Мы из подводного космоса - Валерий Касатонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мощный гудок теплохода прервал печальные мысли моряка. Настали последние минуты прощания. Алексей увидел обнаженные нервы, неподдельное горе, жестокость страдания. Он отвернулся, ему стало стыдно смотреть на эту интимную картину, словно он подглядывал в замочную скважину. Ему самому стало плохо. Время как бы остановилось. Он переживал чужое горе так, как будто оно касалось его…
Вдруг нежно-трогательные звуки начала марша «Прощание Славянки» раздались из береговых репродукторов. Теплоход издал последний стон и заработал винтами.
Наступает минута прощания,Ты глядишь мне тревожно в глаза,И ловлю я родное дыхание,А вдали уже дышит гроза,
– неслось по всей гавани. Сердце подводника затрепетало. И слова, и прекрасная музыка Василия Ивановича Агапкина несли мощное эмоциональное воздействие. Как часто нам приходится переживать грусть расставаний! Печаль, тоска, боль в сердце. Но вот мелодия постепенно переходит на мажорный лад, поднимает боевой дух, словно говоря мужчинам, что надо взять себя в руки, собраться:
Прощай, отчий край,Ты нас вспоминай,Прощай, милый взгляд,Прости – прощай, прости – прощай…
Когда молодой офицер-подводник обернулся, теплоход уже вышел из порта. Он покачивался на морской волне и увозил чью-то любовь…
На следующее утро волны прибили к берегу труп неизвестного мужчины, он сам бросился в море Он не хотел, он не мог жить. Мужчины тоже очень ранимые!.."
25. Лейтенантские будни
"Тяжела подводная служба каждого лейтенанта. Естественно, это самый младший офицер на флоте. И в отпуск он ездит зимой. И дежурит постоянно: то по казарме, то в патруле, а то и в гарнизонном карауле на гауптвахте. А если он холостяк, то вообще с лодки не выходит. Особенно, когда ночью объявляют штормовое предупреждение «Готовность № 2», всегда на лодке остается лейтенант, и он обеспечивает высокую боеготовность субмарины. Остальные еще могут понежиться около своих жен, а холостяку лейтенанту все равно делать нечего, так пусть принесет хоть какую-то пользу кораблю, где из него делают человека. Все, кому не лень. И действительно, смотришь, через несколько лет это уже не лейтенант, а капитан-лейтенант, который все знает и все умеет. А о лейтенанте как у нас говорят: «Все знает, но ничего не умеет». Знания есть после училища, а службы не знает. Вот и учат его службе. Слабый сломается, а сильный только закалится. И уже будет служить надежно. С таким и в море не опасно ходить. И рвение у него есть. Многие из них потом становятся адмиралами. Эта система на флоте отработана за триста лет существования флота. Спасибо Петру Первому!
Лейтенант Алексей Игольников, заступая дежурить по береговой казарме подводников, всегда боялся одного – погореть за семечки. В Феодосии, в этом южном городе, семечки продавались на каждом углу. Пока экипаж строем возвращается с порта на береговую базу, десять – двадцать матросов обязательно купят жареных семечек, которые так приятно пахнут и как бы сами просятся в рот.
Алексей Игольников тоже обожал семечки. А вот начальник штаба просто свирепел, когда видел на территории бригады шелуху от семечек. Грубые разносы, украшенные ненормативной лексикой, снятия дежурных и аресты с содержанием на гарнизонной гауптвахте – это был обычный набор воспитательных мер, которые использовал крутой начальник штаба бригады.
Сегодня выходов в море не было, все экипажи на берегу. Заканчивается время обеда. Впереди «адмиральский час». Полтора часа здорового мужского сна. Через несколько минут матросы лягут отдыхать, а дежурная служба начнет наводить порядок в умывальнике, гальюне и вообще на территории казармы. Сейчас везде, естественно, беспорядок, десятки матросов использовали все эти заведения по предназначению, а после «адмиральского часа», глядишь, и служба лейтенанта Игольникова закончится без замечаний. Приятно помечтать!
Но не тут-то было. Беда всегда приходит, когда ее не ждешь. Только Алексей, расслабленный после хорошего обеда, тем более, что кок-матрос Катюша (его пассия) подбросила ему персонально стаканчик сметаны, только он набил себе рот семечками, раздался львиный рык. Так ревел только начальник штаба при обнаружении шелухи. Алексей бросился на звук тревоги.
Начальник штаба в гальюне крыл всех направо и налево трехэтажным матом. Да, там был беспорядок, но главное, на что указывал перст начальника, была шелуха. Кто-то неаккуратно вытряхнул из кармана в унитаз шелуху и остатки семечек. Лейтенант Игольников по долгу службы должен был представиться старшему по званию. Он глубоко вздохнул и как бы бросился головой в омут:
– Дежурный по казарме лейтенант Игольников!
Начальник штаба, распаленный и раскаленный, не оборачиваясь, рявкнул:
– Десять суток ареста!
– Есть десять суток! – на ходу крикнул Алексей, пытаясь догнать начальника, который уже мчался на другой этаж казармы, где тоже был умывальник и гальюн. Там картина была еще хуже, прямо последний день Помпеи.
– Где дежурная служба? – вопрошал начальник штаба, в его голосе слышались рыдания и надрыв.
– Я – дежурный по казарме.
– Десять суток ареста! – и начальник бросился на выход.
Внизу уже появились командиры лодок, сорванные с коек душераздирающими криками
– Живете, как свиньи, в берлоге. А вашего дежурного по казарме я так и не видел, – набросился он на командира Алексеевой лодки.
– Как же, вот он сзади вас.
Начальник штаба медленно, как бык на арене Колизея, обернулся и впервые увидел бледного, испуганного лейтенанта Игольникова, на губе которого приклеилась одна-единственная чешуйка от семечки. Лучше бы он этого не видел! Все генеалогическое древо лейтенанта Игольникова было вытряхнуто с корнем. Все родственники, наверняка, скатились и упали с ветвей этого огромного дерева. Даже прабабушке, которую Алексей не помнит и не знает, досталось. Начальник штаба доказал, указывая на шелуху, что прабабушка у Алексея была легкого поведения, куртизанка. Самая ласковая фраза прозвучала в конце:
– Снять с дежурства. Десять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте! Жаль, что там нет холодного карцера.
– Есть, десять суток ареста, – в третий раз за последние пятнадцать минут упавшим голосом изрек несчастный лейтенант Алексей Игольников. Опять срывалась встреча с приятной во всех отношениях девушкой Катей, служившей у них на береговой базе коком. Как она ласково сегодня смотрела на него, когда преподнесла стаканчик сметаны своему юному другу…
Сдав досрочно дежурство, Алексей прибыл к командиру для заполнения записки об арестовании:
– Сколько суток ареста записать? Больше десяти согласно уставу начальник штаба не имеет права. Командир мудро посоветовал:
– Сколько получил, столько и запиши. И сам иди на подпись к начальнику штаба.
Действительно, командир был очень мудр. Делать нечего. Надо идти на свою голгофу. Лейтенант сделал умное лицо и постучал в кабинет начальника штаба.
– Что у вас?
– Записка об арестовании.
– Давайте.
Не отрываясь от своих бумаг, грозный начальник быстро подписал документ, лишающий свободы человека на тридцать суток.
– Разрешите идти на гауптвахту?
– Идите!
Уже около дверей без пяти минут заключенный услышал грозный окрик:
– Стой! Сколько суток я вам подписал?
– Тридцать, товарищ капитан 1 ранга.
– Как вы мне не нравитесь, лейтенант. Вы даже устава не знаете. Я могу арестовать вас только на десять суток. Я вижу, вы хотите отфилонить от моря. Отдохнуть на гауптвахте. Дайте мне записку.
Начальник штаба решительно порвал записку об арестовании:
– Не выйдет. Отсидите в море. Да, да, в море!
Это было новое в мировой практике.
– А также приказываю вам изучить Дисциплинарный Устав. Совершенно ничего не знаете. Пусть командир примет от вас зачет по уставу.
Когда за прыгающим от радости лейтенантом Игольниковым закрылась дверь, начальник штаба все еще долго возмущался:
– Тридцать суток ареста. Даже командующий флотом таких прав не имеет. Как эти молодые лейтенанты рвутся на гауптвахту, лишь бы в море не ходить!
На следующий день вся бригада лодок вышла в море на сбор-поход. Две недели подводники отрабатывали задачи боевой подготовки. Лейтенант Алексей Игольников по итогам года боевой подготовки был признан лучшим, его штурманская боевая часть объявлена отличной. Значит, правильно воспитывали Алексея на подводной лодке. Сам Алексей Игольников часто повторял слова адмирала Нахимова Павла Степановича: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный».
Успеха тебе, лейтенант. На лейтенантах флот держится!
26. Две фуражки
Дежурный по береговой казарме подводников старший лейтенант Алексей Игольников ликовал. День начинался прекрасно. Шесть утра. Только что он успел поцеловать старшего матроса Катюшу, свою хорошую подругу, которая в числе первых прибыла на службу. Ей, дипломированному коку, надо было приготовить на камбузе завтрак для всех подводников. Когда она вошла на КПП, она ахнула, увидев Алексея в новой фуражке. Ее неподдельная реакция так взбодрила юношу, что он тут же чмокнул ее в щеку, ощутив аромат хорошего мыла и чистой девичьей кожи. Старший матрос Катя вспыхнула, но, увидев, что за ними никто не наблюдает, успела прикоснуться своими мягкими губами куда-то за ухом Алексей. Оба веселые и счастливые со смехом оторвались друг от друга, поняв без слов, что впереди их ждет прекрасный вечер.
