Ты самая любимая (сборник) - Эдуард Тополь

— И прекрати ты ставить мышеловки! А то еще не то поймаешь!

Утром в храме Христа Спасителя было светло, пустынно и торжественно.

Ангел с Небес подошла к иконе Николая Угодника, произнесла негромко:

— Помоги мне, Коля. Поможешь?

— А в чем твое дело? — спросил Николай, заспанно оживая в окладе.

— Он стал засматриваться на брюнеток.

— Опять ты за свое! Я ж тебе сказал: это у тебя претензии к Творцу. Он напортачил с мужской программой, сделал их полигамными, а вас моногамными.

— И что делать?

— А чё тут можно сделать? Это генетическая программа, ее даже Гейтс не переделает. Что у тебя с ногой?

— Да в мышеловку попала.

— Исцелить?

— Спасибо, я сама.

— Тут этот приходил, слепой один. Сказал: ты велела молиться.

— Ну?

— Ну, исцелил я его, конечно. Но я тебя прошу: больше не посылай их ко мне.

— Почему?

— По кочану!.. Тьфу, извини, набрался я от них этой лексики! Короче, приходить сюда нужно не через знакомства с тобой, а через покаяние. А они никогда не каются, ни в чем. А чуда требуют. Устал я с ними… — Николай стал опять устраиваться в окладе, но вспомнил: — А ты это, ты вообще крещеная?

— Не знаю… Не думаю…

— Вот именно! Давай я тебя хоть окрещу.

И — преобразилось пространство, и прямо под сводами храма Христа вдруг брызнуло яркое палестинское солнце, возникли органная музыка и не то купель, не то бассейн, не то воды реки Иордан, в которой Иоанн Креститель крестил первых христиан.

А на Ангеле с Небес вдруг появился тот самый белый наряд, в котором летала она над депутатами Думы, — с белыми, как крылья, рукавами. И в этом наряде Николай Угодник опустил ее с головой в воду, говоря при этом:

— Печать дара Святаго Духа, аминь…

Между тем именно в это время посреди Москвы случилось другое событие.

Как всегда, в типографии грузчики под завязку загрузили фургон пачками с книгами.

Как всегда, со двора издательства фургон выехал на Лесной бульвар.

Как всегда, подкатил к ближайшему светофору.

Только на этот раз на перекрестке стоял еще и регулировщик ГИБДД, полосатым жезлом он приказал водителю прижаться к тротуару.

— Блин, а чё ты сделал? — спросил Пачевский водителя, сидя рядом с ним в кабине фургона.

— А хрен его знает! — ответил тот и прижал фургон к тротуару.

Регулировщик подошел, козырнул:

— Инспектор Васильев, ваши документы.

Водитель подал ему свои права и техталон.

— Путевку, накладные на груз, — сказал инспектор.

— Командир, мы книги везем, вот отсюда, из издательства. — Пачевский, перегнувшись через колени водителя, показал милиционеру на окна издательства.

— Путевку, накладные на груз! — требовательно повторил милиционер.

Водитель отдал ему путевку, а Пачевский достал из портфеля накладные.

— Выйдите! — приказал мент. — Откройте фургон!

— Это еще зачем? — изумился Пачевский.

— Выполняйте, что сказано.

Пожав плечами, Пачевский и водитель вышли из машины, водитель обошел фургон, открыл замок на задней двери и распахнул ее.

— Да книги тут! Видишь? — сказал Пачевский милиционеру. — Ты думал, оружие, что ли?

И тут вдруг неизвестно откуда возник и с тыла подкатил к фургону милицейский «рафик». А из «рафика» вышли двое в милицейской форме, показали Пачевскому свои «корочки».

— МВД, Управление по борьбе с экономической преступностью.

Затем взяли у регулировщика накладные и приказали Пачевскому:

— Выгружайте книги! Пересчитаем.

И Пачевский все понял, посмотрел на окна издательства.

На двенадцатом этаже, в открытом окне стояла хозяйка издательства и спокойно смотрела на происходящее.

Милиционеры надели Пачевскому наручники, посадили в «рафик».

Когда «рафик» двинулся, через его зарешеченное заднее окно Пачевский видел удаляющееся здание издательства и фигуру хозяйки в окне двенадцатого этажа.

— Ну, что отпираться? — вздохнул Пачевский на допросе у районного прокурора. — Да, бес попутал — гнал левые тиражи…

Прокурору было не больше сорока, и он усмехнулся:

— А бес был в юбке?

Пачевский удивился:

— Откуда вы знаете?

— А бес всегда в юбке, — сказал прокурор и погладил себя по глубокой залысине, словно она свидетельствовала, что он большой эксперт в этом вопросе. Затем протянул Пачевскому протокол допроса: — Распишись в показаниях.

— А-а-а… а что мне светит? — с заминкой спросил Пачевский.

— Хищения в крупных размерах… — Прокурор достал из ящика и обтер об рукав большое красное яблоко. — Срок — от семи до двенадцати.

Пачевский в ужасе схватился за голову:

— Ёк-тать!..

— Но она-то хоть стоила этого? — поинтересовался прокурор и хрупко надкусил свое яблоко.

— Кто? — не понял Пачевский.

— Этот бес в юбке.

Пассажиры электрички вышли на платформу и, спасаясь от холодного сентябрьского дождя, бросились на привокзальную площадь в автобусы.

И только две женщины с тяжелыми сумками в руках растерянно топтались в грязи, вглядываясь сквозь дождь в замызганные надписи автобусных маршрутов.

Все-таки один из водителей оказался человеком и, трогая свой автобус, высунулся из окна:

— Эй, бабы! Вам в СИЗО?

— Нет, мне в следственный изолятор! — крикнула Ангел.

Шура посмотрела на нее как на недоразвитую, а водитель сказал:

— Так я ж и говорю: в СИЗО. Садитесь.

И открыл переднюю дверь автобуса.

С трудом подтянув свои тяжелые сумки, Ангел, а за ней и Шура забрались в автобус.

Колеса автобуса катили по грязной жиже проселочной дороги.

За окном дождь срывал с леса последние листья и швырял их в лужи.

В автобусе все места были заняты — их занимали два или три старика и не меньше тридцати женщин с такими же, как у Шуры и Ангела, тяжелыми кошелками.

Впрочем, Ангел с Небес уже потеряла свой ангельский вид — на ней было какое-то безразмерное, с чужого плеча не то пальто, не то плащ, стоптанные кроссовки, линялая косынка на голове. И только глаза — огромные голубые глаза — еще выделяли ее из общей массы…

Шура, стоя в проходе, смотрела на нее подозрительно, пытаясь вспомнить, где она могла видеть эту странную женщину.

А Ангел с Небес прислушивалась к разговору двух женщин, сидевших рядом.

— А чё Катя? — говорила брюнетка. — Катя дала прокурору и вытащила мужика.

— Совсем, что ли? — спросила вторая, рыжая.

— Ну! — подтвердила брюнетка. — Прокуроры что, не мужики, что ли?

— Извините, — наклонилась к ним Ангел. — Можно, я спрошу?

— Ну? — выжидающе сказала брюнетка.

— Эта Катя — она прокурору что дала-то?

Женщины изумленно уставились на нее.

— Ты больная? — сказала брюнетка.

— Цветочек она ему подарила! — объяснила рыжая.

За серым бетонным забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками длинные тюремные бараки СИЗО были тоже накрыты мутным осенним дождем.

А возле железных ворот и проходной, в комнате с надписями «НЕ КУРИТЬ», «НЕ СОРИТЬ», «НА ПОЛ НЕ ПЛЕВАТЬ» и «ПРАВИЛА СВИДАНИЙ С ЗАКЛЮЧЕННЫМИ», женщины, стоя в очереди к узкому окошку приема передач, удивленно спрашивали друг друга:

— А куда делась эта, психическая?

Ангела с Небес среди них действительно не было.

— Да за цветочками пошла, для прокурора, — сострила рыжая.

Но Ангел с Небес была в этот миг совсем недалеко от них.

С усилием вытащив из бетонной стены свою сумку, она поставила эту сумку на цементный пол, отряхнула с плаща бетонную пыль и тяжело вздохнула:

— Господи, я совсем без сил осталась…

Затем подняла глаза.

Перед ней была мужская камера с двухъярусными нарами, зарешеченным окном и парашей в углу. На нарах густо, впритирку сидели и лежали зэки самого разного возраста. И среди них, на нижних нарах — Пачевский.

Ангел, снимая с головы косынку, осторожно улыбнулась:

— Боже мой! Сколько мужчин!

— Сука! Ты зачем пришла? — вдруг сказал ей Пачевский.

— Мужчина, — ответила она заискивающе, — я скучаю. Я принесла…

Но он вскочил и бросился на нее, крича и размахивая кулаками:

— Пошла отсюда! Вон! Проститутка! Тварь!..

Зэки, сидя на нарах, смотрели на него с интересом.

А он размахивал кулаками и орал на кого-то, незримого для них:

— Это я из-за тебя сел! На двенадцать лет! А у меня дети! Тварь! Паскуда! Вон отсюда!

Зэки все больше забавлялись этим зрелищем.

А Пачевский, схватив Ангела с Небес, продолжал что есть сил вбивать ее в бетонную стену, крича:

— Вали отсюда! Вали на свою Венеру, сука! Ангел ёманый!

— Та-ак… — врастяг произнес Пахан в камере. — Еще у одного крыша поехала…