии. А через три года по особому указу Екатерины II он стал академиком.

Императрица сочла Озерецковского подходящим наставником для 17-летнего графа Бобринского, питомца ее фаворита Григория Орлова и, как установлено историками, ее внебрачного сына, которого решено было отправить в путешествие с целью ознакомления с Россией и зарубежными странами.

Когда путешественники приехали в Париж, то опекаемый недоросль, несмотря на увещевания наставника, стал увлекаться посещением игорных и «веселых» домов. Видя, что его уговоры не действуют, Озерецковский заявил, что хочет оставить опекаемого и возвратиться в Россию. Бобринский отказался дать ему средства на проезд, но и без них наставник все равно отправился на родину. В этом, видимо, проявился цельный и прямой характер ученого. Нам известно из сообщения современника всей этой истории, что ученый «был послан с графом Бобринским путешествовать; но в Париже не могши с ним поладить, возвратился в Россию пешком».

Многообразная научная деятельность Озерецковского продолжалась еще много лет до его кончины в 1827 году. И так же до преклонных лет он участвовал в исследовательских экспедициях. В 1785 году по поручению Академии наук он обследовал Ладожское и Онежское озера.

Летом 1785 года он на речном судне поплыл вверх по Неве и высадился на побережье Ладожского озера недалеко от истока Невы. Для современного читателя странно будет читать в его отчете о густых лесах в 50 километрах от Петербурга, в которых водились медведи, волки, лисицы, лоси, барсуки и куницы.

Он на себе ощутил силу водной стихии, плавая по озеру на парусном судне: «Ладожское озеро весьма часто от ветров в ужасное приходит волнение… вода оного действием ветров вздымается от самого дна и производит валы, страшным горам подобные; так что судно более по озеру взметается, нежели плавает».

Он описал берега этого озера, большей частью «низкие, отмелые… без глубоких губ или заливов». Только у северного, более высокого берега имеется много губ и островов. Ученый описал их, выполнил промеры глубин и сделал правильный вывод, что к северу от острова Коневиц озеро становится глубже.

Посетил он остров Валаам, известный старинным монастырем и трехдневной ярмаркой, происходившей там раз в году, на которую приезжали олонецкие и тихвинские купцы и жители всего побережья Ладоги. Ученый составил карту острова и открыл небольшое месторождение железной руды.

Затем по Свири за девять дней на небольшом гребном судне академик поднялся к Онежскому озеру; здесь были описаны все большие заливы у северного берега озера (Заонежский, Повенецкий и др.), а также ряд островов, в том числе самый крупный, Большой Климецкий (удалось определить довольно точно длину его береговой линии — почти 1 000 верст).

Озерецковский посетил Петрозаводск — город, основанный Петром I в один год с Петербургом, побывал на построенных по указу Петра медеплавильном и железоделательных заводах, где сам Петр не раз работал у кузнечного горна. Он миновал Кондопожскую губу и, пройдя по реке Суне, описал знаменитый водопад Кивач — «каменный утес, поперек реки лежащий», с тремя уступами. Водяная пыль, поднимающаяся от нижнего уступа, достигает вершин деревьев, «отчего в зимнее время стоят они обвешаны ледяными сосульками». Были осмотрены также рудники с озерными железными рудами близ озера Конча и целебный источник, расположенный в тех же местах.

В 1805 году ученый исследовал озеро Ильмень (подробно описал побережье озера, устьевые участки рек, впадающих в него, флору и фауну), ав 1814 году — верховья Волги и озеро Селигер (это было его последнее путешествие). Все открытия и все труды Николая Яковлевича Озерецковского стали ярким свидетельством того, что он достойно продолжил дело своего учителя Ивана Ивановича Лепехина.

Карл Бэр

ОТ САМОГО БЕЛОГО МОРЯ

Мне приходилось много ездить по России, что было… следствием горячего желания быть полезным моей родине.

В конце июля 1837 года экспедиция Академии наук, которую возглавлял академик Карл Максимович Бэр, на небольшой шхуне «Кротов», названной по имени погибшего на Новой Земле лейтенанта Кротова, и на поморской ладье «Святой Елисей» вышла из Маточкина Шара, пролива между северным и южным островами архипелага Новая Земля, в Карское море.

Суда стали на якорь 1 августа. Начальник экспедиции решил пройти на карбасе вдоль восточного берега Новой Земли для осмотра прибрежной полосы. Неожиданно налетел шторм. Суда с трудом удерживались на якорях, сильный ветер прижимал их к скалистому берегу. А находившиеся на карбасе сумели все же высадиться на пустынный берег. Через много лет Карл Максимович Бэр вспоминал об этом происшествии:

«Я лежал на берегу Карского моря без крова, без пищи и без возможности развести огонь вследствие сильной бури и. был потом найден одним охотником на моржей из Кеми».

Оказалось, что недалеко от места высадки на берег команды карбаса находилась партия поморов-промышленников, у которых были палатки и запасы продуктов. Измокшие и голодные исследователи были согреты, накормлены и обсушились у огня. Поморы даже снабдили их олениной на будущее. Так, к счастью, благополучно закончился один из эпизодов путешествия академика К. М. Бэра на Новую Землю.

Таков был характер у Карла Максимовича Бэра. Познавая законы природы, проводя исследования на просторах России и морей, омывающих ее берега, он на протяжении всей своей долгой жизни проявлял настойчивость, целеустремленность и редкую самоотверженность.

Карл Максимович Бэр родился в 1792 году в поместье Пип, расположенном в 100 верстах от Ревеля (теперь Таллин) в семье небогатого помещика, отставного поручика русской армии Магнуса-Иоганна Бэра. Мать Бэра, Юлия-Луиза, была дочерью офицера русской армии, который служил в Черниговском полку и вышел в отставку в чине майора.

Карл Бэр получил отличное домашнее воспитание, владел французским, английским и латинским языками, а немецкий был для него родной. Кроме того, он прекрасно знал эстонский язык. В детстве Карл пристрастился к сбору гербария и определению вида растений по книгам-определителям. В 1807 году его отдали в среднюю школу в Ревеле, где преподавали и русский язык.

Окончив в 1810 году Ревельскую школу, он поступил в Дерптский университет (теперь Тартуский) на медицинский факультет. В 1812 году Бэр добровольно отправился в действующую армию в качестве врача. При осаде Риги войсками наполеоновского маршала Макдональда он работал врачом в Рижском лазарете, где большинство больных были сыпнотифозные. Бэр сам заболел сыпным тифом, но чудом выздоровел. После поражения армии Наполеона Бэр в середине января 1813 года вернулся в Дерпт и приступил к занятиям. Одновременно он до середины 1813 года работал в военном лазарете при Дерптском университете.

В 1814 году Бэр окончил университет, представил диссертацию на тему: «Болезни, свойственные для Эстонии», защитил ее, сдал экзамены и получил диплом доктора медицины. Затем были три года учебы в университетах Вены, Вюрцбурга и Берлина, специализация прежде всего в сравнительной анатомии и зоологии. Бэр хотел работать в России. Впоследствии он вспоминал: «Я чувствовал, что всем существом, всеми нитями своего сердца я связан с родиной… Если бы я получил должность в Прибалтийском крае или в Петербурге, я бы не задумался ни на одну минуту».

Но обстоятельства сложились так, что с 1817 года он начал читать лекции по анатомии в Кенигсбергском университете; был назначен профессором зоологии и организовал в университете зоологический музей. В Кенигсбергском университете он проработал 17 лет. За это время Бэр провел выдающиеся исследования по эмбриологии и зоологии. Крупнейшей заслугой Бэра является открытие им яйца у млекопитающих и спинной струны у зародышей позвоночных.