Последняя аристократка - Лариса Шкатула

— Тише! — она прижала к его губам палец, который он тут же поцеловал. — Аврора спит после ночной смены.

Они прошли в кухню. Дверь в неё старая, дубовая, почти полностью заглушала звуки, и когда кто-то хотел поговорить наедине, всегда уходил в кухню.

— А кто она, Аврора, твоя подруга? — спросил Борис.

Оригинально сложились их отношения: он так много знает о ней интимного, чего не знает никто, и не знает того, что известно о ней всем…

— Можно сказать, член семьи. Вначале она была Олькиной нянькой, а потом уже стала как бы родственницей.

— Понятно. Но я хотел бы все же сказать то, что не договорил утром. Я всю дорогу учил эту речь, на этот раз должно получиться, — он откашлялся и торжественно произнес: — Наташа, я прошу твоей руки!

— Боря! Ты сошел с ума. Мы знакомы с тобой всего два дня…

— Я понимаю, родная, но так сложились обстоятельства, что мне некогда за тобой ухаживать. Как только мы поженимся, обещаю все наверстать!

Наташа подумала, что эти проклятые обстоятельства все время складывались у неё так, что самые жизненно важные решения она вынуждена принимать буквально на бегу.

— Боря, я чувствую, ты хороший человек. Все дело во мне… Я сомневаюсь, что смогу дать тебе счастье, — вырвалось у нее.

Сказала и поморщилась: прозвучало театрально.

— Ну что ты мучаешься?! — Борис шагнул к ней и взял на руки. — Ты считаешь меня недостаточно сильным? Зачем ты берешь на свои хрупкие плечи такую ношу? Может, этот вопрос следует обсуждать вместе?.. А твоя тайна разве ты не хочешь разделить её со мной, а не таскать за собой, как каторжник свое ядро?

— Какую тайну?

У неё почему-то сел голос. Она вовсе не чувствовала, что от Бориса исходит опасность, но почему-то испугалась.

— Значит, я угадал, — он осторожно опустил её на пол. — Ты сразу залезла в свою раковину и створки захлопнула. Не бойся, я не агент ГПУ, я любящий человек и потому вижу больше, чем другие. Да, наверное, никто и не давал себе труда к тебе приглядеться. Ты же не умеешь обманывать. Аристократизм у тебя в каждом движении, в каждом слове… А твое лицо… Это вовсе не лицо мещанки. Это порода, которая выводится длинной цепочкой высокородных браков.

— Порода! Ты говоришь, как о лошади… Значит, я — аристократка? Тогда мне надо разыскивать богатых родителей, которые подбросили меня к дверям приюта…

— И в приюте ты никогда не была, — тихо сказал он, — потому что я сам воспитывался в приюте; мы своих за версту распознаем.

— А если я скажу: ты прав, что дальше? — спокойно поинтересовалась Наташа.

— Ничего, — растерянно протянул он. — Я просто пытался объяснить тебе, что мое предложение не случайно… Но откровенность за откровенность. Я тоже не тот, за кого себя выдаю.

— А кто ты?

— Антикоммунист.

— Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, как говорил Лермонтов… Твоя тайна для меня не страшна. А вот ты не боишься узнать такое, что навеки отвратит тебя от меня?

— Ты мне не веришь, — вздохнул он. — Настолько, что даже пытаешься меня запугать. Отвечу: я не боюсь узнать о тебе что угодно. Что это может быть? Ты убила человека? Если это так, значит, он или она этого заслуживали. Что еще? Ты нарушила клятву? Если это случилось, то лишь под влиянием чрезвычайных обстоятельств…

— Погоди, Боря, ты будто шутишь, а мне вовсе не до шуток. То, что ты назвал, мелочи.

— Даже так? Тогда мне попросту отказывает фантазия — что же у тебя за страшная тайна.

— Дело в том, что я не такая, как другие люди.

— Это я уже понял.

— А если точнее, я умею то, чего другие не умеют и за что в средневековье сжигали на кострах.

— Понятно, ты — колдунья.

— Скажи точнее, ведьма.

— Если для тебя это слово кажется обидным, обещаю никогда его больше не произносить.

Наташа тяжело вздохнула. Борис прав, её намеки нормальным человеком иначе и не воспримутся, кроме как шутка. Ну, как объяснить ему, что это у неё фамильное? И то, что она видит на расстоянии, и то, что умеет лечить человеческие недуги, не касаясь самого человека, что она может вызвать пожар одним своим взглядом, а если учесть сегодняшнюю ночь, то просто материализовать сон… И что её давно умершие прабабки говорят с нею, наставляя на путь истинный, будто она Жанна Д'Арк. Или юродивая…

Она усмехнулась, а Борис, внимательно наблюдавший за выражением её лица, покачал головой.

— Все ясно. О чем-то сама с собой поговорила, сама какое-то решение приняла… воспитанные люди так не поступают!

— Что ты сказал? — Наташа подумала, что ослышалась.

— А то и сказал! Если хочешь знать, у нас осталось совсем мало времени, так что поторопись со своими откровениями.

— У нас? Ты сказал, у нас?

— Да, у нас! Привыкай, дорогая, к слову "мы"… Я уже и не ждал ничего от судьбы, и вдруг такой подарок!.. Я хотел объяснить, почему тороплюсь. Вот первое, что пришло на ум: как ты думаешь, что выпускает Харьковский паровозостроительный завод?

— Не знаю. Паровозы, наверное.

— Паровозы, — согласно кивнул он. — А в графе "побочная продукция" у него значатся танки.

— Ну, и что тебя волнует? Разве каждая страна не должна думать о своей обороне?

— Выпуская по двадцать два танка в день? — Наташа понимала, что Борис по-своему, по-мужски хочет объяснить то, что его волнует, но она и в самом деле не могла его понять.

— А не смешно говорить о танках тогда, когда делаешь женщине предложение?

— Прости. Я только хотел сказать, что наша страна на пороге войны за передел мира, и я больше не хочу в этом участвовать.

— Но ты хотел уехать в Туркмению.

— Да, потому что оттуда легче всего бежать за границу!

Наташа отшатнулась. Совсем недавно эта же мысль приходила ей в голову, но высказанная другим человеком, она словно материализовалась, как тот огонь на простыне… Бежать из России?!

Однажды Наташа уже пыталась бежать из страны, но родина так просто не отпускает своих детей. Она, как мать, цепляется за одежду в попытке удержать их подле себя. Кто-то все равно вырывается, а тот, кто не в силах вырваться из её рук, остается…

— А если нас поймают?

Она невольно сказала "нас", как бы оговорилась, но он с радостью отметил это.

— Волков бояться, в лес не ходить, — Борис твердо посмотрел ей в глаза. — Ты так и не сказала, согласна ли стать моей женой?

Глава двенадцатая

Девушка напоминала тощего оголодавшего котенка. Со всем тряпьем, что было на ней, она вряд ли весила больше сорока килограммов. Казалось, ребра у неё проступают и сквозь заношенный ватник. Прав Аполлон, в отличие от воровок и проституток, женщины-политические мало походили на женщин, какими он привык видеть их в обыденной жизни.