Сабля Цесаревича (СИ) - Алексеева Татьяна Сергеевна

Не ждет ли его самого подобная участь?

А если он никуда не пойдет и не станет ничего делать, не ждет ли она других людей? Может быть, многих?

Электронные часы показывали восемь утра. Павел со вздохом поднялся — какое бы решение он ни принял, для начала ему все равно надо было сходить в школу.

На улице было солнечно — редкость для петербургской осени, и возможно, поэтому попадавшиеся ему навстречу прохожие были в хорошем настроении. Цокала каблуками улыбающаяся девушка в деловом костюме — у Павла мелькнула мысль, что она, наверное, недавно устроилась на работу, которую до этого долго искала, и поэтому так радуется. Пожилая женщина ковыляла, тяжело опираясь на палку, но на ее лице тоже была улыбка — скорее всего, она давно не выходила из дома, потому что болела, но теперь ей стало лучше, и даже короткая прогулка по ближайшей улице стала для нее большим достижением. Мужчина средних лет шел с мрачным видом, пиная ногой попадающиеся ему на пути камешки — может быть, он поругался с женой и теперь думает, как с ней помириться?

Что-то во всем этом было странное. Паша не сразу понял, что — но внезапно ему стало ясно, что именно не так. Он снова смотрел на людей не так, как привык, снова видел в них хорошее, как в тот день, когда Леша предложил ему посмотреть на мир его глазами. Но ведь Леши сейчас не было рядом? Пожарский завертел головой, почти уверенный, что его друг сейчас возникнет у него за спиной, но нет — сейчас он действительно был один. Да и света вокруг прохожих он не видел. Нет, все попавшиеся ему на пути горожане выглядели самыми обычными людьми. Просто теперь он знал, что в каждом из них непременно есть что-то хорошее.

В директоре школы, яростно за что-то отчитывающем стоящего перед ним понурого старшеклассника, хорошее, несомненно, тоже было. Хотя сейчас заметить это было непросто.

— …только в школу и из школы вместе со мной! И дома тоже — никакого компьютера, никаких СМС-ок, никаких игр!!! — ревел Арутюн Левонович на втягивающего голову в плечи рослого парня, такого же смуглого и черноволосого, как и он сам. — И нечего морщиться! Радуйся, что не в тюрьме!!!

— Да, папа, — бурчал в ответ подросток с самым несчастным видом. Но директор, по всей видимости, посчитал, что еще не закончил воспитательную работу, и добавил к своему монологу еще пару фраз на армянском, после чего младший Григорян сник окончательно.

Взбегающих на крыльцо Пожарского и других школьников отец с сыном даже не заметили. Зато у самого Паши увиденная им сцена у входа в школу стояла перед глазами во время всех пяти уроков.

«Григ тоже ничего не мог сделать против Зайчика, — вертелось у него в голове. — Но Леша сказал, что его сына не посадят, и вот, Арсен на свободе! Потому что Леша сильнее Зайчика. И Леша на моей стороне, вместе со всей своей семьей. Значит, я тоже могу быть сильнее этого депутата…»

И все время, пока он шел после уроков к метро, спускался под землю и трясся в шумном вагоне, с каждой секундой приближавшем его к дому Игоря Савельевича, Пожарский повторял про себя эти слова: «Я могу быть сильнее».

От метро «Приморская» вдоль Смоленки Павел шагал к одному из монструозных домов «на курьих ножках» — творению позднего СССР. Высоченный монолит здания опирался на нелепо хилые опоры. Он казался гипертрофированно уродливым футуристическим пауком, который вот-вот, перебирая коротеньким тонкими лапками, добежит до набережной, бултыхнется в речку и поплывет под водой в залив, а оттуда — в океан, став еще одним морским чудовищем из грез пьяных моряков.

Кем при этом станут населяющие дом люди, мальчику думать не хотелось. Тем более, что одним из них был депутат Зайчик.

Павел понятия не имел, что будет делать, когда окажется в его квартире, у него не было никакого плана. Однако с каждым шагом в нем крепла ясная решимость, а мутные сомнения исчезали из головы, словно их выдувал оттуда резкий прибрежный ветерок. Так что он твердо подошел к парадной «куронога» и набрал код на домофоне.

— Это Пожарский, Павел Пожарский, — сказал он в микрофон, когда трубку подняли.

— Открываю, — услышал он ответ и вошел в парадную.

— Мальчик, ты к кому? — подозрительно вопросила из застекленной будки бдительная консьержка.

— К Зайчику, Игорю Савельевичу, — ответил Пожар и вошел в лифт, затылком ощущая, что потертая жизнью мадам сверлит взглядом его спину.

Когда он подошел к нужной квартире в длинном, устланном потертым линолеумом, коридоре, ему пришлось еще раз звонить в ничем не примечательные двери. Паша чувствовал, что через глазок его внимательно рассматривают. Продолжалось это довольно долго, но затем наконец загремели замки и дверь открылась. Однако не полностью — оставаясь на цепочке. Зайчик, как черепаха из-под панциря, высунул лысеющую голову на жилистой шее в коридор, посмотрел на обе стороны и лишь потом снял цепочку и впустил мальчика.

— Привет, Павлик, — сказал он в своей обычной мутно-приторной манере. — Прости, что продержал — у меня в этой квартире довольно ценные вещи, надо быть осторожным.

И Паша Пожарский вступил в эту квартиру, словно Бильбо Бэггинс в логово дракона-клептомана.

Глава XII

В домашней обстановке Зайчик растерял немногие внушительные черты, которые у него местами все-таки наблюдались, когда он выступал в парламенте или на митинге. Здесь этот маленький человечек в старом растянутом свитере и «трениках» был похож на местного забулдыгу. В полуседой его бороде застряли крошки — похоже, только что перекусывал. Впрочем, глубоко посаженные темные глазки под большим морщинистым лбом бегали и блестели, как обычно, весьма живо.

Стоя в тесноватой прихожей, Павел обвел взглядом квартиру, которая была совсем не похожа на обиталище крупного политика. По советским стандартам она, наверное, считалась элитным жильем, но сейчас обшарпанная «трешка» выглядела довольно убого. Вдобавок квартира производила впечатление нежилой: насколько мальчик мог заметить, она была плотно заставлена старым хламом, а на вешалке висел только плащ Зайчика.

— Я тут не живу вообще-то, — со смешком подтвердил депутат Пашины мысли. — Квартира досталась от родителей, а мы с женой в коттедже за городом обитаем. Тут только всякое барахлишко храним, которое выбросить жалко. Ну и я свои клины. Ты проходи, проходи, не разувайся, тут убираются раз в месяц, скоро вот опять будут.

Пожарский вспомнил, что его мама как-то мельком упомянула принадлежащий Зайчику элитный коттедж с бассейном в Курортном районе.

Проведя Павла через зал, посередине которого стоял дорогой полированный дубовый стол, неизвестно зачем привезенный в эту обитель хлама, депутат ключами со связки отпер дверь боковой комнаты и жестом пригласил гостя туда.

— Тут у меня не все, — скороговоркой продолжал тот, — самое ценное дома, за стальной дверью, хе-хе. Но и тут неплохие вещи имеются.

Насколько Павел заметил, в этой квартире входные двери тоже были из солидной стали, оснащены множеством современных запоров, да еще и на сигнализации. Но реплика о том, что самое ценное не здесь, его обеспокоила — вдруг и клыч цесаревича тоже в коттедже?..

Он шагнул в комнату и застыл.

Кривоватые стены советской работы были закрыты обширными, обтянутыми материей, щитами, а на них четко выделялись десятки смертоносных предметов, которыми можно было бы, как прикинул Павел, вооружить приличный отряд, способный, например, взять штурмом какой-нибудь средневековый замок.

Сабли, шпаги, палаши, рапиры, штыки и багинеты, ножи, кортики и кинжалы самых разнообразных форм и заточек. Паша заметил почти под потолком огромный двуручный меч XVI века и даже пару еще более архаичных — чуть ли не «каролингов». Восточного оружия тоже хватало — шашки, карабелы, ятаганы, крисы, кончары, бебуты, дао, катаны и вакидзаси.

Павел почти забыл, зачем он пришел сюда. Вдыхая упоительный запах железа и оружейного масла, он не мог оторвать взгляд от этого впечатляющего арсенала.