Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III - Сергей Юрьевич Катканов

– Как средний из тех, которые предложены.

– Если мы возьмём десяток векторов и определим средний, то получим направление, по которому не хочет двигаться никто, но все вынуждены, потому что никак иначе договориться не могут. Разве это не абсурд?

– Но мы должны искать компромисс между различными стремлениями и мнениями. Другого выхода нет.

– С чего ты взял? Вот плывёт по морю корабль. Курс определяет капитан. Это его и только его задача. Кормчий на руле. Он выполняет волю капитана. Матросы устанавливают снасти. Ими командует боцман, так же выполняющий волю капитана. В итоге корабль плывёт туда, куда надо всем. Но что будет, если команда корабля каждый раз начнёт обсуждать, как и куда надо плыть, чтобы не налететь на мель, не напороться на рифы, не нарваться на пиратов? Матрос умеет устанавливать паруса, он представления не имеет о прокладке курса, но у десяти матросов будет на сей счёт как минимум семь мнений. Чтобы до чего-то договориться, все должны в чём-то уступить, а в итоге, если, конечно, все друг друга не поубивают, будет выбран компромиссный курс, который вообще никуда не выведет или выведет на рифы. И когда затрещит проломленный корпус корабля, каждый из носителей семи мнений скажет: «Мы вообще-то совсем не это предлагали». Вот что такое учёт всех мнений и поиск компромисса. Не лучше ли положится на волю капитана, преимущество которой хотя бы в том, что она цельная и последовательная?

– Но что если капитан ошибается?

– Вообще-то в капитаны просто так не попадают. Вряд ли капитаном может стать человек, не умеющий прокладывать курс. Хотя, конечно, самый опытный капитан может ошибиться. Значит команде не повезло. Если капитан хорош, корабль доплывёт до цели, если капитан плох, корабль разобьётся. Но если кораблём управляет команда, пребывающая в постоянных дебатах, такой корабль гибнет гарантированно, без вариантов.

– Но команда может выбрать капитана, а потом уже беспрекословно выполнять его приказы.

– Люди, не умеющие управлять кораблём, должны выбирать того, кто умеет управлять лучше всех? Ещё один абсурд. К тому же капитан, получивший власть от матросов, не имеет над ними реальной власти. Они его за один рейс могут семь раз перевыбрать. И после каждых выборов корабль будет шарахаться из стороны в сторону.

– Тогда от кого капитан должен получить власть?

– От адмирала. А император получает свою власть от Бога. Монарх- помазанник Божий, он обязан своей властью не народу, а Богу, и отчёт будет держать не перед народом, а перед Богом. При этом монарх должен всеми возможными средствами заботиться о благе народа, именно для этого Бог и даёт монарху власть.

– Но ведь смысл народовластия именно в том, чтобы осуществилось народное благо. Только сам народ может знать, в чём именно заключается его благо.

– Очередной абсурд. Откуда крестьянину знать, какие государственные мероприятия приведут в конечном итоге к его благу, а какие не приведут? Крестьяне знают, как выращивать хлеб, откуда им знать, как управлять государством? Вот мы с тобой ввели натуральный налог на крестьян. Они довольны?

– Нет, не довольны. Но платят.

– А завтра введём народовластие. Крестьяне первым делом проголосуют за отмену натурального налога. Через месяц государство рухнет. И тогда крестьяне умоются слезами. И проклянут нас всех. На самом деле благо крестьян в том, чтобы платить налог, хотя они так не считают. Простые труженики в большинстве случаев даже не догадываются, что им на благо, а что нет. А ты хотел им власть передать? Кстати, в какой форме ты собирался это сделать?

– Парламент избрать. Во всех государствах люди выбирают депутатов, которые будут представлять их интересы в парламенте. Конечно, крестьяне и ремесленники не разбираются в налогах, но они выберут тех, кто разбирается и пошлют их в парламент.

– Твоему абсурду нет предела. Как же те, кто не разбираются, смогут выбрать тех, кто разбирается? И чем по-твоему должен заниматься парламент?

– Законы принимать.

– Законы? – император искренне рассмеялся. – А зачем тогда нужны император и канцлер?

– Вдруг мы в чём-то ошибаемся, а парламент нас поправит.

– И чьё мнение будет решающим?

– Если мы передадим власть народу, значит, мнение парламента будет решающим.

– О-хо-хо, – император тяжело вздохнул. – Перегрин, мне известно, что я очень красивый, но неужели монарх нужен стране только для красоты? Если парламент сможет ограничивать волю монарха, то это уже будет не монархия, и тогда зачем вообще нужен монарх?

– Но во многих странах внешнего мира есть и монарх, и парламент.

– Если они хотят заниматься самообманом, так ветер им в парус, а нам-то это зачем? Верховная власть принадлежит тому, чья воля не может быть ограничена. Если парламент может ограничить волю монарха, значит, верховная власть принадлежит парламенту, но тогда это республика. А зачем республике монарх?

– Эта фигура, символизирующая единство нации.

– Бессмысленные слова, ровным счётом ничего не значащие. Самая суть монарха в том, что он является проводником Божьей воли. Если парламент ограничивает волю монарха, значит он ограничивает Божью волю. А это уже не просто государственная измена, это дикое кощунство. Ты хоть понимаешь, до чего ты договорился, Перегрин?

Канцлер долго молчал, видимо, переваривая услышанное, потом начал с трудом говорить:

– Похоже, что вы правы, ваше величество. Видимо, я поддался очарованию демократической демагогии. Вы смотрите в глубь вещей, не сомневаюсь, что вам это дано от Бога. Вот так и становится понятной разница между императором и канцлером. Но мои, как вы изволили выразится, «предрассудки» имеют источником не только книги внешнего мира. Я вот всё не могу забыть, как огромные толпы народа кричали: «Да здравствует император!». Кричали единым сердцем и едиными устами. Тогда, похоже, народ обладал единой волей. И без этой воли народа вы никогда не смогли бы стать императором. Если бы народ тогда кричал: «Не нужен нам никакой император» или «Нам нужен другой император», кем бы вы стали, несмотря на принадлежность к древней династии? Даже тот факт, что вы из Меровингов, люди могли и не признать фактом, доказательства были, прямо скажем, зыбкими. Конечно, ни у кого из ваших приближённых подлинность дневника Эрлеберта не вызвала ни малейших сомнений, но что стоило мнение нескольких рыцарей перед мнением ревущей толпы? От этого рёва зависело тогда всё. И после этого вы считаете, что вовсе не народ вручил вам власть, и вы теперь не обязаны считаться с мнением народа?

– Да, именно так я и считаю. Власть дана мне Богом, и я обязан следовать исключительно Божьей воле. Если я перестану так считать, тут же отрекусь от престола. Но я никогда не забуду тех минут, когда огромные толпы народа единым сердцем и едиными устами кричали: «Да здравствует император!». Они тогда готовы были умереть за меня, а я готов был