Коллекционер сердец - Джойс Оутс

Почтим память нашего усопшего Короля.

Нашего обожаемого Элвиса, который ушел от нас. Господи, будь к нему милостив.

Но в самом ли деле Король умер? Не может быть, чтобы Господь оказался таким жестоким.

Но неисповедимы пути Господни, и смертному не дано постичь Его помыслов.

И вот Элвис, наш Король, на Небеси, и душа его пребывает с миром после того, как он прошел сквозь Долину Слез, когда многие травили его и потешались над ним. Теперь Король во славе и в Царстве Божием. Аллилуйя!

Господь приблизил его к себе, и воссел он у Его престола вместе с Сыном человеческим, коего гнали при жизни и кому надели на голову терновый венец, прежде чем обречь на смертные муки Голгофы.

Аллилуйя!

Мередит отлично представлял, что происходит, и напоминать ему об этом не было необходимости.

Он сознавал, что находится в забитой рыдающими, потеющими людьми церкви, сидит на скамье в заднем ряду. Гроб, в котором, залитый ослепительным светом, словно на хирургическом столе, лежал Элвис, видно плохо. Гроб располагался на помосте в наклонном положении и был завален сотнями букетов цветов всех мыслимых размеров, расцветок и разновидностей (включая гигантские тропические оранжевые и алые гладиолусы, пурпурные бугенвилии и блестящие красные, будто из пластика, с фаллической формы бутонами цветы, которые преимущественно можно увидеть в садиках, окружающих домики на окраинах). Мередит понимал также, что похороны происходят непосредственно после смерти Элвиса и одновременно в настоящем – в 1993 году. Спустя столько лет после его кончины!

Мередит вспомнил, что все это знал заранее, но как и откуда он получил это знание, не имел ни малейшего представления. Но почему он здесь оказался? И почему был совершенно один в окружении всех этих не слишком дружелюбных незнакомых людей?

И еще он никак не мог понять, почему оставшуюся часть дня, вплоть до позднего вечера, его продолжала одолевать глубокая скорбь и печаль, а кроме того, какая-то примитивная атавистическая злоба – он недобро смотрел на своих коллег по «Трансконтинентал», на друзей-приятелей, даже на жену и с раздражением думал: Элвис умер, но почему вы живы?

В следующий раз Мередит ухитрился пробраться поближе к алтарю и занять место в первых рядах; оттуда он затуманившимися от слез глазами мог ясно видеть затянутое в черную кожу тело мертвого Элвиса (совсем еще молодого, оказывается), покоившееся в окружении огненно-ярких цветов в роскошном перламутровом, похожем на огромную жемчужину гробу, залитом белым, слепящим светом софитов. Мередит слушал панегирик усопшему, который священник произносил высоким, дрожащим от страсти и напряжения голосом, но плохо разбирал слова и больше наблюдал. Он отметил, в частности, что у священника солидное брюшко, как и у большинства прихожан, а лицо красное, с хорошо развитыми челюстными мышцами. Всякий раз, когда священник открывал рот с блестящей полоской зубных протезов, на которых закипала слюна, лицо его морщилось, словно он страдал от зубной боли. Священник, конечно, был белый: похоже, все мужчины и женщины, собравшиеся в церкви, были белыми.

Арийцы, высшая раса. Раса господ!

Да! Но вслух об этом лучше не говорить.

Мередит не имел ни малейшего представления, верил Элвис в Бога или нет. Очень может быть, что не верил, хотя почти наверняка родился в семье протестантов, возможно, баптистов. Внутреннее убранство церкви было Мередиту незнакомо – он мало знал о религии, поскольку был воспитан в духе свободомыслия, что не редкость в семьях, принадлежащих к унитарной церкви. Однако по черному одеянию священника с белой каемкой воротничка и по отсутствию статуй Мередит догадался, что находится именно в протестантском храме, в одной из дешевых церквей в стиле модернизма, напоминающих типовые постройки торгующих со скидкой магазинов. Подобные церкви преимущественно строят на пустырях, и они являются составной частью стандартных жилых комплексов отдаленных пригородов. Раньше Мередит скользил взглядом по таким строениям, не замечая их, – и не из-за чувства классового превосходства (хотя, конечно, он знал, что стоит выше людей, обитающих в пригородах), а из-за полнейшего к ним равнодушия. У него была своя жизнь, никак не соприкасавшаяся с жизнью городских окраин. Странные, даже подчас комичные названия таких храмов – Божье братство друзей Голгофы, Братство баптистов, Голгофские евангелисты, Библейское братство евангелической церкви – мелькали перед взором Мередита, нисколько его не задевая и не оставляя в памяти ни малейшего следа.

Но оказалось, нечто все-таки привлекало его внимание к таким церквам, должно было привлекать.

Мередит не заметил, как поднялся с места. Он был слаб и напуган. А чего еще, собственно, от него можно ожидать? Воздух в маленькой церкви стал жарким, влажным и спертым, словно в пасти гигантского животного, и наэлектризован, как перед бурей. Мередиту нужно было побыстрее протиснуться к выходу и убраться отсюда (он вроде бы знал, что его машина припаркована на улице рядом с церковью, но никак не мог вспомнить, какой у него автомобиль, и не представлял, узнает ли он его, когда увидит. Кроме того, он забыл, долго ли ехал, прежде чем добрался сюда). Тем не менее какая-то сила, не менее могучая, чем физический голод или страстное сексуальное желание, властно повлекла его к алтарю, к похожему на манекен телу Элвиса, покоившемуся в роскошном перламутровом гробу.

Помолимся! Всем встать! Подойти всем к гробу, чтобы воздать последние почести Королю!

Мередит нетвердо стоял на ногах, был на голову выше самого высокого из скорбящих и казался себе аистом. Ничего удивительного, что толпа, бросившись вперед, к вожделенному гробу, почти мгновенно и очень грубо оттолкнула Мередита и оттеснила в сторону. Как нетерпеливы и непосредственны в своем порыве были все эти мужчины и женщины, как отчаянно и жестоко они скорбели! Они не просто рыдали, они получали от этого наслаждение! Мередит стоял у стены, с презрением глядя на них, и не стыдился своих чувств. Все эти люди не имели ни малейшего представления, до какой степени они сейчас безобразны, как красны их лица и как абсурдно действо, в котором они принимали участие. И он был одним из них. Как ни странно, ненавидя их, Мередит одновременно не мог не восхищаться ими. Более того, в эту минуту он, возможно, не отказался бы даже стать членом их тесного сообщества, сделаться для них своим. Почтим память нашего усопшего Короля, который никогда к нам не вернется. Теперь он на Небеси, пребывает среди избранных и восседает по правую руку от нашего Господа. Аллилуйя!

Мередит спрашивал себя, замечает ли его присутствие священник или кто-нибудь из скорбящих? Видят ли его дорогой темно-серый костюм, белоснежную шелковую рубашку, шелковый, в полоску, галстук? А его черные, ручной работы мягкие кожаные туфли? Замечают ли они, как тщательно, волосок к волоску, причесаны его серебристые волосы? Как он высок и строен, и какое странное у него выражение лица – как будто он глубоко задумался, попав ненароком в их толпу, и теперь, вернувшись к реальности, никак не может взять в толк, где находится? Омылись ли вы в крови агнца? Готовы ли нести бремя священного гнева нашего Короля? Рядом с Мередитом, прижимаясь к нему пышным бюстом, стояла тучная женщина лет тридцати – тридцати пяти с пухлым лицом и маленькими, как булавочные головки, глазками, которые терялись в жирных складках ее мясистых щек. Она уж точно заметила Мередита, перехватила его беспомощный, нервный взгляд, кивнула и укоризненно улыбнулась, словно говоря: Элвис умер, но почему ты жив? Вопрос этот был столь глубоким, загадочным и ужасным, что он пронзил сердце Мередита, как осколок стекла.

Оттеснившая было Мередита толпа неожиданно подхватила его и повлекла вперед – к чудовищных размеров перламутровому гробу. Он одновременно походил на жемчужину и на открытую шкатулку для хранения драгоценностей, был обтянут изнутри белым шелком и украшен по краю богатым золотым орнаментом. Там лежал Король Элвис: мертвый, но тем не менее выглядевший так, будто только притворялся покойником. Мередит увидел его знаменитый черный лоснящийся кок, зачесанный со лба вверх, прикрытые восковыми веками, опушенными длинными ресницами, глаза, которые, казалось, в любой момент могли распахнуться, и полные чувственные губы, чуть изгибавшиеся в намеке на улыбку или, быть может, ироническую насмешку – как знать? На первый взгляд Элвису можно было дать не больше двадцати пяти, он был совсем еще молодым – таким, каким его хотели запечатлеть в памяти скорбящие. На нем был черный кожаный прикид байкера – украшенная серебряными заклепками куртка с многочисленными карманами на молниях, облегающие черные брюки и ковбойские сапоги на высоком каблуке. Именно таким Мередит его и запомнил: это был Элвис его подростковой поры. Сколько же, дай Бог памяти, с тех пор минуло? Десятилетия, целая вечность, вот сколько! Неужели прошло уже сорок лет? Сорок лет с тех пор, как Мередит был молодым? Это он-то, человек, который, в сущности, еще и не начинал жить, только находился на подступах к жизни, а если и жил, то как-то все не так, неправильно. Когда Мередит с сильно бьющимся сердцем подошел вплотную к гробу, то заметил, как дрогнули длинные ресницы Элвиса – определенно, этот человек был жив. Неожиданно на Мередита сразу из всех четырех динамиков, расставленных по углам церкви, обрушился водопад звуков. Это была песня Элвиса, так взволновавшая Мередита в тот день, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Он любил эту песню и ненавидел. «Не будь жестокой» – так она называлась. Мередит беспрестанно напевал ее тогда. И вот она как по волшебству зазвучала снова, взрывая душный, спертый воздух церкви яростными воплями гитарных струн и отчаянной дробью, которую выбивали ударные установки. Впрочем, можно было предположить, что все это происходит в воображении Мередита и песня звучит лишь у него в голове – наивные слова, заставлявшие в свое время трепетать его сердце: Не будь жестокой, не будь жестокой, ты мне поверь, ты мне поверь. Люблю неистово любовью истинной, открой мне дверь, открой мне дверь! Надрывный рев гитар и грохот большого барабана. Но как бы ни были наивны и даже примитивны слова и мелодия, Мередит неожиданно осознал, что его лицо мокро от слез и он, опершись о край гроба, где лежит то ли мертвый, то ли живой Король (кто знает, может, Элвис и не умирал вовсе?), самозабвенно, по-детски рыдает, охваченный скорбью и печалью, как и все собравшиеся тут. Мередит склонил голову, вытер слезы и неумело, неловко, но все-таки поцеловал Элвиса в губы – те самые, что так восхищали его, кривясь в иронической усмешке или раздвигаясь в широкой, щедрой улыбке. Разве Мередит может забыть, с каким напряжением он следил за губами Элвиса, когда тот выступал? Да никогда в жизни! Почтим память нашего усопшего Короля! Воздадим ему хвалу! Воздадим хвалу давшему приют его душе Господу! Аллилуйя!