Начальник тишины - Всеволод Филипьев

Истинны сии слова, ведь и епископ Игнатий пишет, что наставника в умном делании следует искать со всяким тщанием и, если Господь не дает нам его, по грехам нашим, то следует это воспринять со смирением и ни в коем случае не приступать к умному деланию, воодушевившись гордым мнением о своей способности самостоятельно проходить сие делание. Следует исповедовать пред Господом свою немощь, свое недостоинство, свою неспособность самостоятельно проходить умное делание, и тогда уже вручить себя руководству Господа Пастыреначальника, Пресвятой Богородицы – Путеводительницы и Ангела-Хранителя, и, прося молитв духовника (какого Бог пошлет), приступить к спасительному святому и страшному деланию священнобезмолвия.

Однако и во всю жизнь свою не стоит оставлять надежды на встречу с опытным наставником в умном делании. И Господь не посрамит упования нашего.

* Закон аскетики непреложен: отдай кровь – приими Дух. А моему падшему естеству хотелось бы стяжать Дух Святый без крови, без страданий, без подвига. Так не бывает.

* Что предпочесть на пути ко спасению: разум, чувства или волю? Ни то, ни другое, ни третье! Почему? Потому, что все это у падшего человека повреждено грехом и несовершенно.

Ошибка как раз и состоит в том, что многие пытаются строить свое спасение или на разуме (знании), или на сердце (чувствах), или на воле (системе, упражнениях, уставе, методе).

Православие же говорит нам, что в лоне Матери Церкви нам открыт путь духовного (умного) делания, где непрестанная молитва способствует очищению сердца и чувств, борьба с помыслами способствует очищению разума, а послушание Церкви и духовнику и смирение перед Промыслом Божиим способствует укреплению нашей воли. Этот триединый путь гармонично соединяет разум, сердце и волю, врачуя и исцеляя последствия грехопадения, и воскрешая цело-мудрие, как целостность человеческой личности во Христе.

* Аскет, достигший обожения, – самодостаточен во Христе, поэтому он не нуждается в каком‑либо земном временном стяжании.

* Телесный подвиг завершается переходом к подвигу духовному, и начинается дело молитвы (ибо она воистину – дело). Но кто из смертных скажет, что он уже совершенно не нуждается в подвиге телесном и пребывает исключительно в деле духовном, – тот в прелести, ибо пока мы в теле, мы не можем быть совершенно чужды подвига самоутеснения плоти.

* Не позволяй себе быть довольным собой, пока дышишь.

Глава тридцать восьмая.

Отпевание

Было уже около двенадцати часов дня, когда БМВ и рафик с телом Василисы подкатили к избушке иеромонаха Серафима. По дороге друзья специально заехали за Анжелой. Отец Серафим, чистивший на улице снег, издали заметил приближающиеся машины.

– Батюшка, мы Василису отпевать привезли, – радостно крикнул Влас, выпрыгивая из БМВ чуть ли не на ходу.

– Слава Богу, – перекрестился отец Серафим, – значит, она тебе верный адрес дала. Подгоняйте рафик к храму. Гроб из машины – в храм, чтобы шофера не держать. И потом сразу отпевать будем. Жаль, клирошан нет, ну да ничего, как‑нибудь справимся. А кто это на «Оке» вслед за вами едет?

Друзья настороженно переглянулись. Влад, напряженно улыбаясь, ответил:

– А вот это мы сейчас выясним.

«Ока» подъехала и затормозила, за рулем сидел некто в черном. Неожиданно этот «некто» оказался юной инокиней. Выйдя из машины и попав под перекрестный огонь взглядов, инокиня подошла к отцу Серафиму.

– Благословите. Вы отец Серафим, верно?

– Так и есть.

– А я инокиня Неонилла из N–ского монастыря. Вы у нас облачение заказывали. Матушки уже сшили, вот я и привезла.

– Спаси Христос, сестра. Очень хорошо. Давай‑ка я тебе помогу облачение в храм отнести… Я бы тебя с дороги чаем напоил, только у нас сейчас отпевание будет. А ты торопишься? Может, помолишься с нами, да и поможешь заодно, а то у нас петь некому.

Сестра Неонилла смущенно покосилась на молодых людей и ответила:

– Ну что же, как благословите.

– Да-да, благословляю. Дело доброе. И человека‑то мы особого отпевать будем.

Отпевание произвело на всех сильное впечатление. Во-первых, для Власа, Влада и Анжелы это было первое отпевание в жизни, а для двоих последних и вообще первая осознанная церковная служба. Во-вторых, сам вид новопреставленной не оставлял равнодушным. Лицо Василисы было прозрачно-бледным и словно отливало перламутром. Руки, сложенные на груди, держали ту самую икону Спасителя, с которой она встретила смертный час. Одета она была в белую длиннополую рубаху, которую невесть откуда достал Архипыч. После кончины Василиса действительно была много красивее, чем при жизни, но красота эта была какой‑то особенной, тонкой, неземной, трудноописуемой.

«Невеста, да и только», – подумал про себя Влас.

В конце отпевания отец Серафим вышел на амвон и сказал слово:

– Возлюбленные о Господе братья и сестры. Благодарю вас за то, что вы доверили мне совершить это трогательное отпевание. В древности очень многие христиане завершали свою жизнь мученически, и потому в чине отпевания есть слова, прямо относящиеся к христианским мученикам. И вот сегодня, слова отпевания буквально были применимы к рабе Божией Василисе. Мы пели с вами: «Агнца Божия проповедавше, и заклани бывше якоже агнцы, и к жизни нестареемей, святии, и присносущней преставльшеся, Того прилежно мученицы молите, долгов разрешение нам даровати». Мы счастливы с вами, что имели возможность молиться о новомученице Христовой и просить ее молитв о прощении наших прегрешений. Мы знаем, что Василиса была из тех, чьи хрупкие души осквернил и искорежил современный злой мир. Но мы знаем также и то, что она нашла силы сделать почти невозможное: изменить ход событий. Она покаялась. И из грешницы превратилась в исповедницу Христову. Своим покаянием, решимостью более не грешить она проповедала всем нам Христа. И я верю, я глубоко в этом убежден, что ее проповедь не останется неуслышанной, – тут батюшка пристально посмотрел на Влада: – Надеюсь, дорогой Влад не обидится, если я открою, о чем он попросил меня перед отпеванием. Он попросил крестить его! Я очень рад такому решению, потому что сие есть первый плод Василисиного подвига…

– Отец Серафим! – дрожащим голосом прервала священника Анжела. – И меня покрестите. Я тоже… – тут она зарыдала, – я тоже хочу…

Слеза блеснула на щеке отца Серафима:

– Покрещу, деточка, покрещу. Завтра же покрещу.

После отпевания гроб отвезли на близлежащее деревенское кладбище. Там пришлось потрудиться, пока с помощью местных работяг отогрели костром место для могилы. Потом все мужчины, включая отца Серафима, долбили ломом и копали промерзшую землю. Изрядно намерзлись и устали, но раскрасневшиеся от мороза лица излучали мир и покой. Наконец, когда все было готово к погребению, отец Серафим прочел положенные молитвы, и каждый кинул символический ком земли поверх гроба. Потом могилу закопали и установили скромный железный крест. Робкое зимнее солнце уже садилось, и последние его лучи, словно прощаясь, скользили по свежей могиле. Теплые слезы, которые украдкой смахивали собравшиеся, падали на землю, чтобы превратиться в лед, а весною вновь стать водой и уйти в землю, к мощам Василисы.

После похорон отец Серафим пригласил всех в свой домик на поминки. Влад с Власом съездили в поселковый магазин за сухарями, пряниками, баранками и вафельным тортом, инокиня Неонилла и Анжела помогли отцу Серафиму сварить картошку и накрыть на стол. Когда все были в сборе, отец Серафим благословил «ястие и питие».

Во время поминок сестра Неонилла попросила:

– Батюшка, простите, не могли бы вы подробнее рассказать историю Василисы?

– Думаю, лучше всего может рассказать Влас, если пожелает.

Влас вопрошающе посмотрел на священника.

– А что, Влас? Расскажи историю Василисы и свою. Это будет твое свидетельство о вере. Ты же хотел людям о Госте рассказывать.

Влас смутился от неожиданности, но потом начал рассказ с того момента, как он сидел в камере смертников. Все позабыли про угощение и слушали, затаив дыхание. Когда Влас дошел до слов Гостя о девушке Надежде, лицо инокини Неониллы сделалось белым, как свежевыпавший снег, и чашка в ее руке так задрожала, что чай выплеснулся на скатерть.

– Что с вами? – прервал рассказ Влас.

Инокиня до боли прикусила губу. Ее трясло. Все молчали. Через минуту она, сделав большое усилие над собой, промолвила:

– Надежда – это я.

Глава тридцать девятая.

Вера Алконост

– Что же ты, Павлуша, такой большой мальчик, а все темноты боишься.

– Мамочка, ну и что ж, что большой. Те домищи тоже большими были, а вон как упали и разбились! – шестилетний Павлик махнул ручкой в сторону окна.

Мама Вера нежно улыбнулась:

– Ах ты какой. Хорошо, хорошо, мой сладкий, ложись на бочок, я тебе сказку расскажу.