Изгнание - Чарльз Паллисер

Я наклонился вперед, протягивая губы для поцелуя, но она отстранилась и нахмурилась:

– Я хочу поцеловать мой любимый колышек.

Так тому и быть.

Когда, к моему удивлению, служанка встала в кровати на колени, склонилась надо мной, а потом, взяв пенис в рот, стала его сосать, работая языком, то мне это показалось самым прекрасным ощущением. Всего через несколько мгновений я кончил.

Бетси не прикоснулась к моим губам своими, но сделала другое! Откуда она знает такой прием?

Я отдал ей шиллинг и вернулся к себе.

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

Почти не спал. Очень расстроился, что нарушил собственное обещание и снова курил. Что-то в ее манере заставляет меня чувствовать себя глупо и нехорошо.

Воскресенье, 3 января, 10 часов

Сегодня поднялся и вышел очень рано. Часов в пять или в шесть. Надо было узнать о том человеке, за которым следил прошлой ночью до дома миссис Пейтресс. Начал с того места, где заметил его, и попытался отыскать следы, которые он должен был оставить, когда я его потерял. К сожалению, за ночь снега выпало так много, что следов не осталось, разве что от птиц, кроликов, мышей и оленят.

Я направился к амбару, он был разрушен, без крыши и продуваем насквозь. Однако за ним были другие постройки. Они казались старыми и заброшенными, но одна из них была заперта на замок. Я расчистил немного снега, выпавшего ночью, и обнаружил темные следы крови.

Нечто странное висело на воротах ярдах в восьмидесяти от меня. Я приблизился. Это была большая кукла дюймов восемнадцать в высоту, прибитая к доскам.

Когда я уходил, то оглянулся и увидел мужчину, одетого как фермер, изучающего этот предмет. Надеюсь, он меня не засек.

Я шел домой и неожиданно встретил Люси Ллойд. Она была одна. Я решил пройти мимо, не сводя с нее глаз, чтобы она могла меня поприветствовать. Когда девушка была шагах в сорока или тридцати от меня, она быстро посмотрела в мою сторону, а потом уставилась прямо перед собой и прошла мимо. Я не мог допустить, чтобы меня проигнорировали снова, поэтому повернулся и побежал за ней, выкрикивая:

– Ну вот! Вы снова меня отвергаете!

Люси сердито взглянула и продолжала идти.

Я сказал:

– Знаю, что происходит. Кто-то распространяет обо мне лживые слухи.

Она ответила, и голос девушки дрожал, то ли от злости, то ли от страха:

– Не понимаю, о чем вы.

– На самом деле прекрасно понимаете.

Она посмотрела мне через плечо и сказала:

– Родители за мной уже едут в экипаже. Я вышла только для того, чтобы размяться. Пожалуйста, отпустите.

Я не сразу осознал, что держу ее за руку. Пришлось отпустить.

– Вы уже нахватались сплетен? Что вы слышали?

– Ничего.

– Наверняка знаете, какая ужасная клевета распространяется о молодых женщинах в нашем районе, включая мою сестру.

Люси изобразила полнейшую невинность, от которой меня покоробило.

Я сказал:

– Письма оскорбляют и вас тоже.

Девушка отступила, словно я поднял на нее руку. На ее лице появилось выражение негодующей непорочности.

– Два дня тому назад у Гринакров миссис Куэнс процитировала мне одно из них и всего лишь умолчала ваше имя.

Люси закрыла лицо руками и отвернулась.

– Вы притворяетесь, что шокированы. Вы сами пишете эти письма, не так ли?

Тогда она посмотрела на меня с изумлением (или хорошо притворилась) и сказала:

– Ваша подруга миссис Пейтресс их пишет. Вместе со своим слугой. Все это знают.

– Со своим слугой?

– Уродливый карлик, работающий на конюшне. – Она неприятно улыбнулась и сказала: – Говорят, он ее любовник. Возможно…

Не могу писать эти грязные слова. Теперь я понял намеки стариков во время десерта. Вот почему зловещий карлик был там, он прибивал фетиш. Он пишет письма вместе с ней и относит на почту.

Должно быть, я выглядел словно болван.

– Как вам такая сплетня, мистер Шенстоун? Вы же их любите, – сказала она, улыбаясь.

В этот момент я услышал стук копыт и, обернувшись, увидел экипаж, остановившийся в нескольких ярдах. В нем сидели ее отец и мать.

Люси подбежала туда, призывая их на помощь. Отец передал вожжи слуге и спрыгнул, держа в руке плетку.

Девушка припала к нему и закричала:

– Мистер Шенстоун оскорбил меня и поднял на меня руку. Он утверждает, что я клеветница.

Ллойд махнул плеткой и направился ко мне. Я не сдвинулся с места, и он хлестнул ею так, что она сбила камешки у моих ног. Он сказал:

– Если вы подойдете к моей дочери еще раз, я подам на вас в суд.

Я спокойно ответил, что его дочь обманщица и возмутительница спокойствия и что высечь надо ее, а не меня.

Мужчина насупился и произнес:

– Не принимаю обвинений от члена семьи, заработавшей своим недостойным поведением такую славу, что о ней заговорили по всей округе.

Я был так разозлен, что выпалил:

– Все вокруг говорят, что вы растлили собственную дочь.

От удивления Ллойд опустил плетку. Потом, предоставив ему атаковать мою спину, я быстро развернулся и ушел, пока он возмущенно кричал мне вслед.

Значит, все показывает, что чудовищное обвинение обоснованно. Она в любовной связи со своим слугой. Должно быть, миссис Пейтресс одна из тех женщин, кого притягивает в мужчинах неотесанность и грубость.

Слышу, как мама зовет на утреннюю службу.

Проклятье, проклятье, проклятье.

Мы почти дошли до церкви, и когда проходили мимо дома миссис Пейтресс, мерзкий гоблин, вероятно ее любовник, выступил из-за ворот, где поджидал нас. Я пристально посмотрел на него и представил вдруг его гадкие руки, прижатые к ее нежной коже. Он дал маме записку. Матушка прочла вслух:

«Дорогая миссис Шенстоун. Прошу простить неуместность моей просьбы, но уделите мне несколько минут вашего времени.

С глубоким уважением,

Мама колебалась, но Евфимия заметила, что после открытого конфликта с миссис Куэнс мы ничего не потеряем, если зайдем в дом на виду у всего прихода.

Джейн приняла нас в гостиной. Мне было стыдно встретиться с дамой глазами в свете того, что узнал о ней. Она сказала, что жаждет дать нам объяснение ее поведения и характера, ведь мы здесь единственные, чьим добрым отношением она дорожит. Миссис Пейтресс поняла, что каким-то образом лишилась его и потеряла возможность считать нас своими друзьями. Она понимала, что это случилось из-за того, что нас заставили поверить в выдуманные истории о ней, бытующие среди жителей. Она хотела предоставить нам факты.

Сперва мне казалось, что она собирается признаться в любовной связи со слугой. Однако вот ее история:

– Мне довелось пережить смерть родителей, будучи совсем юной. У меня появилось богатое наследство, но не стало надежной защиты. Богатство сделало меня добычей для более старшего человека, светского и обходительного, искавшего богатую жену. Я вышла замуж, не обеспечив себе независимости. Слишком скоро поняв правду о своем муже, я стала ужасно несчастной. Он оказался отчаянным пьяницей и игроком. В итоге я смогла сбежать со своими драгоценностями, теперь по закону принадлежавшими ему. Скрываясь от мужа, пришлось жить под чужим именем. Было еще кое-что, о чем слишком больно говорить. Скажу только, что ситуация моя сильно осложнилась.

Что дама имела в виду? Что она стала любовницей герцога? Что сбежала со своим слугой-любовником?

– Убежище я нашла у старого друга в Солсбери. Выручила деньги, и мы вместе основали школу. Недавно сознание моего мужа так повредилось, что он был заключен в больницу в Чансери, и я смогла спасти немного денег от его разоренной недвижимости. Я продала свою долю в школе и переехала сюда. Две недели назад я узнала, что муж умер. Теперь я могу называться вдовой и вернуть свое настоящее имя – миссис Гуинфойл.

Я спросил:

– Почему вы приехали сюда?

Она показалась удивленной.

– Из-за моря. Я любила его всю жизнь. Я выросла на берегу в Саффолке.

– Вы здесь никого не знали?

Мама укоризненно заворчала.

– Да, у меня в Торчестере имелись знакомые, но близких друзей не было.

Намек на герцога?

Я спросил:

– Что вы знаете об анонимных письмах?

Мама и Евфимия разом воскликнули, протестуя против моей беспардонности. Миссис Пейтресс сказала:

– Я получила два письма и сразу же их уничтожила.

– Как предусмотрительно!

Потом она пристально посмотрела на меня и начала говорить, что, кто бы ни писал их, он был бесконечно несчастен. Письма должны причинять боль. Очевидно, что автор сам испытывает страдания.

Я решил ее не жалеть и сказал:

– Слугу, который привел нас сюда, я случайно видел в поле поздно ночью. Вы знаете, что он там делал?

Она посмотрела на меня с притворным удивлением.

– Не имею ни малейшего представления. Свободное время моих слуг принадлежит им. Вы его в чем-то обвиняете?