Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Александр Дюма

– Итак, – проговорила принцесса, не слушая возражений старой опекунши, – пусть говорит. Если я ему прикажу замолчать, он подумает, что я его боюсь.

Едва были произнесены эти слова, как на губах Бальзамо мелькнула мрачная усмешка.

– Так я и думал, – прошептал он, – пустое бахвальство.

– Говорите, – приказала принцесса, – говорите, сударь.

– Ваше королевское высочество по-прежнему настаивает, чтобы я говорил?

– Я никогда не отказываюсь от принятого решения.

– Что же, ваше высочество, я готов, но нас никто не должен слышать, – со вздохом проговорил Бальзамо.

– Пусть будет так, – согласилась принцесса. – Я отрежу все пути к отступлению. Оставьте нас.

Повинуясь ее жесту, относившемуся ко всем, присутствовавшие удалились.

– Это один из способов, – поворачиваясь к Бальзамо, заметила принцесса, – добиться аудиенции, не так ли, сударь?

– Не пытайтесь меня задеть, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, – я не более чем орудие в руках Божиих, которым Господь пользуется для того, чтобы вас просветить. Не дразните судьбу, иначе она ответит вам тем же: она сумеет за себя отомстить. А я только передаю ее волю. Так не пытайтесь же направить на меня свой гнев: он к вам вернется; не мне отвечать за несчастья, о которых я призван вас известить.

– Так меня ждут несчастья? – удивилась принцесса; уважение, с которым говорил Бальзамо, смягчило и обезоружило ее.

– Да, ваше высочество, и очень большие несчастья, – с показным смирением добавил он.

– Расскажите мне об этом подробнее.

– Попытаюсь.

– Итак?

– Задавайте мне вопросы.

– Будет ли счастлива моя семья?

– О какой из них вы спрашиваете: о той, которую вы оставили, или о той, которая у вас будет?

– Я спрашиваю о своей настоящей семье: о матери Марии-Терезии, брате Иосифе, сестре Каролине.

– Ваши несчастья их не коснутся.

– Так они ожидают одну меня?

– Вас и вашу новую семью.

– Не могли бы вы сказать точнее, о каких несчастьях идет речь?

– Мог бы.

– В королевской семье три принца, не так ли?

– Совершенно верно.

– Герцог де Берри, граф де Прованс и граф д'Артуа.

– Совершенно верно.

– Какая судьба их ожидает?

– Все они будут царствовать.

– Означает ли это, что у меня не будет детей?

– Нет, будут.

– У меня не будет сыновей?

– Будут и сыновья.

– Мне будет суждено пережить их? – Вам будет жаль потерять одного, вы так же пожалеете, что другой останется жить.

– Буду ли я любима супругом?

– Он будет вас любить.

– Сильно?

– Слишком сильно.

– Какие же несчастья могут мне угрожать, позвольте вас спросить, если я буду любима супругом и меня будет поддерживать моя семья?

– Вам этого будет недостаточно.

– Мне останется еще любовь и поддержка подданных.

– Любовь и поддержка подданных!.. Да ведь это океан во время затишья… А вам не приходилось, ваше высочество, видеть бушующий океан?

– Я буду делать добро и помешаю разразиться буре, а если она начнется, я поднимусь на ее волне.

– Чем выше волна, тем глубже открывающаяся бездна.

– Со мной будет Бог.

– Бог не защищает тех, кого обрек на гибель.

– Что вы хотите этим сказать? Разве мне не суждено быть королевой?

– Напротив, сударыня, но лучше бы вас миновала чаша сия.

Молодая женщина презрительно улыбнулась.

– Слушайте, ваше высочество, и запоминайте, – проговорил Бальзамо.

– Я вас слушаю, – сказала принцесса.

– Обратили ли вы внимание, – продолжал пророк, – на гобелен, висевший в той комнате, в которой вы провели свою первую ночь на французской земле?

– Да, – вздрогнув, отвечала принцесса.

– Что было изображено на гобелене?

– Избиение невинных.

– Признайтесь, что зловещие лица убийц запечатлелись в памяти вашего высочества!

– Да, запечатлелись.

– Хорошо. А скажите, вы ничего не заметили во время грозы?

– Молния угодила в дерево слева от меня, и, падая, оно едва не раздавило мою карету.

– Вот это и есть предзнаменования, – мрачно произнес Бальзаме.

– Роковые предзнаменования?

– Мне кажется, было бы трудно истолковать их иначе.

Принцесса уронила голову на грудь и замолчала.

– Какая смерть ожидает моего супруга? – собравшись с духом, спросила она.

– Он будет обезглавлен.

– Что ждет графа де Прованса?

– Ему отрежут ноги.

– Как умрет граф д'Артуа?

– Потеряв двор.

– А я?

Бальзамо покачал головой.

– Говорите… – настаивала принцесса, – говорите же!

– Мне нечего вам сказать.

– Я жду вашего ответа! – воскликнула охваченная дрожью Мария-Антуанетта.

– Помилуйте, ваше высочество!

– Говорите же, – повторила принцесса.

– Ни за что, ваше высочество, никогда!

– Говорите! – угрожающе проговорила Мария-Антуанетта. – Говорите, или я подумаю, что все это не более чем забавная комедия. Но тогда берегитесь: с дочерью Марии-Терезии шутки плохи; не шутите с женщиной, которая держит в своих руках жизнь тридцати миллионов человек!

Бальзамо молчал.

– Так вы ничего больше не знаете, – презрительно пожав плечами, сказала принцесса. – Или, вернее, вы исчерпали свое воображение.

– Повторяю, мне известно все, ваше высочество, – возразил Бальзамо, – и раз вы настаиваете…

– Да, я требую!

Бальзамо взял графин, стоявший на золотой тарелке, и перенес его в углубление из камней, сложенных наподобие грота. Взяв эрцгерцогиню за руку, он увлек ее под темные своды грота.

– Вы готовы? – спросил он принцессу, напуганную его горячностью.

– Да.

– Опуститесь на колени, ваше высочество, на колени: молите Бога, чтобы он уберег вас от развязки, которая вам уготована.

Принцесса машинально опустилась на колени.

Бальзамо коснулся палочкой хрустального сосуда, в котором отчетливо стало видно чье-то мрачное и ужасное лицо. Принцесса попыталась подняться, пошатнулась и упала. Вскрикнув, она потеряла сознание.

Барон в«бежал и увидел, что принцесса лежит без чувств.

Спустя несколько минут она пришла в себя.

Она схватилась за голову, будто что-то припоминая.

С невыразимым ужасом она вскричала:

– Графин! Графин!

Барон подал ей графин. Вода в нем была чиста и прозрачна.

Бальзамо исчез.

Глава 16.

БАРОН ДЕ ТАВЕРНЕ НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО ЗАГЛЯНУЛ В БУДУЩЕЕ

Как мы уже сказали, барон де Таверне первым заметил, что ее высочество потеряла сознание: все это время он держался наготове, более других обеспокоенный тем, что должно было произойти между нею и колдуном. Он услыхал крик, вырвавшийся из груди ее высочества, и увидел убегавшего Бальзамо; барон бросился к ней на помощь.

Придя в себя, принцесса потребовала показать ей графин; затем велела не трогать колдуна. Приказание принцессы последовало вовремя: Филипп де Таверне, словно разъяренный тигр, уже напал на его след, но голос принцессы остановил пылкого юношу.

Фрейлина принцессы подошла к ней и заговорила по-немецки; принцесса не отвечала на ее вопросы, сказав только, что Бальзамо ничем ее не оскорбил. Принцесса добавила, что утомление от долгого пути, а также прошедшая накануне гроза послужили, по-видимому, причиной ее нервной лихорадки.

, Ее слова были переданы г-ну де Роану, ожидавшему объяснений, но не осмеливавшемуся расспрашивать принцессу.

Придворные обычно вполне довольствуются отговорками: ответ принцессы не мог быть принят, однако всех, казалось, удовлетворил. Филипп подошел к ней.

– Ваше высочество! – заговорил он. – Я пришел выполнить приказание вашего королевского высочества и, к своему огромному сожалению, должен вам напомнить, что полчаса, которые ваше высочество рассчитывали здесь провести, уже истекли. Лошади поданы.

– Хорошо, – отвечала она с очаровательной небрежностью, вполне извинительной в ее состоянии. – Однако я возвращаюсь к своему первому намерению. Я не могу сейчас ехать… Мне бы хотелось отдохнуть несколько часов; надеюсь, сон восстановит мои силы.

Барон побледнел. Андре беспокойно взглянула на отца.

– Ваше высочество знает, что мой кров совершенно не достоин вас, – пролепетал барон де Таверне.

– Прошу вас не беспокоиться, – слабеющим голосом отвечала принцесса. – Все будет хорошо, только бы мне отдохнуть.

Андре стремглав бросилась приводить свою комнату в порядок. Ее комната была не самой большой и, может быть, не самой нарядной; однако в комнате любой девушки благородного происхождения, каковой и являлась Аид-ре, даже столь же бедной, как Андре, есть всегда нечто кокетливое, что не может не радовать глаз любой другой женщины.

Все засуетились вокруг принцессы. Печально улыбаясь, она, не имея сил говорить, жестом отпустила всех, давая понять, что желает остаться одна.

Придворные удалились. Мария-Антуанетта провожала их взглядом до тех пор, пока они не исчезли из виду. Тогда она уронила затуманившуюся голову на свою прелестную ручку.