В тот день… - Симона Вилар

вокруг печи площадка была выложена гладкими камнями, а сверху еще присыпана белым речным песком – по дождливой поре всегда тут будет чисто, грязь не заведется.

Яра не могла сама растапливать печь: считалось, что без головного убора женщина не имеет права этим заниматься. А потому именно Голица, спрятав пряди под полотняный повойник, била огнивом о кресало, раздувала подожженный пучок соломы. И по старинке нашептывала огню-сварожичу древние наговоры. Яра держалась в стороне, ничего не говорила, только подумала: «Мы ведь уже все тут христиане, мы под защитой другого Бога и, как поговаривают, более сильного. И доброго. Ну если он так добр, то не станет гневаться на пожилую кухарку, которая бормочет по привычке добрые слова разгоравшимся язычкам пламени».

Они с поварихой обсудили, что сегодня будут готовить, и Яра отправилась будить остальных. Сперва следует растолкать Бивоя и отправить на рынок за свежей рыбой, а Лещу надо утреннее питье принести – старый слуга совсем пересыхает ртом после сна. Стоян-мастер уже сам вышел, но за дело еще не брался – с утра он всегда вялый. И пока Яра не обойдет постройки и не кликнет его, указав, что надо кое-что подправить, он имеет право сидеть на приступке у стены с таким осоловелым видом. Яре и в самом деле имело смысл пройтись и оглядеть все после такой ночи: не протекла ли где соломенная кровля на сараях и клетях, не залило ли где за порог водой. Но прежде всего она решила подняться в свою горницу и привести себя в порядок: негоже хозяйской ключнице разгуливать по двору босой и растрепанной, как какая-то чернавка.

По углам терема и сараев стояли наполненные до краев дождевой водой долбленые лохани. Воды было много, значит, меньше придется таскать для хозяйских нужд из протекавшей под Хоревицей речки Глубочицы. Яра остановилась возле стоявшей ближе к крыльцу лохани, стала ковшом поливать воду на ноги, смывая грязь и солому, прежде чем подняться в дом. Минуя сени, даже не взглянула на спавших постояльцев. Эти не ее забота, а вот сонного Бивоя следует все же поторопить. Сейчас, поутру, у пришедших на торг рыбаков можно взять самый свежий улов. И хотя Бивой просто ворчал что-то сонно, Яра повторять приказ не стала. Пусть только попробует не исполнить ее повеление. Раньше за такую нерадивость Моисей мог и плеткой поторопить, но у Яры свои методы наказания – может просто оставить парня без трапезы, и даже его мать-кухарка не посмеет перечить в том ключнице.

Чернавка Любуша уже снимала ставни с окон, проверяла, не натекло ли за ночь, а шустрая Будька выносила ночные горшки, сморщив при этом свой хорошенький носик. Старина Лещ поднялся со своей лежанки под стеной, сделал глоток узвара и как был босой прошел к иконе. Смотрел, не зная, что и сказать намалеванному на ней Иисусу. Ключница тоже не знала, надо бы Тихона покликать – мальчишка все молитвы знал, – но Яре сейчас перво-наперво нужно было будить паренька, чтобы тот погнал коров на вольные выгоны.

Поднимаясь по лестнице к верхней повалуше[75], где ночевал мальчик, Яра прошла мимо дверей горницы Вышебора, отметив при этом, что на лавке возле входа нет Моисея, – овчина брошена на лавку, но самого хазарина нет. Она особо не задумалась, где он расположился на ночь. Она вообще недолюбливала Моисея и сторонилась его. Имелись причины.

В повалуше под самой крышей было темно, ставни закрыты от дождя. Правда, не на щеколду, а потому открылись легко. Яра распахнула их и при нежном свете раннего утра принялась будить Тихона. А то уже слышны рожки пастухов, собирающих скот для выгона за градские пределы, где начинались превосходные луга. Еще Яра отметила, что Тихон спит, сжавшись в клубочек, натянув на себя с головой пестрое тканое покрывало, – видать, ночью озяб от сырости.

Яре рассказывали, как Тихон, эта птичка из града у теплого моря, первое время по приезде постоянно мерз. Он и сейчас любит тепло и, будто ящерица, вечно где-нибудь на солнцепеке устраивается, однако до холодов, пока позволяла погода, предпочитает спать в неотапливаемой повалуше. Здесь же он хранил свой нехитрый скарб – под стеной в корзине были сложены его игрушки, всякие деревянные волчки, резные лошадки, лукошко с какими-то глиняными свистульками.

Ключница потрясла мальчика за плечо, окликнула ласково. Он вскинулся, таращился на нее сонно, потом заулыбался.

– Это ты, Яра?

– А кого ты ждал? Пора тебе за дело браться, постреленок. Хотя и вижу – сладко спал.

– Заснул только под утро, – буркнул Тихон, свешивая худые ноги с лежанки. – Ночью так грохотало… Страшно мне было. Я в окно выглянул… Всякое мерещилось.

– Что мерещилось? – мягко спросила ключница. Но в глазах интерес. – Так что же показалось тебе, Тишка мой?

– Не знаю. Вроде по двору кто-то ходил под дождем.

– А, это… Ну да мало ли кому понадобилось. А теперь давай-ка собираться. Погонишь пеструх наших, пока пастух далеко не ушел.

Потом она направилась в свою маленькую уютную горницу. Привела себя в порядок, обула чеботы из рыжей кожи, поверх светлой рубахи натянула синее платье без рукавов, а на него еще и вышитую по краям узорами завеску[76] надела. Потом подпоясалась: пояс был ее самым главным украшением – из хорошо выделанной кожи, с блестящими металлическими бляшками. Вообще-то вековухам не полагалось украшать себя, как уже невостребованным бабам. Но Яра не могла отказать себе в удовольствии хоть так придать нарядность своей одежде. А еще к поясу подвешивалась связка ключей – знак положения ключницы в доме.

С волосами пришлось повозиться – расчесывать, переплетать, укладывать сзади узлом. Когда Яра вновь спустилась вниз, все уже были заняты делом, и ей пришлось поспешить, чтобы открыть лари хозяйские, достать соль, припасы, сбегать к Голице и в кладовые, учитывая при этом все, что выдала: заспу[77], клубни репы, морковку, луковицы. Вскоре появился и хазарин Моисей, спустился сверху по лестнице, на Яру даже не посмотрел. И то хорошо.

Уже совсем развиднелось, во двор выпустили кур, Лещ посадил на цепь Лохмача, и пес с важным видом наблюдал за оживлением вокруг. Со стороны конюшни донеслось тревожное ржание, ворота во двор были открыты еще с того мига, как Тихон погнал коров.

На лестнице мыла ступени крыльца Любуша. Старательная девушка, Яра знала, что на нее можно положиться, и, проходя мимо, похлопала ласково по плечу. А та просто засияла улыбкой. Собой этакая серая мышка, но улыбка у нее хорошая, добрая.

Будька вынесла выбивать дорожки,