Человек, рожденный на Царство. Статьи и эссе - Дороти Л. Сэйерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иисус начинает с великодушного жеста: зовет Иуду сесть рядом с Ним. Иуда задает вопрос, причем так, чтобы приоткрыть свои намерения. Двусмысленный ответ должен напомнить о"часе Сына Человеческого", предоставив Иуде толкование.
Моя ноги ученикам, Иисус серьезно и мягко его предупреждает, а в ответ получает грубость. После такой пощечины Он кладет карты на стол. Теперь Иуда уверен, что знает все. Когда Иисус дает ему хлеб, он бросает прямой вызов; Иисус отвечает; Иуда снимает маску. Ответ его значит:"Я знаю все о Твоих кознях и выдам Тебя". Он уходит.
Теперь Иисус спешит (не"торопится"), осталось очень мало времени. Ученики ничего не понимают, хотя Он пытался их предупредить. Значит, надо сказать прямо, хотя они огорчатся и разочаруются. Конечно, пугать их не надо. Подвести их к событиям грядущей ночи — все равно что вывести лошадей из горящего здания. Осторожно, мягко Он сообщает им поразительные истины — о Новом Завете, о Своей божественности, о Своей смерти, о сошествии Святого Духа — подготовляет, утешает, молится. Но они слишком взволнованы, чтобы Его понять, а Он понимает, что испытания им не выдержать. Бедное стадо! Да, придет Дух, объяснит и утешит, но до тех пор им будет нелегко.
Трудно и Ему. В горнице Тайной вечери Человек и Бог едины, Бога даже как‑то больше, а вот в саду кажется, что остался один Человек. Я думаю, надо во всю силу играть и страх, и горе. Впереди — муки и смерть, на людей положиться нельзя, молитва бесплодна. Но вот Он видит спящих апостолов, а там — фонари и факелы. Надо встретить то, что нельзя вынести, — и Он встречает достойно. Трижды являет Он Свою власть:"Вложи меч в ножны";"Это Я", отзвук имени Божьего; неожиданное признание Своей силы ("Я мог бы призвать ангелов").
(Четыре главы Иоанна я уложила примерно в 600 слов, стараясь сохранить самые любимые и знакомые фразы. Раза два я оставила повторы, которых в подлиннике очень много, чтобы сохранить напряжение, — ведь Он вбивает им то, что говорит. Кроме того, я чуть–чуть разъяснила трудные, но важные слова про суму и про меч у Луки, связав их со словами:"Не молю, чтобы Ты забрал их из мира").
И у д а. Понимая, что Иисус видит его насквозь, он просто бесится от гордыни и злости. Мягкость и великодушие Учителя только раздражают его (этим он отличается от Петра), и он почти сознательно хочет причинить боль ради чистого зла, разрушения. Донося на Иисуса, он чуть–чуть искажает Его слова (как журналист, у которого вроде бы все правильно, а в контексте звучит иначе). Но что‑то его зацепило, он ведь очень умен, и в нем копошатся сомнения. А вдруг Иисус верен Себе и добровольно идет на муку? А вдруг сам он, Иуда, слепил из мнимостей какое‑то ненужное зло? Сомнения он гасит, гордыне их не выдержать. Иисус должен быть виновен, все прочее слишком унизительно. Похоть жестокости, прикрывающаяся мазохизмом, выползает наружу. Иуде уже нравится, что Иисус беспомощен: он Его обнял, а стражи — вот–вот схватят. Скоро он увидит себя и поймет, что всегда ненавидел Учителя, как эгоист ненавидит Бога.
Кайяфа. Здесь он — активный и умный организатор. Сцены с ним важны с сюжетной точки зрения, они объясняют: 1) почему суд был таким поспешным, что подсудимого осудили не на основе свидетельских показаний, а на основе Его собственных слов; 2) почему так старались тем не менее соблюсти иудейский закон (иначе Пилат не подписал бы приговора[2]; 3) почему хотели управиться до субботы; 4) почему Иисуса обвиняли не в подстрекательстве, а в богохульстве; 5) почему Иуду не вызвали свидетелем.
Пилат. Нет ничего удивительного в том, что он утверждает приговор. Представьте себе, к примеру, британского чиновника в Кении. Туземцам охотно разрешают применять свой закон, если он не противоречит нашему (приговор беглому рабу чиновник не подтвердит, так как мы не признаем рабства). Если в разбирательстве что‑то неясно, Пилат может открыть дело заново. Поэтому (ведь обстоятельства — особые) надо сказать, что Иисус виновен еще и в подстрекательстве.
Пилат ничего против Него не имеет, он бы охотно Его отпустил. Ему вообще противны эти еврейские дрязги, а Клавдия расстроится. Однако слова о подстрекательстве ставят его в тупик. У него уже были неприятности из‑за евреев, нельзя снова искушать кесаря. Однако ему очень важно, чтобы не подумали, что он просто взял — и подписал. Что ж, не так уж трудно поинтересоваться, все ли по закону.
Клавдия. Реакции у нее чисто женские: 1) она искренне жалеет знакомого и очень приятного человека; 2) вообще знает, что закон или не закон, а хороших людей казнить нельзя; 3) терпеть не может и варваров, и бюрократию; 4) ревностно блюдет интересы мужа. При страшном имени кесаря она сдается, а ночью видит сон и пишет отчаянную записку. Какой был этот сон, мы узнаем в пьесе о Распятии.
Сцена I
Иерусалим.
Е в а н г е л и с т. В первый день опресноков, когда за–калают пасхального агнца, Иисус послал Петра и Иоанна, сказав им:"Идите в город. Там вы встретите человека с кувшином воды. Войдите с ним в дом и скажите хозяину:"Учитель спрашивает, где горница, в которой Он будет есть Пасху с учениками". Хозяин покажет вам большую комнату наверху. Там все приготовьте". И они пошли, и все было так, как Он сказал, и они приготовили Пасху.
П е т р. Вроде бы все. Что там у тебя, Иоанн?
И о а н н. Горькие травы.
П е т р. Положи здесь, у Него под рукой. Что там у Женшин?
И о а н н. Все готово. Как только придут, можем есть.
П е т р. Надеюсь, не запоздают.
И о а н н. Иуда и Филипп идут по лестнице… Иуда, еще кто‑нибудь пришел?
И у д а. Андрей, Иаков и Фома должны были выйти вслед за нами. Как, вышли, Филипп?
Ф и л и п п. Да. Учитель сказал идти по двое, по трое, осторожности ради.
И о а н н. Хорошо. А то хозяин волнуется. Нет, не обижает, но побаивается нас, что ли.
П е т р. Наслушался сплетен.
И у д а. В конце концов, он прав.
И о а н н. Все спрашивает, мы будем весь праздник или только сегодня. Ты, часом, не знаешь?
И у д а. Не удостоили сообщить. Марфа спросила, вернемся ли мы на ночь в Вифанию. Пришлось сказать, что не знаю.
И о а н н. Спросим Учителя, когда придет… Вон еще кто‑то.
И у д а. Наверное, твой брат. Нет, другой Иаков.
П е т р. И другой Иуда. А что с моим братом, Андреем и Фомой?
Иуда–Фаддей. Мы их обогнали. У Фомы волдырь на пятке.
И о а н н. Бедный! Всегда с ним что‑то случается! Когда воссядет на престоле, подушка будет в буграх. Ах ты, я волнуюсь и спать хочу! Как будто жду чего‑то ужасного и боюсь проспать. Так бывает в день рождения, перед гостями.
П е т р (практично). Устал ты за день.
И у д а. А что, по–твоему, случится?
И о а н н. Не знаю. Учитель так странно говорит, что я не удивлюсь, если придет Царство.
И у д а. Очень интересно.
П е т р. А, вот они! Как пятка?
И а к о в. Марфа прислала еще опресноков. Смотри, какие! Прямо из печи. Хрустят.
П е т р. Верно. Заходи, Андрей, заходи!
И а к о в. Нафанаил и Симон Кананит входят в калитку.
И о а н н. Значит, все, кроме Матфея.
Фо м а. Он с Учителем. Ну, я сяду. Нога болит.
И а к о в. Вон туда. Здесь — Иоанн.
Фо м а (обижен). Прости. Сяду пониже. Надеюсь, никто не возражает?
И о а н н. Ой, Фома! Мне все равно, где сидеть.
П е т р. Опять эти споры!
М а т ф е й (входит). Споры? Ну и люди вы, честное слово! Собираемся праздновать Пасху, мы с Учителем идем, радуемся, смотрим на луну, Он мне такую хорошую историю рассказывает, про доброго самарянина -а вошли сюда, и пожалуйста!
Спорят.
Перестаньте, вон — Учитель. Иисус. Мир вам, дети.
У ч е н и к и. И Тебе.
П е т р. Все готово. Лежанка для Тебя — во главе стола… Подушка удобно лежит?
И и с у с. Спасибо, Петр. Удобно.
П е т р. Кто будет рядом с Тобой?
Ф и л и п п. Учитель, можно дальше будем мы с Нафанаилом?
И и с у с. Конечно, Филипп. Петр, а ты — справа от Иоанна, хорошо?
П е т р. Ну, как же! Иаков, ты — сюда, между мной и Андреем… Симон… Фома, другой Иуда… другой Иаков… У Матфея место есть?
М а т ф е й. Есть, рядом с Нафанаилом. Спасибо, тут очень удобно.
П е т р. Иоанн, как вино?
И о а н н. Налил первую чашу. Учитель, благослови трапезу.
И и с у с. Спасибо Тебе, Господь наш, создавший для нас эти яства. Аминь.
И о а н н. Травы, Учитель… подливка…
Следующие реплики — на фоне общей беседы.
А н д р е й. Третью Пасху вместе едим. Каких мы чудес не видели с тех пор, как узнали Учителя! Помнишь, Иоанн, как я тебя к Нему привел?
П е т р. Я помню, Андрей. Да, было у нас всякое… И мирное время, и трудное, раз или два — страшное, а то и великое. Многого мы не забудем, а, Иоанн?
И о а н н. Забыть нельзя ничего.
Филипп (через стол). Я вот не забуду самого начала… когда к нам сила пришла, исцелять. И еще Лазаря, как он вышел и закричал от радости.
