Последняя аристократка - Лариса Шкатула

— А чего они от вас хотели-то? — нетерпеливо поинтересовался другой голос.

— Митрополит Исидор, может, ты слышал, бежал из ссылки. Сейчас он уже в Финляндии.

— А вы здесь при чем?

— Как это, при чем? А у кого отец Исидор останавливался в Москве?

— И у кого?

— Да у нас, глупая ты голова! Его верующие так и передавали из рук в руки до самой Финляндии.

— Понятно, и чекисты эту цепочку проследили?

— А о чем я тебе и толкую? Только на моей матушке цепочка ихняя оборвалась… Я к тому тебе это рассказал, что вчера с твоими рассуждениями не согласился, да не хотел при других тебя позорить. Не все, как ты говорил, русские люди сплошь доносчики и трусы. Такими людей страх делает, жадность, зависть, а настоящий русский человек в вере крепок и великодушен…

Странное действие оказал на Яна этот случайно подслушанный разговор. Значит, есть все-таки люди, которые не ломаются под самым грубым нажимом. Которые живут на свете со своей чистой верой и ради неё готовы даже на смерть.

"Я допью эту чашу до дна, — решительно подумал он. — Пусть меня отвезут на край земли, опустят в преисподнюю, я все вытерплю, через все испытания пройду и тогда уж сам пойму, продолжать ли мне чтить ту власть, которая не ценит и не бережет своих граждан. Будет надо, я смогу уйти, как однажды ушел от белогвардейского суда. Если власть не хочет, чтобы я трудился на благо государства, отныне я стану трудиться лишь ради своей семьи!"

Глава одиннадцатая

Наташе снился сон. Она стояла на небольшом пригорке возле странного войлочного шатра — юрты, подсказал чей-то голос — и перед нею с одной стороны расстилалась степь, а с другой — целый поселок из этих самых юрт: неприметных серых, войлочных и нескольких ярких шелковых с золотыми маковками поверху.

Одеяние на ней тоже было странное — какая-то длинная рубаха, украшенная по вороту вышивкой, шелковые шальвары и на голове шелковое покрывало. В юрте позади неё спали дети: мальчик и девочка. Какое-то время Наташа попыталась сопротивляться сну. "У меня один ребенок — девочка!" говорила она. Но чей-то голос настаивал: мальчик и девочка.

Холодный ветерок раннего утра заставил её поежиться. Небо все ещё было темно-синим, в черных перьях ночных облаков, но на горизонте уже алела полоска рассвета.

Она стояла у входа в юрту и ждала. Чего? Или кого?

Но вот она протянула вверх руки, и к ним, будто брошенный невидимой рукой, метнулся луч солнца. Он коснулся кончиков её пальцев и пробежал по всему телу так, что каждая жилка откликнулась, зажглась этим золотым огнем. Она стала легкой, как воздушный шарик. И почти невесомой. Если бы она захотела взлететь…

Теперь ей стало гораздо спокойнее.

Зло медленно приближалось к ней, замешкавшись где-то за соседней юртой.

Шли двое мужчин с чужими узкоглазыми лицами. Шли, чтобы причинить вред ей и детям.

— Я возьму девку, — говорил тот, что крался позади. — А ты заберешь детей.

Завидев её юрту, он вышел вперед.

Бучек, вспыхнуло в мозгу имя, ханский прихвостень, её злейший враг. Это Наташа в своем сне "знала". Решил наконец показать ей, кто сильнее. Для того и держит в руке кнут, которым он привык усмирять строптивых женщин. Тех, кто не хотел покоряться его злой воле.

— Оставь свой кнут, — насмешливо сказала она врагу. — Все равно ты не сможешь им воспользоваться.

— Это почему же, — начал было смеяться тот, но смех застрял у него в глотке.

— Потому, что раньше ты сгоришь.

Уже занесший ногу для шага, он вдруг так резко остановился, что второй, за его спиной, с размаху налетел на него. И вдруг закричал, отчего вздрогнули и её враг, и она сама.

— Я обжег руки! Я обжег руки!

— Перестань орать! — прикрикнул на него главный злодей. — Что ты её слушаешь!

Но Наташа уже и сама видела, как изо всех его пор потянулся дым и слышала едкий запах паленого мяса…

Наташа проснулась, но её рукам все ещё было горячо, а нос по-прежнему чуял запах горелого, и вдруг услышала возглас Бориса:

— О, черт, Наташка, мы же горим!

Он со сна все ещё пытался сообразить, в какую сторону бежать, а Наташа уже несла из ванной кувшин, чтобы загасить тлеющую простыню.

— Теперь ты меня ругать будешь? — виновато спросил Борис.

— За что? — удивилась она.

— Но это же я наверняка забыл погасить сигарету. Такое и немудрено, я себя не помнил…

— Какая ерунда — простыня! — пожалуй, излишне горячо воскликнула Наташа, потому что она "знала", его сигарета тут ни при чем.

А Борис не понимал причин её внезапной отстраненности. После того что между ними было, он не смог бы сделать вид, будто эта встреча для него случайная связь.

Потому он крепко обнял Наташу, слегка встряхнул, чтобы она не уходила в себя, и спросил:

— Мне ведь "это" не приснилось?

— А ты все-таки сомневаешься?

— По крайней мере, глядя на обгоревшую простыню, можно с уверенностью сказать: на ней спал кто-то очень горячий…

"Если бы ты знал, насколько прав, и что это вовсе не шутка", подумала Наташа, все ещё пребывая в смятении. А вслух она сказала:

— Не дает тебе покоя эта простыня. Честное слово, у меня есть ещё одна.

Он засмеялся.

— На всякий случай я подарю тебе дюжину.

— Но сначала ты займешься своим туалетом, а я пойду готовить завтрак. Бьен? [4]

— Бьен, — улыбнулся он.

Наташа варила кофе. Кофе был натуральный, не какой-нибудь суррогат, Катя достала его в своем наркомовском буфете. Но если руки у Наташи были заняты, то голова для мыслей оставалась свободной, и она, эта голова, мучительно размышляла: как же случилось так, что её сон материализовался? Прежде у неё никогда не было таких способностей — вызывать возгорание.

"В человеке!" — прямо-таки завопил её внутренний голос. Теперь ей будет страшно даже прикасаться к кому-то, не будучи уверенной, что она полностью контролирует свои желания.

Подумать только, Боря захочет её обнять и обожжет руки…

"Фу, глупость-то какая! Не паникуй, — сказала она себе. — Подумаешь, простыня!"

Но ведь через много лет ей все ещё помнилось брезгливое выражение на лице ныне покойного мужа и его умоляющее:

— Только прошу тебя, без ведьмачества!

Он боялся её необычных способностей, не хотел их признавать, думал, что их можно просто взять и запретить. Подобный страх понятен у человека темного, малограмотного, но Саша был достаточно образован, чтобы верить в ведьм.

Но нет, свою боязнь он перенес и на дочь, все выискивал в ней признаки "бесовства", а когда таки обнаружил, устроил Наташе форменную истерику, требуя "сделать что-нибудь, спасти ребенка от этого кошмара". Она пошла навстречу его мольбам, поставила на способности дочери защиту, но, как теперь выясняется, голоса предков все равно сквозь неё прорываются…