Танки в котле. Немецкий танкист о прорыве из Хальбского кольца. 1945 - Вольфганг Фауст

военные просто ложились на землю под деревьями, предоставляя возможность другим подойти к месту боя и сражаться за выход к Эльбе. Среди них было довольно много офицеров, стоявших молча, угрюмо уставившись в землю, подобно обиженным детям, сложив руки на груди и отказываясь отдавать приказы своим подчиненным или наводить среди них дисциплину. Женщины-беженки упрекали и проклинали этих офицеров, ставя им в пример своих мужчин, которые сражались как истинные немцы. И в самом деле, привычным уже стало видеть группы вооруженных женщин, надевших каски и сжимающих в руках маузеровские карабины или русские автоматы, намеревавшихся до последнего вздоха защищать себя и своих детей[54].

Оставив позади эти печальные сцены, моя «Пантера» достигла головы колонны, приблизившись к звукам перестрелки и взрывам. «Пантера» Капо двигалась прямо перед моей, и, ориентируясь на ее выхлопы, мы выбрались на возвышенную равнину, пересеченную оврагами и полосами кустарниковых насаждений, которые мы тщательно избегали из опасения сорвать гусеницы.

В светлеющем полумраке мы остановились около группы танкистов, стоявших вокруг «Ягдтигра» – одной из тех мощных самоходных артиллерийских установок класса истребителей танков, которые были созданы на шасси «Королевского Тигра»[55]. Громадное самоходное орудие, напоминавшее блиндаж на гусеницах, стояло неподвижно, испуская густой дым, а танкисты откачивали из его бензобаков оставшееся в них горючее.

Танкисты встретили нас с ничего не выражающими лицами. На этом этапе войны всем уже было не до формальных приветствий и отдания чести, всякие различия в званиях потеряли свое значение. Никто не проявлял никакого интереса к тому, из каких мы частей. Имело значение только одно: именно в этот момент времени мы оказались в одной точке пространства и все мы хотим объединить свои усилия, чтобы сделать наши шансы на прорыв максимальными.

– У вас две «Пантеры»? – спросил один из них. – Они могут здорово нам помочь. Впереди у нас железная дорога, но перед ней стоит русский заслон. Если мы сможем перебраться через железную дорогу здесь, то нам предстоит двигаться точно на запад. Я определенно знаю, что там, после железной дороги, нас ждет 12-я армия. Оттуда к нам прорвались несколько связных, они это подтвердили. Но если мы будем торчать здесь, то красные просто-напросто уничтожат нас с рассветом.

– Но зачем атаковать заслон? – спросил Капо. – Почему бы просто не обойти его?

– К северу и югу проходят противотанковые рвы и заполненные водой каналы. Все эти заграждения были устроены нами, чтобы остановить русских, а теперь их используют русские. Там, выше и ниже заслона, вдоль дороги также заняли позиции замаскированные русские танки. Мы могли бы найти маршрут обхода, но на это потребуются часы и к тому времени солнце уже взойдет. Как только рассветет, советские штурмовики уничтожат нас. Заслон представляет собой нечто вроде баррикады, он не нашей постройки, его создали русские за последние дни. Все там делалось наспех, возможно, еще и не закончено. Так что мы должны прорваться.

Когда мы двинулись по направлению к фронту, «Яг-дтигр» был уничтожен стационарными подрывными зарядами, входившими в его конструкцию, – и эта громадная боевая машина, эквивалентная почти двум «Пантерам» по своей массе и возможностям, была просто оставлена горящей на обочине дороги.

Наши силы прорыва через железную дорогу насчитывали две наших «Пантеры», последний оставшийся у нас «Королевский Тигр», несколько штурмовых орудий и несколько 20-миллиметровых противовоздушных танков, которые мы называли «Wirbelwind»[56]. Эти замечательные боевые машины представляли собой счетверенную 20-миллиметровую зенитную установку в открытой сверху башне на шасси танка Pz IV, имевшую возможность уничтожать как наземные цели, так и вести противовоздушную оборону. Их присутствие благотворно подействовало на мою уверенность в успехе, но вид пехоты, которая должна была содействовать нам, внушал беспокойство.

Мы располагали несколькими дюжинами парашютистов-десантников, элитными войсками, которым мы могли всецело доверять. Однако вместе с ними должны были сражаться и силы фольксштурма: подростки до шестнадцати лет и мужчины за пятьдесят, вооруженные карабинами и «панцерфаустами», не имеющие никакой боевой подготовки и опыта. Должны были участвовать также несколько полицейских подразделений, а также группы «безлошадных» танкистов, артиллеристов и зенитчиков, которым пришлось бросить свои орудия в ходе прорыва. Были здесь и пехотинцы из различных частей вермахта, а один офицер-сапер привел около пятидесяти или больше солдат из колонны беженцев, угрожая им оружием и поставив перед выбором – сражаться или быть расстрелянными на месте. Этого офицера поддерживала бродячая банда – именно это слово пришло мне на ум – из фельджандармов, эсэсовцев и саперов, выглядевших сущими разбойниками и буквально излучавших отчаянную решимость избежать русского плена.

Чтобы заставить насильно мобилизованных дезертиров занять позиции вместе с другими солдатами, эта бродячая банда выдернула из их толпы одного такого не желающего сражаться солдата – парня лет восемнадцати или чуть старше – и показательно расправилась с ним выстрелом в затылок. После этого все остальные с угрюмыми лицами двинулись к линии фронта.

Рассвет должен был наступить примерно через час – а вместе с ним и появление красной авиации и совершенный апокалипсис для идущей за нами колонны беженцев. Кто-то из офицеров сказал мне, что в лесах скопилось от 10 до 20 тысяч человек, жаждущих перебраться через железную дорогу и дойти до западных союзников. Около четверти этого числа людей составляли гражданские беженцы или ходячие раненые. Рассвет, безусловно, принесет смерть для стольких из них, сколько не приходилось встречать даже в котле.

Времени для подготовки и планирования атаки не было. Просто единственный эсэсовский «Королевский Тигр», качнувшись, двинулся в темноту с целью – взломать заслон, возведенный для прикрытия железной дороги. Наши две «Пантеры» пошли за ним строем клина, еще чуть приотстав, рядом с «Пантерами» загрохотали штурмовые орудия, а уже за ними, в окружении пехоты, и самоходные зенитки.

Насыпь железной дороги возвышалась на горизонте темной линией на фоне начинающего светлеть неба, освещенная пламенем горящих боевых машин. Я отчетливо видел ее широкую прямую линию, уходящую вправо и влево, а у ее подножия просматривались, как нам и сказали, импровизированные позиции прикрытия, сооруженные из перемещенной бульдозером земли, древесных стволов и набитых песком мешков. Наиболее опасный момент должен был наступить в ту минуту, когда мы, прорвав этот заслон, стали бы переваливать через собственно железную дорогу: корпус танка оказался бы приподнятым гусеницами на рельсах и обращенным к неприятелю своим днищем всего на несколько секунд – но умелый и внимательный русский наводчик противотанкового орудия мог поймать этот момент и всадить снаряд своего орудия снизу, сквозь более тонкую броню, прямо в трансмиссию двигателя.

Небо вверху над железнодорожной линией, похоже, начало сереть. Неужели рассвет наступает