Не спасай меня - Ася Лавринович

Солью заливает глаза, закладывает уши… Я выныриваю и тут же встречаюсь взглядом со смеющимся Мишей, который не может отвести от меня взгляда. Как хорошо, когда он так смотрит. Хорошо, когда он счастлив.* * *

В этот вечер от нечего делать я притащила в комнату все столовые приборы. Матвеев сам попросил обучить его азам этикета. Миша еще несколько раз по просьбе бабушки оставался у нас на ужины и теперь горел желанием запомнить несложные на первый взгляд правила.

– Эта вилка для салатов, эта для закусок… Пирожковая тарелка! – с готовностью объясняла я.

– И такая есть? – удивлялся Миша.

– А то! Теперь ножи… Этот для фруктов, этот для рыбы… Ну с этим ясно. Ножом и вилкой все умеют есть с детства, – продолжила я.

– Забавно, – усмехнулся Миша, – а я в детстве кильку любил есть. В томате. Ты ела?

Я прекратила свою лекцию, уставилась на Матвеева и покачала головой.

– Уля, ну ты чего? – рассмеялся Миша. – С черным хлебом. Неужели правда не ела?

Я улыбнулась в ответ и снова покачала головой.

– Расскажи про свою семью? – попросила тихо.

– Что именно ты хочешь знать? – заметно напрягся Миша.

– Например, что-нибудь о твоей маме… Ты сказал, она не занималась твоим воспитанием?

Миша пожал плечами.

– Ей было на меня плевать.

– Вот как, – озадачилась я, услышав такое откровение.

– Она не хотела нуждаться финансово. Но ни талантов, ни умений, ни особого желания для зарабатывания денег у нее не наблюдалось. И в один прекрасный день мамочка решила, что лучшего способа заработка, чем подкладывать себя под мужиков, ей не найти.

Миша горько усмехнулся.

– А потом одним из таких мужиков стал мой отчим. Молодой перспективный бизнесмен… Ему и тридцати не было, когда он влюбился в нее, как пацан малолетний. Мама была очень красивой и умела подать себя. Вот уж на что она не жалела денег, так это на себя.

Матвеев замолчал и принялся вертеть в руках один из сервировочных ножей…

– Ее нет в живых четыре года. Но в памяти она всегда останется такой, какой была в моем детстве: молодая, высокая, с кудрявыми светлыми волосами и всегда в ярких легких платьях.

– Понятно, – выдохнула я.

– Конечно, это было ее право – жить так, как она хочет. Но она хотя бы могла не уходить из дома, когда я болел, когда мне было плохо и просто необходимо, чтобы она осталась рядом. Как считаешь, Уля, были у нее обязательства?

Я только растерянно кивнула.

– Знаешь, я запомнил одно ее движение на всю жизнь, – продолжил негромко Миша. – Она трогала мой лоб, будто проверяя, нет ли у меня температуры, а потом запускала пальцы в волосы, проводила рукой по голове… Делала так каждый раз поздно вечером, когда я уже был в кровати. Делала это перед тем, как в очередной раз уйти.

Я машинально коснулась Мишиного лба, а затем осторожно запустила пальцы в его волосы…

– Вот так? – тихо спросила я, встретившись с изумленным взглядом парня.

– Так, – почему-то шепотом ответил он и перехватил мою ладонь. – Только у мамы всегда были ледяные руки, как у Снежной королевы. А у тебя горячие.

Дверь резко распахнулась, и на пороге показалась Геля.

– Тук-тук! – громко проговорила сестра. – Не помешала?

Миша быстро отпустил мою руку.

– Нннет! – растерянно повернулась я к сестре.

Геля, поочередно посмотрев на нас, усмехнулась и прикрыла за собой дверь.

– Короче, народ! – начала она, плюхнувшись рядом с нами на кровать. – Глядите, что у меня есть.

Ангелина потрясла над головой яркими листовками.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Это для предстоящей вечеринки. Я Стасику помогала! Он разрешил мне целых десять взять.

– Какой щедрый! – с сарказмом произнесла я, забирая у сестры одну из листовок. А затем, припомнив слова брата, произнесла: – Целых десять несовершеннолетних соплей!

– Я вас ненавижу! – сердито пробурчала Геля, вырывая из моих рук листовку.

– Кто это из вас писал? – со смехом спросила я. – «Кардинально» пишется через «а»!

– Это авторский стиль, – парировала Ангелина.

Тут сестра обратила внимание на разложенные на полу ложки и вилки.

– А тут что происходит?

– Ульяна объясняет мне правила поведения за столом, – ответил Миша.

– У-у-у, – протянула Ангелина, – узнаю нашу Ульяну!

– Вообще-то я сам об этом попросил, – пожал плечами Матвеев.

– Значит, она тебя уже заразила своим занудством, – вынесла вердикт сестра. – Вы хоть форточку на ночь открываете? Проветриваете помещение?

Миша улыбнулся, а я послала сестре убийственный взгляд.

– Я очень благодарен Ульяне, – отсмеявшись, проговорил Матвеев, – она мне так помогла.

– Это тоже в репертуаре Ули – всем помогать. Как-то раз она притащила домой бродячего пса… Он, бедняга, сменил несколько хозяев. Все от него отказывались, а потом на улицу вышвырнули. Страшнючий такой, агрессивный, блохастый. Ульяна его тоже в этой комнате от всех прятала.

– Геля! – нахмурившись, перебила я сестру.

– А что я такого сказала-то? – растерялась Ангелина.

– Я вспомнила! Тебя вроде Вера Кирилловна искала…

– Да? – удивилась сестра, теребя в руках листовки. – Ну ладно… Я тебе несколько штук оставлю? Вечеринка в воскресенье!

– Ага…

Когда сестра вышла из комнаты, я осторожно взглянула на Мишу.

– Извини. Геля порой лишнее болтает…

– За что извиняться? – удивился Миша. – Хорошее сравнение. Я и вправду беспородный пес, которого ты приютила. Мне, честное слово, так неуютно от этой ситуации. Ты не должна все это делать для меня.

– Так уж приютила, – покачала я головой, потрепав Мишу по волнистым волосам. – Ты просто у меня гостишь. Временно.

– Ну я хоть не такой «страшнючий»? – тихо засмеялся Миша.

– Нет, ты очень даже симпатичный, – улыбнулась я.

– И, между прочим, не блохастый, – похвастался Матвеев.

– Ну перестань! – нечаянно хрюкнула я от смеха.

Внезапно раздался громкий стук, а затем строгий голос Веры Кирилловны из-за двери:

– Сколько можно трещать с Гелей? Ночь на дворе!