Паранджа страха - Самия Шарифф

У его неистовства крепкие корни: он видел, как его отец избивает и унижает его мать.

История повторяется из поколения в поколение. Бедные мы: матери, сестры и дочери. Хорошо хоть в наши дни есть хотя бы надежда. Положение женщины улучшилось, но некоторые мужчины с этим не согласны и сейчас.

Час спустя я поднялась с постели, потому что Мелисса попросила есть. После ночных истязаний у меня возникла острая необходимость с кем-то поделиться. Разговаривать с матерью было бесполезно. Может быть, Амина?

Но ее реакция тоже была известна. Она очень переживала за меня и поэтому принялась бы убеждать подать заявление на мужа и убежать с малышками, а я в очередной раз отказалась бы, боясь последствий. Когда я виделась с ней, мне было плохо — я завидовала ее энергии и ее размеренной жизни с любимым человеком, отчего моя жизнь казалась мне еще хуже.

Почему я не имела права на счастье, как все? Зачем звать на помощь? Чтобы в очередной раз мне прочитали мораль, которую я не понимала или, скорее, отказывалась понимать? Я пыталась убедить себя в том, что должна рассчитывать только на себя в поисках выхода.

Но я бездействовала. И долгие годы принимала этого мужчину, думая о детях. Я слушала его обидные выпады. Его и своих родственников. Я смирилась с их требованиями. Мне приказывали — я повиновалась. Все вокруг меня зиждилось на одних и тех же принципах, и только я думала иначе. Но изолированный от мира человек не допускает мысли, что окружающие могут ошибаться. Поэтому мне казалось, что я просто сошла с ума. Или в лучшем случае — имею неправильные суждения.

Я любила детей, поэтому открыла частный детский садик, которым сама стала заведовать. Ко времени, когда Норе исполнилось четырнадцать, мой садик посещало тридцать детей. Я почувствовала себя полезной и получила возможность общаться со взрослыми, родителями.

Учреждение процветало, но все месячные поступления оказывались в карманах моего мужа, а если я протестовала, Абдель свирепел.

Я была убеждена в своем праве. Выполняя работу, я должна получать вознаграждение или хотя бы какую-то часть. Это было бы нормально. Муж же убеждал меня в том, что ему нужны деньги для инвестиций в Алжире.

Мой отец был в курсе происходящего, поэтому, отстаивая свою точку зрения, я обратилась к нему.

— Твой муж вкладывает инвестиции в ваше же с ним будущее. Ты хочешь просто держать деньги в карманах только потому, что они твои? Твои деньги — это и его деньги: добропорядочная мусульманка должна отдавать свои деньги мужу, чтобы попасть в рай. Тебе что, так нужны эти деньги? Не хватает тех, которые я тебе посылаю?

— Я заработала эти деньги. Отдавать их Абделю, чтобы он вложил неизвестно во что, я не хочу.

— Но это же для будущего вашей семьи! Пройдет некоторое время, и вы вернетесь в Алжир, потому что ваше будущее тут, а не во Франции. У тебя две дочери, и поверь мне, Франция далеко не идеальная страна для их воспитания. Недавно у меня с твоим мужем и твоей матерью был долгий разговор. Они отметили, как сильно изменились твои взгляды на мир, с тех пор как ты живешь во Франции. Я не хочу, чтобы эти взгляды пустили-корни в сознании твоих детей. Твой муж начинает крупное дело в Алжире, и как супруга ты должна поддержать его и воспитать девочек как благоверная мусульманка.

Сказать было нечего. В который раз мои родители и муж что-то затевали за моей спиной, не спросив меня.

Как сообщить детям об отъезде? Как отреагирует Нора, моя старшая четырнадцатилетняя дочь, на известие о том, что нужно покинуть родину, школу и подружек ради жизни в Алжире, где для женщин нет ни свободы, ни будущего. Если здесь мы находились под неусыпным контролем, то что же ожидает нас там?

В последнее время муж сильно изменился: отпустил бороду и каждый день по пять раз читал молитву, запретил мне выходить одной — всегда возил меня на автомобиле. Он запретил мне носить джинсы, требуя надевать платья ниже колен. При этом продолжал издеваться надо мной, утверждая, что речь идет о послушании перед Богом. Сам он, однако, был не очень послушным, так как продолжал пить. Употребление алкоголя в исламе — один из самых тяжких грехов. Он напивался, а расплачивались мы.

Прошло несколько лет после моей поездки в Алжир, и нравы в стране еще больше ужесточились. Набирал обороты терроризм, отчего все больше местных жителей становилось ретроградами, а отец с братьями стали еще набожнее. Я не хотела, чтобы мои дочери вели такой образ жизни. Я поделилась с мужем своим желанием остаться во Франции ради дочек, но у него на этот счет было свое мнение: он сказал, что убьет меня, если я откажусь следовать за ним, а сам с детьми убежит, и пожаловался отцу на то, что я потеряла религиозное чувство и уважение к нашим традициям.

Отец немедленно мне позвонил. Он был вне себя.

— Слушай меня, Самия! Если ты не поедешь с мужем в Алжир, я сам отправлюсь во Францию и зарежу тебя, даже если потом придется остаток лет провести в тюрьме. Когда Абдель будет готов, ты должна последовать за ним.

Я откладывала объявление новости детям, потому что боялась их реакции, особенно реакции старшей дочери. Я ненавидела себя за неспособность сопротивляться, неспособность помешать отъезду. А ведь я так хотела быть примером твердости духа для своих дочерей. Я предпочитала врать, чтобы не быть избитой.

Узнав о решении отца, Нора разрыдалась и принялась уговаривать меня отпустить отца одного. Она была уверена, что мы сможем жить втроем. Боже, если бы я могла так поступить, я бы сделала это без колебаний, но я не чувствовала в себе сил. Порой я даже проклинала себя за то, что позволяла родителям и мужу растаптывать мои надежды, уничтожать меня и пытаться уничтожить детей.

В Алжире отец приобрел нам дом неподалеку от своего.

Делать покупки во Франции было выгоднее, поэтому я решила прикупить кое-что из вещей, в том числе и предметы мебели, и отправить в Алжир. Это заняло много времени. За каждую покупку я расплачивалась своими собственными деньгами, но все равно товары выписывала на имя мужа. Говорить с моими родителями было бесполезно, их ответ был известен заранее: деньги мусульманки принадлежат ее мужу, если она хочет попасть в рай. Несогласная с этим считается нечистой, и никто из мужчин не возьмет на себя ответственность за нее. Приближающийся отъезд я воспринимала очень болезненно. На что мы втроем могли надеяться, живя рядом с родственниками? На самом деле ни на что.

Я просто боялась страданий, не имея сил к сопротивлению. Я покорилась, чтобы обрести покой!

Несколько раз у меня появлялись мысли обратиться за помощью к французским властям, но мой пресловутый страх перед последствиями не позволял этого сделать. Всепоглощающий страх перед родственниками и мужем мешал мне рассуждать здраво. Я никогда не принимала решений самостоятельно и до сих пор не считала себя способной на это. Я по-прежнему оставалась маленькой, контролируемой родителями девочкой.