В тот день… - Симона Вилар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот не зря муж мой покойный тебе не доверял, считая, что ты вражина в семье. Коня у меня увести! Ты что о себе возомнил, шельмец?
Она наступала на парня, уперев руки в бока. А он хоть бы что – скалит зубы, улыбается.
– И чего это ты разошлась, Мирина? Лещ ведь тебе доложил, что я взял вороного, а мне можно. Не чужой же увел Бурана.
– А вина заморские ты тоже из лавки забрал, потому что можно? – ярилась купчиха.
Глаза ее сверкали, щеки вспыхнули румянцем гневным.
– Учти, у меня все под учетом теперь будет! Я и тиуну, и приказчикам так сказала: гнать непутевого Радко, если явится и что-то требовать начнет. И скажи еще спасибо, если от стола тебе не откажу. А то как сидел у нас на шее, будто ярмо, так и сидеть дальше надумал. Да еще и приворовывает, словно тать лихой.
– А ты попробуй рискнуть меня со двора прогнать, Мирина, – уже не улыбаясь, а глядя из-под растрепанных прядей светлыми, по-волчьи поблескивающими глазами, предложил Радко. – Но учти, я тогда самому князю челом бить буду, просить разобрать наше дело. Хозяйкой, думаешь, тут стала? А уж это, милая, как мне будет угодно.
Мирина какое-то время смотрела на Радко, а потом приблизилась и плюнула ему в лицо.
Рядом с Озаром ахнула Яра, кинулась к Радко и успела повиснуть на нем, прежде чем тот на Мирину бросился. Моисей смотрел на них и посмеивался, явно ожидая, что прежняя обязанность домашнего ката скоро и самой хозяйке понадобится. Однако с места не двинулся, наблюдал, как старый, но еще крепкий Лещ удерживает парня, а там и Бивой подоспел. Жуяга и тот заскочил между госпожой и младшим Колояровичем, расставив руки, словно ограждая купчиху, пока она сама, гневная, раскрасневшаяся, но уже овладевшая собой, повернулась и пошла к крыльцу. Моисей с ее пути посторонился, Озар тоже отступил.
Во дворе слышался голос Яры:
– Угомонись, Радомил! Или забыл, что она дитя от брата твоего под сердцем носит? Она хозяйка тут, ты должен с ней считаться не менее, чем с самим Дольмой.
– Дитя носит? А это я еще посмотрю, кого она выродит. Но клянусь самой Макошью, плетущей людские судьбы, мне было бы слаще, если бы Мирина померла в муках, рожая его.
Тут даже повариха Голица подскочила, отвесила парню подзатыльник и запричитала тоненько, дескать, что такое Радко говорит! Или плетки Моисея хочет получить? А Мирина даже споткнулась, услышав подобное. Но не оглянулась, прошла в дом, прямая, как свеча.
Озар наблюдал за всем, посмеиваясь про себя. А еще Златига услышал, как волхв негромко произнес:
– Вот вам и добросердечные христиане. Веселись, Перун, в поднебесье!
Перун и впрямь веселился – еще солнце не село за дали днепровские, как откуда-то с севера стала надвигаться темная мгла. А там и раскат грома прозвучал, далекий еще, еле слышимый, но тут не ошибешься – Громовержец идет!
Озар прислушивался к его зову, стоя на ограде над обрывами Хоревицы. Эта часть примыкавшей ко двору Колояровичей ограды была оборонной стеной самой Хоревицы. Поднялся на нее Озар, чтобы переговорить с Лещом. Старый слуга ходил по заборолу[70] стены с мастеровым Стояном, указывал ему на что-то. Обсуждали, что завтра надо все осмотреть как следует, узнать, где есть подпорченные бревна, да посоветоваться с городским вымышленником[71]. Если надо чинить стену, то пусть тот выберет хорошие крепкие лесины на починку, а уж поправлять ограду людям Мирины придется, ее это забота, раз часть ограждения примыкает к подворью Колояровичей.
Озар знал – тот, кто живет возле градских укреплений, обязан и содержать их в надлежащем виде. Это важная обязанность, на нее даже из казны выделяют средства на починку, однако правителям выгодно, когда сами градцы заботятся о принадлежащем им участке стены. А за это их двор никогда не будет потеснен, никто их на новое место не сгонит, пока род живет, да и почет и ласка князя им будет. Вот люди в роду Колояра следили за состоянием стены: сверху было видно, что в кладке меняют бревна, – среди совсем почерневших от времени и непогоды были заметны и новые. Лещ и мастеровой Стоян осматривали их, хотя уже и свет был не тот, и ветрено перед грозой.
Озар же больше туда глядел, где под Хоревицей раскинулось урочище Гончары. Само название указывало, какие ремесленники там селятся, копают на склонах глину. Неподалеку протекал ручей Киянка, что для работы мастеровитого гончарного люда самое оно. Такой житнице, как Киев, без посуды никак нельзя, да и всякие иные поделки: плошки, подсвечники, лампы, игрушки, свистульки – все для градцев оттуда. Так что урочище Гончары всегда шумное и бурливое. Правда, сейчас, уже под вечер, даже там стихала жизнь. Можно еще встретить идущую с ведрами на коромысле девицу или группу о чем-то переговаривающихся ремесленников на изгибе дороги, но матери уже скликали детей к вечерней трапезе, и было видно, как легкие дымы поднимаются над похожими издали на снопы крышами: в урочище Гончары не особо богатый люд жил, вот и селились в легких хатках-мазанках под соломенными кровлями. В таких простецких жилищах был свой резон: если случится набег, то ремесленники с семьями успеют схорониться на киевских возвышенностях за тынами и городнями, а если порушат их мазанки, то возвести их заново из плетня и глины невеликий труд.
Озар казался задумавшимся, но, когда Лещ хотел пройти мимо, резко окликнул его.
– Чего тебе? – остановился тот, поправил войлочный колпак на голове.
Нос у Леща в пол-лица, а глаза маленькие, колючие. Не нравился ему подосланный Добрыней волхв-доглядник, ох как не нравился.
Но Озар начал с ним издалека. Отметил, что городня у их двора исправно содержится, что хорошо уложены бревна, все сверху глиной замазано от возгорания. От такой похвалы Лещ невольно подобрел, стал объяснять, что если понадобится чинить городню, то лучше сейчас, пока цена на лес еще невысока. А там, как погода установится, плотницкий старейшина пришлет к ним умелых рублеников[72], чтобы уложить новые лесины. Вот завтра по светлому времени Лещ еще раз все осмотрит как следует и пошлет доложить градскому вымышленнику, что и как у них.
Озар вздохнул:
– Сейчас эти новообращенные почитатели Христа старый покон не чтут, вот и рубят без
