Над Кубанью. Книга вторая - Аркадий Первенцев

Когда вы принуждены будете взяться за оружие, вы должны помнить, что мы с нашими отрядами окажем вам помощь.

Вы же, одиночки, гордые казаки, горцы и иногородние, идите к нам, составим силу, которая разгонит и растопчет насильников…

Войсковой атаман полковник Филимонов.

Председатель законодательной Рады Рябовол.

Председатель Кубанского краевого правительства Быч».

Павло сгорбился. Ему казалось, три незнакомых человека, подписавшие бумагу, оклеветали прежде всего его, Павла Батурина, казака станицы Жилейской и представителя Советской власти. Он еще раз проверил свои действия и не находил в них ничего такого, за что можно было подвергнуть столь страшному позору.

«По всей области раскидали, — он смял в комок бумажку, — образованные, умные, а брешут хуже нашего Рябка. Уйдите с краю, сами управимся… Корнилова позвали, офицеров…»

Вбежав по скрипучим ступенькам Совета, вошел к себе, быстро скинул бекешу.

— Ишь натопили. Чужих дров не жалко!

Он кинжалом отковырял замазку, отогнул ржавые гвозди и распахнул окно. Свежий воздух ворвался в комнату. Павло прилег животом на подоконник.

— Насильник… И еще… — он сморщил лоб, — да, фанатик какой-ся… Дуракам грамота вредит.

Увидев подъехавшего веселого Шульгина, обрадовался другу.

— Эй, насильник, фанатик! — закричал Павло. — Давай сюда.

Проходивший у забора фельдшер Пичугин остановился, кивнул Батурину, ткнул пальцем в грудь, точно спрашивая: «Не меня ли?» Павло отрицательно помахал руками, покраснел: «Что может подумать почтенный человек?»

Шульгин присел на лавку у окна, стукнув об пол кованым прикладом винтовки.

— Жарко, Павлушка, — сказал он, прищуриваясь и снимая шапку. — Деревья набухли. Гляди, вот листом брызнут.

— Чего в городе хорошего?

— Письмо привез. Передавали в отделе, чтобы ты непременно приехал.

— Куда? — спросил Павло, разрывая пакет.

— Там почитаешь. Вроде в область, на съезд.

Шульгин через голову снял нагрудный подсумок, отчетливо помеченный химическим карандашом, вынул из кармана фигурную ложку и принялся скоблить ее стеклышком.

— Поедешь? — спросил Шульгин.

Павло оглядел его колени, засоренные мелкой стружкой.

— Бросил бы свои игрушки, Степка. Я тут за чистоту гоняю, а ты мусоришь. Глупая у тебя привычка. Нудная…

Шульгин спрятал ложку, отряхнулся.

— Кому сдал Литвиненко?

— Нашлись добрые люди, — Шульгин ухмыльнулся. — Всю дорогу молчал старик. Поглядит на винтовку, засопит.

— Не винили в отделе за Литвиненко?

— Винили. Долго, мол, нянчились. Он на пол-отдела смуту развел. Возвертаясь, Никиту ихнего повстречал. Вместе с Ляпиным. Верхами. Я думал, меня глазом спа-лют. Кажись, в Богатун направились.

— В Богатуне им делать нечего, то они в Гунибов-скую.

— Может, и в Гунибовскую.

— Пока на съезде буду, за меня останешься, — неожиданно предложил Батурин, пытливо оглядывая Шульгина.

— Больше некого?

— Некого. Только ложки свои насовсем спрячь, Степка. Гляделки обе протри. Читал воззвание?

— На пыжи батьке отдал. Завсегда так: города сдают, оправданья пишут.

— Насильники, фанатики… Посидишь на моем стуле, увидишь. Стараешься лучше — повертается хуже. Ничего не поймешь. Откуда такой ванька-встанька?..

— От подозрения, — сказал Шульгин, приподнимая брови, — новая власть.

— Вот именно, — обрадовался Павло удачно найденному слову, — я сам ее вначале подозревал. Все через руки пропускал, как нитку. Нету ли какой сукрутины. Все верно, все законы от прежних чище. Кабы люди не мешали да кабы справедливо выполняли — никакого вреда… Поеду погляжу. Может, у нас ладно, а в других местах и в сямом деле нзсильничают.

— Мостового оставишь у себя али куда переведешь? — спросил Шульгин.

— С собой возьму. Пичугин советует. Какую-сь операцию надо делать, в нашем околотке инструмент известный: ножницы да тупой ножик.

…На 2-й областной съезд Советов уезжало пять делегатов, а с ними Мостовой с сыном и Донька. Несмотря на два мужниных письма, Донька решила не оставлять Егора до полного выздоровления.

Провожая, Любка шепнула шутливо Павлу:

— Гляди, с Донькой шуры-муры не заведи.

Павло пожал узкую ее руку:

— Не до этого. Времени нет.

— На такие дела время завсегда выгадаешь.

Егора умостили в подушках. По бокам подсели Павло и Донька, Сенька устроился на козлах. На второй тачанке ехали делегаты с мешками, набитыми булками и снедью. К жилейцам пристал солдат Антон Миронов, представитель Богатунского Совета.

Павло выезжал с тяжелым сердцем. Неохотно его отпускал отец. Он боялся без сына не управиться в поле. Когда мать выскочила на крыльцо попрощаться, Лука грубо ее окликнул. У Перфиловны брызнули слезы. Она махнула рукой и сутулясь ушла.

Бремя, принятое Павлом, казалось, было тяжко и неблагодарно. Ощупью ходил он по новой жизни.

Уже за станицей, у Бирючьего венца, их нагнал Шаховцов. На дрожках-бегунцах за спиной Василия Ильича сидел радостный Петька.

— Батарею шукать? — спросил Павло безразличным голосом.

— Вместе с вами, Павел Лукич.

Донька внимательно оглядела Шаховцова и равнодушно-принялась за семечки, смахивая с губ шелуху ребром ладони. Мостовой кивнул Шаховцову и прикрыл глаза. Сенька сидел печальный.

Золотая Грушка всплыла на горизонте. Тачанка катилась вниз. Сенька провожал глазами каждый куст угрюмой Бирючьей балки, чутко угадывая отдаленный рокот реки. Тяжелые мысли лезли в голову. Ему хотелось вернуть прежнее житье, беззаботные игрища степных ночевок. Горечи детства казались теперь безобидными. Привычный уклад жизни был расшатан новой и небывалой войной… Но разве отличался их тяжелый крестьянский труд от тягостей походов и сражений? Вспомнил Сенька, как надрывно тащили буккер карагодинские и Хомутовские кони. Утоптанная скотом гулевая земля — толока — не поддавалась вспашке. Пришлось отвернуть второй лемех и, недосыпая, ночами подкармливать тягло. Мишка был рад бескорыстной помощи друга. Сколько горячих часов провели они, шепчась под сырыми зипунами.

Недаром опечалился Миша, узнав об отъезде Сеньки.

— Счастливый ты, везде бываешь… воюешь.

У облучка прислонены две винтовки, а в ногах вещевой мешок с бельем и патронами. Возможно, придется опять воевать… Вон сверкает аксайский плуг, и, покачивая сильными рогами, идут красномастные волы. Пого-ныч покрикивает, схватившись за ручки плуга, а в отдалении, у коша, поднимается витой столбик дыма. К табору скачет мальчишка, взмахивая локтями.

ГЛАВА XXI

Узнав о сдаче Екатеринодара войсками кубанского правительства, Корнилов круто свернул к югу. С боями форсировав Кубань и Лабу, пробился в Закубанье, ожидая встретить сочувственное отношение горных казаков и адыгейцев. Кроме того, он предполагал соединиться с частями Филимонова — Покровского. Но из восьмидесяти семи станиц Закубанья восемьдесят пять признали Советы, выслав на борьбу с Корниловым мелкие вооруженные отряды.

Собранная в крепкий вооруженный кулак Добровольческая армия все же с трудом раздвигала мало сплоченные отряды красногвардейцев. Постоянные бои истощали и нервировали белых. На Юге создавалась обстановка рабочего Севера, и подступы к Екатеринодару охранялись так же, как к Питеру.

Отягченный сомнениями, командующий мятежной армией искал моральной поддержки в общении с генералами-единомышленниками.

— Я верю — мы победим, Антон Иванович, — сказал Корнилов Деникину, располагаясь на ночлег в тесной комнатке, — останусь я жив или погибну, запомните одно: нельзя прощать им сегодняшнее, нельзя… Это дурачье, злое и невежественное, должно быть наказано…

Корнилов, не раздеваясь, прилег на рядно, постеленное поверх соломы.

Шинели, кисло попахивая, просыхали у печки. Пришел Неженцев. Корнилов предложил ему присесть. Неженцев подвинул к Деникину котелок.

— Вам, Антон Иванович, и Лавру Георгиевичу, сказал он, — яйца. Еле-еле достали.

Деникин, с трудом стягивая мокрые сапоги, покашливал. Он устал, и по нездорово розоватому лицу разошлись синеватые старческие жилки. Неженцев-помог ему. Деникин поблагодарил, очевидно тронутый услугой.

— Кто в охранении? — спросил он, отставляя подальше сапоги.

— Марков…

— Люди расквартированы?

— Не все. Устроились сносно только юнкера Баров-ского и мои… — Неженцев помялся. — Из-за квартир драка.

— Драка?

— К сожалению, да. Все рыщут в поисках сытых жилищ, но жители сбежали. Провианта нет, холодно, бр-р… — Неженцев пощипал усики, смущенно крякнул. — Мои офицеры экспроприировали две лавчонки… Обнаружили сухари, консервы, рис.