Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин

— Как вы приручили эту образину?

— Помнишь то чудовище, которое мы обнаружили на развилке? Когда решили идти к гмурам?

Вопрос не требовал ответа, и Майка продолжила:

— Нам… — Она нахмурилась, но указала на Алиску, поправила саму себя: — Им некуда было больше пойти. Будь я в сознании, попросту расплавила бы камни — что для меня этот завал?

— Будь ты в сознании и при силе, — добавил, памятуя о том, что монета все еще не простила ей неправильно проведенного ритуала. Только сейчас я заметил, что она вновь болтается у нее на груди под платьем. Видимо, угодив совсем уж в безвыходное положение, она надеялась воззвать к ней вновь.

Кто же мог подумать, что сваренный в гмуровых котлах яд так запросто обращает могущество в смертную слабость?

— Она сказала, что мне еще повезло.

— Кто?

— Менделеева. — Огненная дочь Тармаевых выдохнула. Ей до жуткого не хотелось признавать, что помощь пришла от той, кого она заведомо записала в личные враги. Но реальность оказалась жестче. — Точнее, она сказала иначе, в свойственной ей мерзкой манере. Что повезло не мне, а вам. Вас бы этот яд убил.

— А тебя он, стало быть, просто пощекотать вышел?

Майка отрицательно затрясла головой.

— Вовсе нет. Но в моих жилах течет огонь — пусть и в фигуральном смысле. Она права. Все мое нутро отчаянно сопротивлялось. Любого другого человека жар, колотивший меня, убил бы, а я вот ничего — выжила! Отец… рассказывал, что дар в некотором роде дает отпечаток на характер. Все удивлялся моей покладистости, а я… ты же помнишь, что я сделала с Ночкой, да?

Я помнил, такое быстро и не забудешь.

Помнил, но возлагать непосильный груз вины на ее плечи не спешил.

Она прекрасно справлялась с этим самостоятельно.

— Я навещаю ее время от времени, кажется, уже рассказывала. Она… идет на поправку, но все еще воспринимает помощь как подачку. Ей хочется вернуться к тому самому… К бесу. У нее плохо с руками, скверно с ногами…

— Я что-нибудь придумаю, — отозвался, прекрасно осознавая, что откладываю проблему в долгий ящик, а обещание — аморфное и эфемерное.

Майка вздохнула. Она цеплялась за мою мнимую помощь, как за последние мостки в море безумия. Не удержится — и уйдет в него с головой…

— Так что там с этой… Щукой? — Я поспешил вернуть разговор в прежнее русло. Майка вздрогнула, будто осознав, что все это время избегала ответа.

А может, не хотела признавать очередное поражение перед силами алхимички?

— Она… Менделеева она смешала какую-то дрянь. Ты же знаешь, что они контролируют большую часть химпрома в стране? Любой, кто отважится, должен купить у них право и вносить разработанные формулы в общий архив…

— Интересно, сколько же у них тогда денег?

— Достаточно, чтобы купить себе право напасть на чужой дом.

— Кондратьич говорил, что они выиграли это право…

— Все так говорят. Но все знают, что они заплатили за победу. Не суть. Она сказала, что читала про этих тварей…

— Как удобно. — Я дал волю сомнениям. Майка моего скепсиса не поняла, повела плечами.

— Она изготовила феромон. Которым обмазалась…

Тармаева не стала скрывать отвращения. По ее сморщенному носику выходило, что наша алхимичка самозабвенно изгваздала саму себя едва ли не в фекалиях. Продолжать пламенной чародейке не хотелось, а я уже и так понял все, что она хотела мне сказать.

— Мне в бреду виделось, что ты меня бросаешь, Федя. Менделеева говорит, что она едва ли не с того света меня за шкирку тащила. Может быть, так оно и было. — Она вдруг усмехнулась, покачала головой. — Помнишь, как мы были маленькими?

Я не помнил, но кивнул.

— Обещали и клялись, что наша дружба будет вечной. Что никогда и ни в кого не влюбимся. Кто это тогда придумал? Кажется, Алиска…

— Легко быть детьми, — прочистив горло, откликнулся я. Майя кивнула.

— Разве могла я тогда подумать, что когда-нибудь выберусь из пышных платьев и потащусь в грязное подземелье? Там, наверху, — цивилизация. Торшер, кровать, туалет. Горничные норовят предложить то чай, то печенье. А я променяла это все только на то, чтобы побыть хоть еще чуть-чуть с тобой…

— Не злишься больше, что не рассказал тебе про Катьку?

Она все еще не спешила в этом признаваться.

— Муня! — Восторг Лиллит звучал, словно колокол, звоном разбивший полумрак тишины. Будто ей удалось отыскать все сокровища мира, она выудила из груды обломков подарок брата, жарко прижала к обнаженной груди.

Катька бросила на меня взгляд, и у меня все похолодело внутри: по одним лишь только ее глазам я понял, что дело дрянь. Она встала, оставив Алиску присматривать за стариком. Каждый шаг давался ей едва ли не с огромным трудом. Я тщетно сканировал Кондратьича ясночтением. Надеясь вызнать хоть что-то — оно молчало, намекая, что с моим мастер-слугой если и не все в порядке, то где-то очень близко к этому.

— Федя, — выдохнула нависшая над нами алхимик. — Можно тебя на секундочку?

Глава 16

Майя провожала нас едва ли не враждебным взглядом — ей казалось, что стоит только мгле скрыть нас от ее глаз, как мы тут же бросимся в объятия друг дружки и предадимся самому пошлому разврату. Хотелось бы мне, чтобы все было именно так, но опыт отрицательно качал головой и горько усмехался. Нет уж, говорил он. Братец, сейчас ты получишь от судьбы по заднице и будешь поставлен перед выбором. Как там было в «Ведьмаке»? Есть большое зло, есть маленькое…

Катька еще только выбирала, какую из личин натянуть на себя. Отойдя от остальных шагов на двадцать, я остановился, припал к стене. Свет нам даровала Нэя — не решившись бросать меня вновь, она желала прилипнуть ко мне своими крохотными ручонками. Гордо восседая у меня на плече, она хлопала почти стрекозиными крыльями. Искры ее света таяли во мгле.

— Федя, скажи мне, что ты ищешь?

— Тебя интересует только это?

Я почувствовал, как кровь отливает от лица. Сама же Катька бросила взгляд в сторону, будто не могла сказать ту самую весть глядя мне прямо в глаза. Проверил по ясночтению вновь — Кондратьич был жив, но что дело касается именно его, я даже не сомневался.

— Он не выживет, Федя. Я не знаю, сколько у него осталось времени — может быть день, может быть два. Не представляю, что тут у вас такое произошло, но кто-то очень аккуратно отчекрыжил ему руку, но перед этим накачал какой-то дрянью.

— Ты же алхимик, что значит «какой-то дрянью»?

Я вдруг понял, что звучу точно так же, как те самые тетки, что, выпучив глаза, вопрошают — как это не знаешь, ведь ты же программист?

Я принялся кусать собственные губы, закрыл глаза, что есть сил стиснул кулак, обрушил всю злость на ближайшую стену. Катька взирала на это безвольно, с каким-то странным осуждением, будто ей тяжело было видеть меня в таком состоянии.

— Мы не сможем тащиться с ним по коридорам. Я… я не знаю, в каких отношениях ты был с ним, но мне рассказывали, будто бы в свое время он заменил тебе отца. И вырастил едва ли не с младых ногтей. Я понимаю, он всего лишь обычный крестьянин, чернь…

Не удержался, отвесил ей затрещину. Менделеева охнула, рухнув наземь, схватила себя за ушибленную щеку, часто заморгала. Внутри нее боролись возбуждение с обидой, и непонятно что побеждало.

Я обтер руку о край куртки, словно пытаясь стереть прикосновение к ее теплой коже. Ругнулся, взялся за голову, чувствуя, как теряю над собой контроль.

— Прости, — брякнул и подал ей руку. Думал, что она вопреки этому отринет помощь, поднимется сама, но Менделеева не стала препираться. Словно это могло что-то изменить, я извинился еще раз.

— Он не просто «чернь», как ты выразилась, Катя. Он столько раз вытаскивал мою шкуру из самой задницы. Ты и жива-то только потому, что он остановил меня в самый последний момент. Не забыла? Я собирался снести тебе голову огненным зарядом.

Она сглотнула, вспомнив о собственном унижении в доме Тармаевых.

— Я понимаю. Дело не в этом, Федя. Это Туннели-под-мостом. Они, может, и существуют прямо под столицей, но официально находятся под контролем инквизаториев.

— Что?

— Что слышал. Официально всем, что здесь происходит, заведуют инквизатории. Но ты видел здесь хотя бы один патруль? Сдается мне, в эти адские пучины не суются даже они. Но все очень и очень просто объясняется. Вот.

Она протянула мне вытянутую ладонь.