Зона сна - Олег Горяйнов

Всё-таки не зря проходил он полугодовую переподготовку, прежде чем лететь работать на Урал!

Когда он применил паровой котёл для бурения шурфов под взрывчатку, а потом и для откачки воды на одном из своих рудников, то наконец удостоился приглашения в Санкт-Петербург.

Обратно на Урал он не вернулся. Консультировал президента Берг-коллегии Александра Васильевича Алябьева, с которым очень подружился; преподавал в Петербургском горном училище; заседал в Академии наук; вёл беседы с теми, кого наметил для осуществления главного: спасения императора.

Между тем «день икс» пришёл и уже наступал вечер.

Перебравшись в первых числах января 1801 года в Петербург и определившись с жильём – он купил квартирку в семь комнат, весь второй этаж дома на Мойке с отдельным входом, – Николай озаботился подбором персонала. В конце концов нанял трёх человек: домоправителя, истопника (он же сторож), и повариху (она же горничная, уборщица и прачка). Домоправителя звали Степаном, и был он отставным унтер-офицером Преображенского полка. Что было кстати, поскольку Николаю только и требовалось привлечь к событиям солдат этого полка!

Степан был мужчина основательный. Сметливый, кряжистый, невысокий – как все здесь. Николай, сведя знакомства в военных кругах, узнал, что канцелярии ведут статистику по новобранцам. Поинтересовался: оказалось, средний рост новобранцев около 160 сантиметров. Степан был, как говорится, «в пределах нормы».

Грамоту Степан знал. Увидев впервые библиотеку, которую собрал Николай за эти два года, пришёл в неописуемый восторг: он даже не предполагал, что на свете может быть так много книг! А ведь в шкафу и было-то меньше ста томов.

Николай нашёл его, когда Степана только-только уволили из армии. По новому указу солдаты по окончании срока становились однодворцами; им давали по пятнадцать десятин в Саратовской губернии и по сто рублей на обзаведение. Унтер-офицеры же вообще получали почти дворянские привилегии!.. Но указ вышел только в декабре, как и когда его начнут исполнять, было неизвестно, и Степан в ожидании собирался пожить в столице. Чтоб своего-то не упустить. Стал искать, куда приткнуться хоть до лета, а тут – такой важный чин, Николай фон Садов, зовёт в домоправители!

Он и согласился.

К радости Николая, Степан разбирался в политической обстановке и давал пусть и наивные, но свои оценки событиям недавнего прошлого и настоящего. Например, он категорически не одобрял принятого Петром III и подтверждённого затем Екатериной манифеста о даровании вольности дворянству. Нет, про царей он даже слова худого не сказал, но дворянство…

– Что же получилось, ваше высокоблагородие? – говорил он как-то Николаю. – Крестьянин землю пашет, урожай ростит. Это понятно. Дворянин землю не пашет, но от войны её бережёт, а потому крестьянин со своего урожая дворянина кормит. Тоже понятно. Царь-батюшка или, упокой, Господи, душу ея, царица-матушка всем на свете управляют. Тоже понятно. И вдруг, ваше высокоблагородие! Говорят нам, что дворянин больше ничего не обязан. Крестьянин его кормить обязан, а энтот хочет – идёт служить, не хочет – не идёт. Непонятно! Тогда и крестьянин должон выбор иметь: хочет – кормит такого дворянина, не хочет – и не кормит. А?

– Правильно, – восторженно ответил Николай, уроженец американского города Харрисвилла, гражданин двадцать первого века. – Правильно говоришь, Степан, мудро. – И стал рассказывать ему о правах человека, о свободе передвижения, trade unions[27] вспомнил, кредитные карточки, и намолотил бы ему про демократию семь мешков, но Степана обилие непонятных слов быстро уморило и он уснул, свесив нечёсаную голову на грудь.

В другой раз говорили об армии. Степан вообще ко всем явлениям общественной жизни подходил с точки зрения их полезности для обороны страны, по каковой, кстати, причине император Павел ему сильно нравился.

– Справедливый, – говорил он об императоре. – Полковники-то наши то казённую еду разворуют, то солдата заставят на себя работать. Мы уж и привыкли; что сделаешь? А теперь – нет, шалишь! – И радостно смеялся.

– А сможешь ты, Степан, за императора жизнью рискнуть? – спросил его однажды Николай.

Степан только улыбнулся и головой закивал, а говорить ничего не стал; не мог уяснить смысла этого абстрактного вопроса. И лишь когда за три дня до 11 марта Николай рассказал ему о подготовленном уже заговоре, он понял.

Говорят, сколько людей, столько и мнений. Это верно. И мнения эти – по одному и тому же вопросу! – зачастую расходятся в противоположные стороны.

Тайный вдохновитель всего дела, посол Англии, твердил, что император – сумасшедший. Зачинщики заговора: граф Пален, братья Зубовы, генералы Беннигсен и Талызин – говорили, что Павел, сумасшедший он или нет, ведёт Россию к краху.

Николай фон Садов, знакомый с историей будущих двух столетий, напротив, понимал, что к краху Россия покатится без Павла. Он полагал, что если спасти его, то Павел совместно с Наполеоном опрокинет англичан, Россия и Германия получат свой шанс, и Америка потеряет всевластие в мире, пусть оно и станет возможным лишь десятилетия спустя.

Степан думал о солдатах и справедливости.

Николай пришёл домой уже поздним вечером. Он избрал пешую прогулку, чтобы ещё раз обдумать свои приготовления. Двое доверяющих ему солдат взялись вести наблюдение за Михайловским дворцом, чтобы в нужный момент подтвердить остальным, что там происходит неладное. Ещё двое в самих казармах знали, что готовится какое-то выступление и будет посланник от императора. Никто из них не знал, что речь – о заговоре на убийство царя; никто не знал, что от его имени прискачет их бывший фельдфебель Степан, никто из них не знал даже фамилии Садова, а только имя – Николай Викторович.

Он поступил так специально, чтобы слухи не сорвали всего дела. И только теперь, за час до убийства, скомандовал Степану: вперёд! – и назвал пароль на сегодня, который узнал от своих верных людей.

Скакать тому до казарм было не более получаса.

И сам Николай спустя десять минут поскакал следом: если сорвётся у Степана, поднять полк попробует он сам. А не сорвётся – ему выпадет командовать захватом замешанных в заговор негодяев.

Во дворец более полусотни заговорщиков, в большинстве – пьяные после застолья у Талызина, проникли в полночь. До спальни Павла дошли десять человек. После короткого спора с императором один из них ударил его, и завязалась драка с неясным исходом, но тут в спальню вошли вооружённые солдаты; во главе их был унтер-офицер.

– Командуйте, ваше величество! – крикнул он.

– Всех взять! Всех в железа! – исступлённо завизжал император…

Ночь была ужасно длинной, а вот утро для Николая Садова оказалось коротким… При нём Павел Петрович огласил указы – об аресте виновных и о награждении отличившихся… При нём расцеловал пожалованного дворянством Степана… При нём засадили в клетку на колёсах графа Палена и некоторых прочих заговорщиков. А потом произошла бешеная перестрелка на набережной, когда группа подлецов пыталась прорваться к английской яхте. Николай даже не участвовал в ней, у него с собой и пистолета не было…

Шальная пуля в голову, что тут поделаешь.

Екатеринбург, 2010 год

…Открыв глаза, Ник увидел отца, сидящего напротив него с напряжённым взглядом, и улыбнулся. Они находились в той же самой екатеринбургской гостинице, откуда в первый день по приезде в город он «окунулся» в своё приключение.

– Кажется, порядок, – сказал он. – Я спас императора Павла.

– Ага! Так ты, значит, попал в 1801 год! Рассказывай.

– Только сначала закажи пожрать. Голодный – ужас.

Отец вышел на пять минут и вернулся с подносом. Ник с жадностью схватил ложку, впился зубами в хлеб и стал рассказывать. Отец то смеялся, хлопая себя по коленям, то бегал из угла в угол. Его насмешила борьба магистрата и горного ведомства за Ника, его восхитили сделанные им геологические открытия, а также и карьера в Петербурге.

Ник доел суп «Роллтон» из картонной тарелки, перешёл к вермишели того же производства. Рассказа своего он не прервал ни на секунду. Приближалось самое интересное: срыв заговора. Он описывал квартирку, которую снял на Мойке, когда заметил, что отец мрачнеет с каждым его словом.

– Я вот ждал, пока ты очнёшься, и думал, – сказал он, прервав Ника. – Даже не зная, в какую эпоху тебя занесёт. Предположим, ты, находясь там, изменишь прошлое, думал я. Но настоящий ты лежишь тут, и, очнувшись, ты один будешь знать, как оно было раньше и как стало теперь. А я?

– Не понял.

– Если, по твоим словам, ты спас императора Павла, все, абсолютно все в мире должны знать, что он не погиб в 1801 году. И я тоже должен был бы знать это. Но я по-прежнему знаю, что он погиб.

Ник, отодвинув недоеденную вермишель, изумлённо воззрился на отца.