Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой

Моему другу повязали на шею тонкую нитку, прочитали молитву, пожелав удачи в пути. Потом лама спросил:

– Закончилась ли война в Ираке?

Последний раз он смотрел телевизор два года назад в Катманду, и его очень волнует этот вопрос. Насколько мой друг смог, он проинформировал ламу. И вскоре, тепло попрощавшись, отправился в обратный путь.

Как незаметно для себя может поменяться человек. Еще совсем недавно он был циником в своем отношении к религии, а сейчас, после недолгого пути, что-то в нем изменилось, что-то в нем затронул этот седой лама, вроде они и не говорили, так, несколько слов, а его лицо и глаза стали совсем другие. Он уже не шутит на эту тему, а задумывается. Так что же получается – чтобы дать человеку веру, храмы надо разместить в труднодоступных местах, за тысячи километров от дома, и тогда потянутся люди к Всевышнему? Когда мы уже вернулись домой, я видел, как он бережет ту нить счастья, что ему повязал лама, и мне было от этого очень радостно: значит, не зря им был пройден этот путь, что-то осталось в нем более важное, чем просто горы.

Мимо меня с гигиканьем и свистом нагайки проскакал всадник, бросив на меня презрительный взгляд. Да, для него я простой «топтарь» местных троп, а он лихой наездник. Так за три часа он проскакал мимо меня из одного конца Мананга в другой несколько раз. Ну, куражится парень, как у нас на крутых машинах, ведь если ты будешь скакать Где-то по пустынной местности – что толку, все равно никто не увидит. А лошадка, честно говоря, была так себе, ниже среднего, видали и получше.

Торговцы сувенирами расположились вдоль тропы, проходящей через центр селения. С невозмутимым видом они пытаются продать простой металл за чистое серебро или красные стекляшки за настоящие рубины, а при большом желании тут можно приобрести такие же «качественные» сапфиры и другие драгоценности. Каждый будет убеждать тебя в магических свойствах своего товара. Интересоваться, когда были сделаны эти вещи, не имеет смысла, их делают сегодня так же, как и двести лет назад, и такого же качества. Создается впечатление, что приезжие для них просто бараны и дурить их можно сколько хочешь, что, кстати, у них иногда и получается.

Если кто-то думает, что у них тут царит благочестие, то он глубоко заблуждается. У каждого своя работа. Если ты торговец, то из этого вытекает и все остальное. Если ты лама, то ты лама. Если ты проводник, то ты жизнью своей будешь рисковать ради тех, кого ведешь. И так во всем. У каждого своя роль в этом мире, и каждый на своем месте.

Необыкновенный город Мананг, ни на один не похожий, как и все единственное в этом мире.

Ледник

Лодка медленно скользит по изумрудной поверхности озера Мананг. Зажатое со всех сторон пологими склонами глетчера, оно было единственным препятствием на пути к леднику Гангапурны, но мы только восторгались этой неземной красотой. Даже нависающие на склонах глыбы величиной с крупного яка, заставляющие с опаской поглядывать по сторонам, не могли испортить общего впечатления. Весла одновременно медленно опускались в воду, и лодка скользила по заснувшему озеру к противоположному берегу.

Даже на пятый день путешествия это место кажется каким-то сказочным, тут все застыло словно по велению волшебника, и стоит ему снова взмахнуть своей палочкой – горы сразу придут в движение, обрушатся вниз нависающие глыбы, вскипит эта спокойная вода и понесется вниз, сметая все на своем пути. Но пока здесь покой, даже облака окутали вершину Гангапурны и замерли неподвижно.

Проводник с опаской поглядывает по сторонам, вымеряя между камнями каждый шаг. Здесь спешить нельзя, на Востоке в горах все делают не торопясь. Спешить некуда и незачем. Горная река принесет свои воды к океану вечности гораздо быстрей, чем полноводная и спокойная – в этом мудрость жизни.

Мы говорим вполголоса, боясь потревожить замершую тишину, даже ручей от Гангапурны не шумит, он растекся по глетчеру и тихо стекает в нижнее озеро, там набирает мощь и уже дальше с шумом устремляется вниз бурной рекой, а тут он только рожден, и малыш еще тих и спокоен.

Где-то наверху сорвалась лавина, шум ее усиливается с каждой секундой и замирает. Снова тишина. Наверху, над ущельем, тонко вьется тропа, и отсюда на ней виден одинокий путник, который спускается откуда-то сверху, и вскоре он исчезает за скалами.

Мы перебираемся через нагромождения камней, с опаской проходим зыбкий песок, размытый ручьем ледника. Вдали перед нами показывается серо-белый ледник. Он лежит длинным языком, укрытый гигантским ущельем, а в конце резко обрывается, будто отсечен гигантским ножом «кукури», чтобы не выдал каких-то гималайских тайн. Мы поднимаемся на гранитный валун и видим огромную ледяную пещеру, уходящую глубоко под ледник, она напоминает сказочную пещеру Сим-Сим, в которой прятали свои сокровища разбойники. Но в этой пещере еще большая драгоценность, чем презренный металл и блестящие изумруды. Она не хранит эту драгоценность, она дарит ее людям и всему живому на земле.

Я дотрагиваюсь до этой девственной воды и сразу отдергиваю руку: она обжигает своим первозданным холодом. По ручью плывут отколовшиеся маленькие льдинки, но недолог их век в ручье – не пройдет и часа, как солнце превратит их в воду.

И вот мы стоим возле ледяного обрыва, и становится ясно, что ничто тут не спит, все находится в вечном движении. Огромные камни катятся по спине ледника до обрыва и каждую минуту с шумом соскальзывают вниз.

Мы еще некоторое время любуемся этим чудом и начинаем спускаться вниз. Опять шевелящиеся под ногами камни, обрывы, зыбучий песок, и мы снова стоим на берегу изумрудного озера и призывно машем руками. Вскоре на той стороне нас заметили. Резиновая лодка лениво отчалила от далекого берега и направилась к нам.

Тхорунг Ла

Ночью на горы опустились облака и покрыли их нереально белым снегом, который в темноте подчеркивает их остроконечные вершины. Звезды, разбросанные в черной бездне неба, кажутся нереальными, из какого-то другого мира. Они мерцают в прозрачно-холодном пространстве, как маяки далеких галактик, и кажется, что отсюда, с высоты Гималаев, если подняться еще чуть-чуть выше, до них можно будет достать рукой. Но это только так кажется, и ты стоишь, задрав голову вверх, в тысячный раз восторгаясь этим поразительным миром.

«Намастей», – неожиданно раздается в темноте, и я возвращаюсь на землю: пора в базовый лагерь.

Фонари, прикрепленные к голове, освещают ненадежный путь во тьме, выхватывая из нее неожиданные фрагменты скал, похожие на сказочных чудовищ. Далеко внизу, в ущелье, бесконечно ворчит горная река – видно, надоели ей непрошеные гости с разных концов земли, а они все идут и идут куда-то вверх в поисках чего-то неведомого.

Прошло уже часа полтора, а до рассвета еще далеко, солнце восходит около шести. Но все равно надо поторапливаться, чтобы успеть к восходу и увидеть торжество жизни. Неожиданно сверху посыпались камни, невольно заставив всех пригнуться, всматриваясь в темноту: а вдруг обвал? Но камни, просвистев, как пули, мимо, посыпались уже в другом месте. Вдруг проводник крикнул: «Волки!», указывая в кромешную тьму над нашими головами. И фонари взметнулись вверх, освещая десятки волчьих глаз, рассматривавших нас на бегу с вожделенным любопытством: добыча ускользала. Вскоре они скрылись в своем ночном черном мире, и мы снова и снова топтали тропу наверх.

А там, высоко, уже вырисовывались две черные горы-громады, охранявшие вход на перевал, слева – Кхатунгканг, а справа – Якауаканг. Они напоминали двух близнецов с белыми шапками на головах.

Промежуточный лагерь, высота около пяти тысяч. В лагере все носильщики-шерпы еще спят. Четыре часа ночи. Но с нашим появлением встают и они, разводят керосиновый примус, который с реактивным гудением за несколько минут заставляет кипеть воду, и вскоре она превращается в желанный чай с лимонным сиропом. Жестяные кружки неимоверно горячи, но замерзшие руки с радостью обхватывают их, поднося к пересохшим губам. Еще немного, и лагерь превращается в огромный улей, все о чем-то разговаривают, что-то спрашивают, едят, приходят и уходят. Чай выпит, пора в путь. Мы уходим наверх, а шерпы отправляются во тьму ущелья среди скал по единственной здесь тропе.

Чем выше мы поднимаемся, тем труднее становится дышать, рюкзак за плечами с каждым шагом становится все тяжелее и тяжелее, несмотря на то, что самые тяжелые вещи уже давно в больших рюкзаках у носильщиков-сирдаров, которые идут с ними просто играючи. Да, те, кто привык ходить по равнине, чувствуют себя тут неуютно, кислорода здесь в три раза меньше, чем там, внизу, и дыхание заметно учащается, как и сердцебиение. Но нам все равно, мы идем встречать рассвет на высоту пять с половиной тысяч метров, восемь дней, восемь ночей и еще немного. По пути встречаются могильные холмики, выложенные из камней, – это последнее прибежище тех, кто не смог пройти этот путь и остался здесь навсегда. Значит, и шли они сюда, сами того не зная, – чтобы остаться.