Рабин, он и в Африке Гут - Алексей Лютый

– Посмотрите, братья, на этих чужестранцев! – завопил Аарон, тут же воспользовавшись ситуацией. – Они пришли из того благословенного края, о котором я вам говорю. Посмотрите, какие статные и сильные люди там вырастают. Посмотрите, что за чудесные наряды они носят и какой переполнены гордостью за свою жизнь! Разве вы не хотите быть свободными и растить здоровых, цветущих детей?

– Ты, дурак болтливый, хочешь сказать, что у нас дети сплошь больные и чахлые, а мы в рабстве живем? – завопил кто-то из толпы. – Ты нас за чмошников принимаешь?

Ваня Жомов по привычке хотел было врубиться в народ и, отыскав в толпе крикуна, ласково заломить ему руки за спину, но Сеня помешал праведному порыву омоновца. Схватив Ваню за китель, он оттащил его в сторону, а сам влез на трибуну к Аарону, потерявшему дар речи от неожиданной реакции аудитории. Я поднялся на стопку кирпича следом за хозяином и сел рядом. Пусть эти гады видят, что в наших краях не только люди, но и псы куда лучше их живут! Сеня скосил на меня глаза, кивнул головой и заговорил. А это делать он умел ничуть не хуже, чем торговаться.

После того как мой Сеня задал нужный тон митингу, произнеся пространную речь о вреде пассивного образа жизни и благотворном влиянии на организм пеших прогулок перед сном, дебаты по предложению патриархов о смене места жительства и получении взамен резервации моря свободы разгорелись не на шутку. Поначалу соплеменники старцев косились на нас с опаской, а затем плюнули на приличия и страх, устроив дикий галдеж, словно торговки рыбой на одесском базаре. Я там не был, но Сеня рассказывал – очень похоже.

Орали евреи примерно часа полтора. К этому моменту мне довольно сильно надоело слушать их истошные вопли, в которых поочередно звучали то восторг, то мерзкое брюзжание. Я начал жутко завидовать Нахору. Этот маленький прохвост перед тем, как Рабинович залез на стопку кирпичей, о чем-то поговорил с моим хозяином и исчез из поля зрения, скрывшись в неизвестном направлении. Вот я и сидел рядом с Сеней, тихо завидуя Нахору, вовремя улизнувшему из этого болтливого ада. Кстати, почему это никто до такой пытки для грешников не додумался – человека, выдавшего хоть однажды в жизни чужую тайну, помещать на том свете в общество болтунов? Как вам? Патент купите?.. Впрочем, обсудите все финансовые вопросы с моим Сеней, а я вернусь к своему рассказу.

Жомов с Андрюшей чувствовали себя ничуть не лучше меня. То есть так же безнадежно умирали от скуки. Ваня попробовал было развлекаться, выдергивая бригадиров-охранников из грунта и вбивая их обратно, но вскоре лишился и этого удовольствия. Надсмотрщики, едва завидя его приближение, стали мгновенно выкапываться из глины и бежать прочь, сломя голову соседу, либо, наоборот, с невероятной скоростью полностью закапывались в грунт. В итоге Жомову стало себя абсолютно нечем занять, и он загрустил: принялся ломать пальцами готовые кирпичи.

Андрюша же довольно быстро после начала митинга от безделья начал зевать. Правда, вскоре ему пришлось оставить и это интересное занятие, поскольку он проголодался, и во время каждого открытия рта его желудок начинал урчать, требуя поместить в открытый проем соответствующую размерам порцию пищи. Глядя на него, и я вспомнил, что, кроме какой-то слишком мизерной порции мяса на завтрак, я сегодня еще ничего не ел. И едва осознал это, как тут же получил от собственного желудка громкую ноту протеста. Хорошо, что орали абсолютно все вокруг, иначе позору бы натерпелся выше маковки пятнистого дога!

Естественно, мне срочно потребовалось кого-нибудь (то есть чего-нибудь!) сожрать. Понятно, что и без того несчастных евреев есть я не собирался. Меня подташнивает от привкуса человеческого мяса на языке. Поэтому я и стал вертеть головой, принюхиваясь к запаху съестного для последующей его экспроприации. Поначалу я ничего, кроме запахов пота, мокрой глины, гниющей соломы и забивающего почти все аромата портящейся рыбы, исходившего от патриархов, ничего не почувствовал, а потом случилось невероятное – мне, словно Жомов кулаком, в нос ударил запах свежего, горячего, плохо прожаренного мяса! Я едва не взвыл и повернулся в сторону искусителя.

Поначалу аромат вожделенного мяса едва улавливался, и мне пришлось изрядно повертеться, что не очень понравилось Сене, который принялся на меня шипеть. Но с каждой минутой запах доносился все отчетливее и отчетливее, став в итоге просто нестерпимым. Я вам уже говорил, что со зрением у меня от рождения не все в порядке. Именно из-за этого я не сразу рассмотрел источник скручивающего желудок аромата, ну а как увидел, поразился: в ворота концлагеря… то есть кирпичного завода заезжала тележка, запряженная ослами с «Сеня-дональдс» на борту и управляемая плюгавым – хоть самого в гамбургер клади – Нахором! Его сопровождала целая вереница девушек в кипенно-белых хитонах, тогах, туниках или как их тут в Египте называют.

Ай да Сеня! Ай да сукин сын!.. Хотя, последнее, по-моему, все-таки слишком большой для него комплимент. Можно бы было оставить только «ай да…», но давайте не будем ко мне придираться. Вы теперь и сами видите, что мой Рабинович своего никогда не упустит. Даже вынужденное пребывание в Египте с целью оказания Моисею неотложной помощи он сумел во благо себе использовать. Интересно, а полученную прибыль они с Нахором так же, как от продажи слоновой кости на базаре, распределят? Хотя нет. Если перс, подвизавшийся в качестве ученика, и получит какие-нибудь деньги, то только в тех размерах, которые не превысят среднестатистическую стоимость порции мороженого на Северном полюсе. Там, по-моему, пломбир или сливочное крайне редки, но зато и покупателей совсем нет.

Пока я тут вам достоинства Рабиновича расписывал, Нахор уже начал торговлю. Его девушки, видимо, второпях нанятые в Мемфисе, похватали медные подносы и, нагрузив на них пресные хлебцы, куски жареного мяса и кувшины с какой-то жидкостью (судя по запаху, прокисший виноградный сок), врезались в толпу, продавая продукты направо и налево. Я тут же собрался грозным рыком привлечь кого-нибудь из официанток к себе, но этого не потребовалось. Одна из девиц, видимо, науськанная караванщиком, направилась сразу к трибуне, неся в руках поднос с целой пирамидой из доисторических гамбургеров. Парочка рабочих, видимо, особенно вдохновленная пламенными речами Рабиновича и Аарона, тут же сложила из кирпичей ступеньки, дабы официантка не слишком напрягалась, поднимаясь к нам.

Не помогло! Девица, лица которой за кучей съестных припасов я рассмотреть не мог, хотя ее запах и показался мне странно знакомым, не дойдя пару ступенек до старцев, уже жадно протянувших руки к еде, аккуратненько поставила ногу точно в пустоту, мимо верхней ступени. Коротко взвизгнув, девушка радостно подбросила вверх поднос, а сама полетела бы вниз, если бы мой Сеня с галантностью истинного кобеля не успел ее подхватить. Гамбургеры рассыпались по земле (что крайне приятно, поскольку все до единого достанутся теперь мне!), а Рабинович с официанткой застыли, удивленно глядя друг на друга. Да и я, увидев, наконец, кто к нам пришел, на мгновение забыл о том, что жутко хотел есть. Балансируя на краю трибуны, Сеня держал в объятиях ту самую брюнетку, что в день нашего приезда пыталась подработать, простите… ночной бабочкой.

– Сменила профессию? – удивленно поинтересовался Рабинович.

– Нет. То есть да. А какую? – все три фразы были сказаны с такой скоростью, с какой даже лазерный принтер их не успеет напечатать. А затем девица посмотрела на утерянные бутерброды. – Ну вот, блин, опять!..

Она обвела рассыпанную вокруг трибуны пищу руками и заревела. А зачем? Пусть Рабинович не поел, но мне-то она приятное сделала. Так чего же расстраиваться?

Мой Сеня, видимо, тоже так считал. Он грустно улыбнулся, глядя на бесцельно потраченные продукты, и попытался успокоить реву. То, что он это делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка, видимо, еще не догадывалась, что поглаживание по ягодицам еще не означает наличия в мыслях кинолога побудительных к сексуальному домогательству мотивов. Она восприняла эти поглаживания в соответствии с каким-то собственным, совершенно извращенным мировосприятием и, влепив Рабиновичу пощечину, умчалась прочь, вопя и стеная… Что, Сеня, получил? Стой и обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь!

Рабинович несколько секунд смотрел вслед умчавшейся за горизонт неудачнице. Выглядел он задумчивым и удивленным вместо того, чтобы быть обиженным и сердитым. И я знаю, почему – похоже, Сеня в очередной раз начал влюбляться. Поскольку именно в такие периоды хозяин напрочь забывал о моем существовании, лично меня такая перспектива не устраивала. Пожелав девице впредь не попадаться мне на глаза для ее же блага, я отвернулся от растерянного Рабиновича и приступил к обеду.

Пока я жрал… – именно жрал, торопливо заглатывая куски, пока голодные рабочие с кирпичного завода не решили, что не в падлу гамбургеры и с земли поднять, если на халяву… – Так вот, пока я вкушал разбросанную по земле пищу, дебаты благополучно подошли к своему логическому завершению. Устоять перед красноречием Рабиновича, сдобренным вставками на местном жаргоне в исполнении Аарона, аборигены, естественно, не смогли. Плотно пообедав дешевыми (Нахор, по указанию Рабиновича, специально сделал цену максимально низкой) бутербродами, коллектив рабочих Мемфисского кирпичного завода единогласно вынес резолюцию «ура!» и, наплевав на работу, отправился в пустыню.