Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

Оба брата желали расстаться, но судьба, будто наперекор связывала их. Александр решился не заботиться о развлечениях брата и возвратиться к прежней жизни, к своим занятиям и привычкам. Узнав, что Али-Карсис дол­жен быть опять в станице, он поспешил взять слово от лекаря Мустафы привести разбойника к нему.

Полковник, услышав, что Александр выздоравливает, пришел его навестить.

— Не вовремя, Александр Петрович, занемогли,—ска­зал он,—а у меня был Али-Карсис, впрочем, он опять ско­ро сюда приедет.— Подойдя, ближе, он прибавил вполго­лоса:—Он отказался быть лазутчиком, но обещал давать знать о главных происшествиях у соседственных мирных черкесов. Это ему легко: все привыкли к тайным отлучкам разбойника, никому и не вспадет подозрение, что он у нас бывает; у меня же всегда много его земляков, я хочу про­сить вас принимать его к себе: вам оно кстати — он кунак вашего лекаря.

— Сделайте одолжение, полковник!—отвечал Алек­сандрия всегда буду рад Али-Карсису; я не боюсь тако­го рода людей; несмотря на то, что он разбойник и враг в поле, дома он благонравен, верен своему слову, помнит хлеб-соль, уважает дружбу: это не европейский разбойник, которому нет ничего святого. Я еще не встречал между черкесов примера личного коварства или постыдного ду­шегубства. Мне самому желательно покуначиться с этим замечательным вором, я даже надеюсь извлечь из этого пользу своей сотне, возьму с разбойника слово не делать прорывов на пространстве, занимаемом моими казаками, и не только не пускать никого из его шайки ко мне, но даже охранять мою сотню от нападения других земляков его.

— Я имею то же намерение для всего полка и надеюсь успеть; мне кажется, Али-Карсис желает быть в ладу с нами. Он меня почитает, а потому и не делал ни одного прорыва к нам. Однажды, на земле здешнего полка, он це­лые сутки пролежал скрыто в балке*, подстерегая своего прежнего сообщника, который, однако ж, не проехал. Али-Карсис возвратился за Кубань и велел сказать мне через одного черкеса, что он ничего не тронул в нашем полку, из уважения ко мне.

— Вот видите, полковник! Не правда ли моя? Воля ва­ша, я люблю их дикую честность! Возьмите черкеса, раз­берите его, как человека —что это за семьянин! Как на­божен! Он не знает отступничества, несмотря на тяжкие обряды своей веры. Как он трезв, целомудрен, скромен в своих потребностях и желаниях, как верен в дружбе, как почтителен к духовенству, к старикам и родителям! О храб­рости нечего и говорить —она слишком известна. Как сле­по он повинуется обрядам старины, заменяющим у них за­коны! Когда же дело общественное призовет его к опол­чению, с какою готовностью покидает он все, забывает вражду, личности, даже месть и кровомщение! Черкесов укоряют в невежестве; но взгляните на их садоводство, ре­месла, особенно в тех местах, где наша образованность не накладывала просвещенной руки своей, и вы согласитесь со мною, что они не такие звери, какими привыкли мы их почитать.

— Все так, Александр Петрович! Но зачем же не внем­лют они призыву нашего милостивого правительства?

— Я вам, полковник, сейчас определю все —что, как и для чего делается: оставляя черкесов спокойно владеть собственностью, управляться своими обычаями, поклонять­ся богу по своей вере — словом, уважая быт и права гор­ских народов, мы берем их под свое покровительство и за­щиту: такова благодетельная цель правительства; но она встречает многие препятствия в исполнении. Первое из этих препятствий — различие веры, нравов и понятий; мы не понимаем этих людей, и они нас не понимают в самых луч­ших намерениях наших. Второе —при всех добрых наме­рениях, мы здесь должны нередко доверять ближайшее влияние на них таким людям, которые Думают только о своем обогащении, грабят их, ссорят, подкупают руку сы­на против отца, жены против мужа.,.

Право, беда с вами, Александр Петрович!— возра­зил старик, вставая.—Правда ваша, да как решаетесь быть их защитником? Не снести вам головы своей! Того и смотри, какой-нибудь хищник из-за куста отправит вас в Елисейские поля стяжать возмездие за ваше праводушие.

* Овраг.

— Туда и дорога! Двух смертей не будет, одной не ми­новать!— примолвил Александр, прощаясь с полковником.

В этот самый день, перед вечером, Али-Карсис приехал в станицу. Вырученных им пленных отправили, как водит­ся, в карантин, для выдержания четырнадцатидневного очистительного срока. Разбойник не мог возвратить Ай­шаты, потому что ее хозяин решительно отказался выдать правоверную гяурам; несмотря, на то, карамзада обещал со временем украсть ее. Александру об этом ничего не ска­зали. Между тем Пустогородова познакомили наконец с за- кубанским карамзадою: с первой встречи они сошлись.

Разбойник говорил о Дунакае, который бежал к абазехам. Это известие, сказывал он, далеко распространилось в горах. Старики, муллы, хаджи, старшины и люди почет­ные отовсюду съезжаются для свидания с ним; но старик не хочет показываться народу, покуда не все съедутся.

— Кто этот Дунакай?—сказал отец Иов.

— Сколько мне известно,— отвечал Александр,— Дуна­кай почтенный, маститый старик, чрезвычайно уважаемый единоземцами. Обстоятельств его жизни я не знаю, но мы спросим о нем у Али-Карсиса.

По всему заметно было, что разбойник располагал про­вести ночь в станице, но капитан Пустогородов не решался предложить ему ночлег у себя, опасаясь породить в нем подозрение. Наступила тьма*, правоверные пошли совер­шать омовение, потом набожно стали класть последний суточный намаз. Окончив это, они возвратились к Алексан­дру Петровичу и закурили трубки.

На полу был разостлан ковер; Али-Карсис с двумя то­варищами, Пшемаф и Мустафа уселись на нем в кружок, поджав под себя ноги. Им принесли лохань и рукомойник с водою; каждый вымыл себе руки, усы, бороду', выполос­кал рот и вытерся полотенцем. Тогда подали огромное де­ревянное блюдо, устланное большими тюреками**, на ко­торых стояли тарелки: одна с соленым твердым азиатским сыром, другая наполненная чем-то вроде квашеной смета­ны; третья с соленою вяленою рыбой и балыком, а четвер­тая с медом. Поднесли водки***; все, кроме Али-Карсиса, выпили по рюмке и закусили яствами, лежавшими на блю­де.

* Магометанский пост состоит в том, чтобы не есть, не пить и не курить от рассвета до той поры, когда потухнет вечерняя заря.

**Тюрек—тонкая лепешка из пресного теста, заменяющая у черкесов хлеб и салфетку.

***Магометане не пьют виноградного вина, но водка, добываемая из хлеба, не воспрещается их верою.

Принесли еще вареных яиц, затем отварную курицу. Гости не хотели делать чести угощению, но когда Мустафа уверил их, что он сам резал* изготовленное мясо, тогда разбойник и товарищи его принялись за трапезу. Вслед за курицею поставили посреди блюда чесночную тузлу** в чаше, потом подали отварную часть баранины, которую один из черкесов начал крошить; за нею следовало боль­шое блюдо пилава*** с шишлыками***«. Все усердно ели пальцами, вытирая губы, усы, бороду и руки ломтями тю- реков, которые после съедали. Али-Карсис заметил —уж не из татар ли капитан, что у него прекрасный стол? Од­ного только недостает — конины. Александр отвечал, что он в Азии уважает азиатские обычаи, и оттого изучил их. Ко­нины он не велел подавать, потому что не знал —едят ли ее закубанцы. В тот же час подали конной колбасы, при­готовленной в Чечне*****. Али-Карсис с большою прият­ностью поел этой колбасы и запил ее арианом******, потом умыл губы и бороду, закурил трубку. Все вышли; оста­лись хозяин дома, отец Иов, Али-Карсис и Пшемаф, взяв­шийся быть переводчиком. Покуда собеседники курили, Александр расспрашивал о. Дунакае, принадлежавшем к одному из закубанских племен. Отец его был почтенный человек и имел огромное родство*******.

• Магомет наложил запрещение правоверным есть мясо животного, не по правилам зарезанного: должно обращать голову к востоку, ре­зать горло и придерживать ноги так, чтобы они не дрогнули.

** Черкесы употребляют с мясом не сухую соль, а растертую и раз­веденную в мясном бульоне — это называется туэлою. Чесночная тузла делается растиранием сухой соли с чесночными зубками, потом она об­дается бульоном. Накрошенное мясо берется ложкою или пальцами, обмакивается в тузлу и съедается.

*** Пилав варится из сарачинского пшена и обдается маслом. Искус­ство делать пилав состоит в том, чтобы зерна не были полусыры, а между тем рассыпались.

*** Щишлык — небольшими кусками нарезанная баранина и жа­ренная на вертеле. При жареньи она беспрерывно обдается тузлою.

***** Из черкесов чеченцы преимущественно едят конину. ****** Черкесы пьют за обедом либо воду, либо ариан — квашеное молоко, разведенное водою; иногда бал-бузу — кислое питъе, сделан­ное из просяной муки, в которое кладут хмель.