Холоднее войны - Чарльз Камминг

Рэйчел стояла у окна, завернувшись в полотенце. Сквозь тоненькую щелочку в жалюзи она смотрела на ночные огни города. Что думать о письме, Том не знал. Если Пол был настолько влюблен в Сесилию, почему он держал в книге на ночном столике фотографию Амелии? Действительно ли он собирался расстаться со службой, или это был просто хитрый ход – убедить любовницу в серьезности своих намерений и удержать рядом, влюбить в себя еще больше? И о каких «друзьях» он говорил? Разумеется, в первую очередь об Амелии. Но кого еще «предал» Пол? Может, у него были интрижки и с другими женами сотрудников МИ-6?

«Сесилия, я тоскую по тебе. Я жажду тебя. Не могу перестать о тебе думать. Все время вспоминаю лето – как ты оставила для меня ключи от своего дома снаружи, я вошел, и ты ждала меня. Наверное, никогда ты не выглядела такой прекрасной, как в тот день. Загорелая кожа, приоткрытые губы, зовущие, манящие. Тогда я не хотел торопиться. Я сходил по тебе с ума всю неделю, а мы только разговаривали, и все, и я жаждал тебя, как сейчас. Я помню запах твоей кожи – лосьон от загара, соленая морская вода – и твоя сладость. Я помню, как ты кончила, твой экстаз, и я был рад, что подарил тебе это наслаждение, потому что каждая секунда, проведенная с тобой, была раем».

Том отложил письмо. Он прочитал достаточно. Ему казалось, что теперь он будет помнить Пола именно таким. Не шпионом, не другом, не отцом. Влюбленным мужчиной, который потерял голову из-за потрясающего секса с женщиной. К его облегчению, Рэйчел обернулась и неожиданно пошутила:

– Я видела ее фотографию. Она выглядит как чертова на’ви.

– Что еще за на’ви? – спросил Том. Ему хотелось ей подыграть.

– Ну, ты знаешь. Фильм «Аватар». Такие синие уродцы с другой планеты под два метра ростом. Она такая длиннющая, что похожа на какое-то растение. И к тому же у нее ненастоящие сиськи.

Том сложил письмо и положил его на прикроватный столик.

– Представляешь, я даже помню, когда он написал это письмо. Он сказал, что ему нужно закончить доклад и он не может поехать со мной в Мерибель[20]. А мне очень хотелось побыть с ним вдвоем, потому что он все утро катался на лыжах с мамой и Эндрю. – Здесь Том засомневался. Он чувствовал, что Рэйчел лжет себе, чтобы отец в ее глазах был виноват еще больше. – Но нет, работа прежде всего. Целую неделю я думала, что они с мамой наконец-то действительно счастливы. И она тоже так думала. У них ведь были проблемы в прошлом, ты знаешь. – Том кивнул. – Помню, как они шли по улице, держались за руки и целовались. Как-то очень просто и старомодно, как настоящие муж и жена. – Она покачала головой и улыбнулась. – Но естественно, мой отец был такой человек, который может разыгрывать счастливую семью со своей женой, сыном и дочерью, а потом преспокойно сесть и написать средь бела дня вот такое дерьмо венгерской шлюхе вдвое моложе себя.

– Рэйчел…

– Да все нормально. Я не злюсь. Просто так кажется, когда я говорю, а на самом деле это не так. Поверь мне, у меня было достаточно времени, чтобы понять, что за человек мой отец. Просто… меня немного расстраивает, что та счастливая неделя, как выяснилось, ничего не значила, потому что он все время думал, как будет трахать свою на’ви. Составлял в голове эту хрень. Записывал ее на бумагу, сидя в баре, а притворялся, будто занят важной шпионской деятельностью. Я нашла еще письма – много, штук десять. Но от него – только одно. Ты обратил внимание на почерк – весь такой аккуратный, твердый, ни ошибок, ни помарок? Типичный папочка, который привык контролировать все на свете. Все другие письма от на’ви. Безграмотная корова. Она едва умеет писать.

– Значит, эта открытка на похоронах, цветы… они были от нее? Она послала ему личное письмо, такое, чтобы твоя мама не смогла ничего понять. Но ты узнала почерк.

– Да.

Они помолчали. Потом Том тоже отправился в ванную. Когда он вышел, Рэйчел все еще стояла у окна.

– Вернись в кровать, – попросил он.

Так же молча она скользнула под простыню и снова свернулась рядом с ним клубочком. Том знал, что никаких разговоров больше не будет. Он поставил будильник на восемь и закрыл глаза, поглаживая Рэйчел по спине. Потихоньку она задремала. Он уже слышал ее сонное размеренное дыхание, как вдруг она прошептала:

– Ты такой хороший.

Он поцеловал ее в лоб.

– Ты тоже.

Интересно, сколько же он не говорил никому таких слов? И ни от кого не слышал?

Глава 27

Потом всегда было так же. Возвращение домой по той же тихой улочке, взгляды незнакомцев. Как быстро восторг сменялся стыдом. Мужчины в чайных, женщины, отскребающие ступеньки на парадном крыльце своего дома, – все, все смотрели на него. И все, казалось ему, знали, чем он только что занимался.

Дуглас Тремэйн забрался в трамвай. Народу было полно. Со всех сторон его стискивали чужие тела. Мужские тела. После всего он принял душ, и его собственная кожа была мягкой и женственной на ощупь. Он чувствовал, что от него пахнет душистым мылом, что волосы на затылке, прямо над воротничком рубашки, еще не высохли после мытья. Все пялились на него, и это было невыносимо. Незнакомцы. Турки. Англичанин в коричневых туфлях-брогах и бордовых вельветовых брюках. Твидовый пиджак в Стамбуле. Тремэйн любил одеваться красиво, но всегда ощущал, что люди в трамвае как будто бы осуждают его.

События прошлой ночи беспорядочно крутились в голове. Все как всегда, по давно знакомому образцу. Они уже начинали сливаться. Иногда он забывал, где был, что конкретно произошло, даже в каком он находился городе. Он знал все нужные места в Турции.

И всегда перед тем, как окончательно терял контроль над собой, возникало это чувство беспомощности. Как будто его лучшая часть сдавалась, растворялась. Он просто должен был сделать это, не мог не сделать. Без этого он не сумел бы обрести ни покоя, ни душевного равновесия, ни хладнокровия. Тремэйн считал это зависимостью и пристрастием и относился к себе соответствующе, хотя никогда, ни разу за свою жизнь не сказал об этом ни единой душе. Не мог признаться.

Откуда в человеке такие желания? Почему он свернул на этот путь? Почему, ну почему всегда принимает дурные, грязные решения?

Трамвай остановился. Вдали виднелся минарет. В Стамбуле, где бы ты ни находился, отовсюду торчал какой-нибудь минарет. На остановке в вагон втиснулось еще больше народа. Еще больше незнакомцев. Запах утреннего пота и запах его собственной надушенной кожи. Странное смешение. Тремэйн снова потрогал затылок – волосы были все еще мокрыми – и подумал, что, возможно, на этот раз его все-таки засекли. Проследили за ним. Сфотографировали. Сняли на камеру.

Может быть, именно этого он и хотел. Освободиться от своей тайны. Освободиться от вины. От стыда.

Глава 28

Том спал не больше часа. На рассвете его разбудила Рэйчел. Не открывая глаз, он услышал, как она вылезает из постели и собирает свою одежду. Тихонько щелкнула дверь ванной. Через несколько минут она вышла, уже полностью одетая. Черное обтягивающее платье и туфли на танкетках. Она подошла к кровати, наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Теперь мне предстоит путь позора, – хихикнув, шепнула она. – А ты спи дальше.

– Останься.

– Не могу. Мне надо домой.

Они снова поцеловались, но жар и страсть прошлой ночи уже их отпустили. Рэйчел выпрямилась, как могла пригладила платье и помахала ему пальчиками. Потом она ушла.

Том тут же сел на постели. Жалюзи приглушали звуки, но сквозь них пробивался шум пробуждающегося Стамбула, далекий распев муэдзина, рев моторов и гудки машин. Рэйчел с легкостью поймает такси рядом с отелем. Через полчаса она уже будет дома, бесшумно прокрадется наверх, мимо безмятежно спящей Джозефин, и ляжет в кровать. И проспит все оставшееся утро. Том от души надеялся, что внизу она не встретит Амелию, которая возвращается с утренней пробежки или отправляется на ранний завтрак. Вот уж действительно путь позора.

Он раздвинул занавески, поднял жалюзи, пошел в ванную и встал под душ. Вскоре после шести тридцати – было еще слишком рано, чтобы заказать кофе и яичницу, – в дверь неожиданно постучали. Рэйчел? Что-нибудь забыла?

В полотенце, обернутом вокруг бедер, Том подошел к двери и распахнул ее.

– Томас! Я теперь замужняя женщина! Прикройся уже чем-нибудь!

На пороге стояла Эльза и улыбалась.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Том. – Что ты здесь делаешь в такую рань?

– Вот что. – Она протянула ему файл. – Я работала над этим с тех самых пор, как мы встретились. И ох, это была длинная ночь. Амелия попросила меня собрать информацию о Сесилии Шандор. Вот то, что я нашла. И знаешь, все это очень грустно, Том. Ты не представляешь себе, как я ненавижу оборванные истории любви.

Глава 29

Файл оказался настоящей библией печали. Имейлы от Сесилии ее лучшей подруге в Будапеште, где она писала о гибели Пола и своем горе. Телефонные звонки врачу в Дубровник, которого Эльза определила как специалиста «по избавлению от зависимости и по тяжелым утратам». Сесилия посетила массу сайтов, посвященных смерти и несчастной любви, и зарегистрировалась на англоязычном форуме, где незнакомые друг с другом люди со всего мира обсуждали свои потери и скорбь. Она записалась на занятия йогой на Лопуде, каждые сорок восемь часов ходила на массаж и три раза в неделю на психотерапевтические сеансы. На сайте Amazon она заказала кучу книг на тему того, как справиться с горем, и потратила две тысячи семьсот фунтов на двухнедельную поездку на Мальдивы. Она прочитала массу информации об авиакатастрофах – особенно многочисленные статьи в газетах и в Интернете о крушении самолета Пола Уоллингера – и даже закрыла ресторан на десять дней, сразу после того, как узнала о его смерти. К изумлению Тома, Сесилия даже сделала анонимное пожертвование в фонд вдов сотрудников Секретной разведывательной службы. Тысяча фунтов.