Война - Максим Юрьевич Фомин

— Слышь! Что ты хуйню несёшь?! Кто тебя собаками травил?!! — орал в ответ Калаш.

— На, смотри!! — Толик оттянул спортивки. Там следы от укусов.

— Дайте нам с мужиками поговорить, — Давид попросил оперов уйти. Те нехотя согласились и ждали за дверью.

Абхаз начал втирать что-то про пацанячий дух и то, что вчера был мусорской беспредел, поэтому ко всем, кто вчера взял тряпку, вопросов нет. Затем они ушли.

* * *

14 декабря 2015 г.

Утром в понедельник половину зеков забрали на хозработы в столовую и скотный двор. Остальных повели на баню. Завхоз бани Серёга Банщик, досиживавший пятнашку за убийство, зашёл к нам, пока мы переодевались, и сказал:

— Пацаны, кто здравый? Давайте ко мне на баню работать. Они от вас не отстанут.

Мы даже ничего не ответили.

В бане все в зеркало увидели последствия «тёплой встречи» на лагере. Почти у всех была синяя спина и ноги с задней части. Добрый был просто лилово-чёрного цвета.

— Ебать они тебя отделали, старина… Я думал, ты им подрассказал что-то и они тебя не били… Все орали, а когда ты там был — тишина! — удивлялся я.

— A-а… пошли они на хуй. Я им своего крика не подарю… Гы-гы… По сравнению с Мариупольским ОБОПом это всё хуйня.

Вечером пришёл офицер и сказал, что все те, кто сегодня соскочил с работ, завтра пойдут по-любому. Всех хотели замазать общими работами, чтобы назад, к порядочной арестантской жизни, дороги не было. Странно, а что братва не шевелится? За чем смотрят эти смотрящие? Нос отдыхает на «яме», там у него никакого пресса, всё хорошо. Мы тут воюем сами.

Нас было немного, кто не пошёл в первый день на работы. Я сильно переживал, что завтра опять придётся терпеть избиение и пресс. Не могу уснуть. Толик и Добрый тоже не спят. Появилась мысль сломать руку об угол стены и замастыриться от работы.

— Не гони дуру, — поучает Добрый. — А если сломаешь так, что срастётся что-то неправильно? Сухожилия какие-нибудь… Вынимай хребет и проявляй гибкость.

— Та иди уже на помазан работай! Ты пожрать любишь! — говорит Толик, улыбаясь половинкой зуба.

Да, без этих двоих мне было бы совсем тяжело.

* * *

Декабрь 2015 г.

Чуда не произошло. Братва сказала идти на штаб и ничего не бояться, однако там всех, кто отказывался идти на общие работы, избивали кусками пластиковых труб. Меня, Доброго и Толика оставили напоследок.

Я шёл в штаб, снова приготовившись ко всему. Я понял, что они немного опасаются меня, так как за меня звонили с управы, и они, видимо, ещё не выяснили для себя до конца, что я за гусь. Попробую сыграть на этом… Управа далеко, если местные цель поставят, могут уработать и не примут во внимание ничьи звонки.

Как только зашёл в штаб, увидел Марка Владимировича.

— Марк Владимирович! Добрый день. А что это происходит такое на лагере?

Он повёл меня к себе в кабинет. Там большой стол и обязательный аквариум. Почему они им так нравятся?

После своего приключения с порезом вен я недолго просидел в 410-й хате, а затем вернулся в 902-ю. Паша, освободившись, передал списки мне, и я стал в ответе за хатой. Опером хаты был Марк, которому по традиционной коррупционной схеме нужно было давать 100 гривен в месяц. Вообще он был хороший мужик, горя тоже в жизни хлебанул. Год сидел в Донецком СИЗО, в котором же и работал, по обвинению в убийстве собственной жены. Соседи слышали, как они ругались и то, что Марк кричал, что убьёт её. Она ушла из дома в этот вечер, а утром её нашли задушенной. Через год задержали маньяка, который нападал на женщин, придушивал их и насиловал. Убивать не хотел, но бывало так, что жертва задыхалась. Из 70 изнасилованных 4 погибли, в том числе и жена Марка. Когда это выяснилось, его отпустили после годовалой отсидки.

— Владимирович, ну какая отработка? Зачем вы так? — начал я разговор.

— И тебя заставляют? Сейчас… — Он позвал Малого к себе в кабинет. — Этого надо к братве, он почти блатной, вены режет иногда, — с подколкой сказал Марк.

— На хуй вам блатные, я не пойму? Вон на 97-й «козлы» что, плохо живут? Телефоны, вся хуйня? — Посмотрел на меня Малый.

— Да пусть живут, ради Бога, мне эти телефоны ни к чему, мне бы досидеть спокойно, — ответил я. 8 декабря было четыре года, как меня посадили. Побег не засчитали, а значит, я уже перевалил половину. С горки качусь, говорят, теперь срок быстрей пойдёт.

— Ладно, пошли поговорим, — сказал Малый.

Мы пошли к нему в кабинет.

— Рассказывай, — начал Малый.

— Что такое происходит, Пётр Петрович?

Он достаёт какой-то список с фотографиями нашего этапа и показывает мне.

— На, смотри… Ты кого-то видишь тут достойных? Если я их на помазан завтра не загоню, в колонии жрать будет некому готовить. Кто-то же должен это делать? Перед войной много людей ушло, сейчас освободились… Что делать?

— За всех говорить не буду, но я, Толик и Добрый пойдём до конца.

— В смысле?

— До смерти…

— Хм… Слушай. Если хочешь спокойно дальше сидеть, то должен нам помогать. Тут без вариантов.

— Так я не против, только за… Это же наш дом, — попробовал я пропетлять, как в прошлый раз, но Петрович был непрост.

— Бумагу подпиши, что с нами работаешь… Позывной выбери…

Я улыбнулся. Ох и вербовка…

— Петрович, какая бумага? Я вот с вами рад работать, видно, что вы жёсткий, но справедливый… Но вы видели своего коллегу Калаша? Он же маньяк конченый! Я не хочу с маньяками работать, раз вы вместе! Разве не маньяк он? — перешёл я в конце на шёпот.

— Знаешь… Такие офицеры тоже нужны… Иди… — закончил Петрович. Мне показалось, что характеристика Калаша как маньяка его позабавила.

* * *

После того как всех загнали на работы, разрешили прогулки по часу во дворике УК, а также перестали держать в спальном помещении. Можно было смотреть телик на ПВРе и ходить на кухню. Одна из смен, состоявшая из каких-то вредных молодых контролёров, набранных из соседних деревень, досаждала постоянными доёбками. Я не выдержал и высказал одному из них:

— Слушай, это у тебя шеврон ДНР?

— Ну да, — ещё не понимая, к чему я клоню, ответил контролёр.

— Ты служишь ДНР, носишь форму ДНР…

— Да похуй, у меня и та лежит, если что, — перебил контролёр.

— Да, но сейчас ты в этой форме… Так вот!