Где живут счастливые? - Наталия Сухинина

Космы-то распустила, нашла место- Девушка промолчала, только гневно взглянула на

обидчицу.

А я... Дам ли ей повод к подозрению?

Зинаида Трофимовна, здравствуйте. Я всё время вспоминаю ваш дом, в нём так хорошо, спокойно.

Мест нет, — отрезала Зинаида.

Я растерялась и ляпнула невпопад:

Вам так идёт голубой цвет. И сумочка такая славная.

Это не сумка, а ридикюль. До седых волос дожила, а разбираться не научилась.

Поделом мне. Действительно не научилась: ни в ридикюлях, ни в людях, ни в добре, ни во зле.

КАКОГО ЦВЕТА БОЛЬ?

Всё бело, всё одинаково, всё равнодушно, всё недружелюбно и всё — чужое. Я иду по длинному коридору в домашних тапочках, в байковом больничном халате, а навстречу, как новые мазки белой известки по уже выбеленной стене — белые халаты, белые шапочки, спешащие каждый по своим делам люди. Медсестра приёмного отделения идёт быстро, еле поспеваю за ней, зловещая белизна слепит глаза, я зажмуриваюсь, я вообще плохо представляю себе, что происходит, зачем я здесь, и только в лифте короткая команда медсестры дежурной лифтёрше мгновенно отсекает от меня все недоразумения:

- Четвёртый этаж, операционное отделение. И в лифте всё бело. Выхватив взглядом на стене календарь с Казанской иконой Божией Матери, успеваю найти декабрь — бесстрастный квадратик цифр среди таких же одиннадцати других, успеваю быстренько прочитать молитву «Богородице Дева...», попросить помощи и заступничества, а вот сегодняшний день отыскать на календаре уже не успеваю — приехали.

Койка у окна. И на улице всё бело. Снег облепил даже провода, длинный больничный корпус напротив, дальше ещё один, ещё... Целый больничный городок - Первый медицинский институт. Бегут люди по своим делам. У меня тоже были свои дела, и я бежала, боясь

не успеть. И не успела — к фирменному скорому поезду Москва-Адлер. Билет-то какой хороший достался — купе, нижнее место. Десять дней в любимом ущелье под Пицундой себе напланировала, к самому разгару сбора мандаринов хотела подгадать, даже соковыжималку новенькую по тому случаю приобрела, чтобы свежий сок по утрам, отборные мандаринки с дерева.

Всё равнодушно-бело вокруг. Бегут люди за окном, и нет им дела до моих несбывшихся планов. «Человек предполагает, а Бог располагает», - моя любимая присказка. Не единожды в день вспоминаю её к случаю. И вот привёл Господь применить и к себе...

Мой больничный опыт убог и ничтожен. Много лет назад лежала на обследовании, да быстро выписали с весёлыми листочками благополучных анализов. Что знаю о теперешней больнице? И вот сижу на больничной койке у окна, глотаю слёзы, страшусь наступающего дня.

Раньше мне казалось, что однообразные дни тянутся медленно и нудно. А ведь совсем не так. Однообразие больничных будней замельтешило с удивительной скоростью — подъём, температура, завтрак, процедуры, обход врачей, обед, тихий час, посещение, ужин, температура, отбой. Мелкими перебежками от завтрака к тихому часу, от процедур к посещению помчались мои денёчки к дню самому главному - операции. Только вдруг её отложили. Возникло серьёзное осложнение со здоровьем.

- Надо подлечиться, в таком состоянии операция невозможна. Назначим вам хорошие препараты, физиотерапию, барокамеру. Понимаю, вам хочется побыстрее, кому нравится лежать в больнице, но это необходимо, наберитесь терпения.

Лечащий врач Светлана Мухадиновна Психомакова смотрит на меня с искренним сочувствием, а у меня глаза на мокром месте - ведь не рассчитывала здесь задерживаться, ведь всё так хорошо спланировала! «Человек предполагает, а Бог располагает», — напоминаю сама себе, а слезы льются и льются и вот уже постовая сестра Елена Михайловна Золотарёва бежит с успокоительными каплями, садится рядышком на край кровати:

- Не расстраивайтесь. Вот подлечим вас, операцию сделаем, и забудете всё. Врачи у нас знаете какие замечательные! Светлана Мухадиновна - это же золото, у неё удивительные руки и душа добрая...

А ещё каждое утро к нам в палату вкатывалось солнышко! Елена Викторовна Никитина, клинический ординатор. Она нетерпеливо принималась расспрашивать нас - как спали, как ели, какая температура, и, казалось нам, она еле-еле дождалась утра, бежала через весь город, торопилась, нервничала, лишь бы узнать о нашем самочувствии, аппетите и анализах. Маленькая, подвижная, добродушная, сострадательная. Кого-то она мне напоминала. Ломала голову недолго: конечно, Светлану Мухадиновну. Та же участливость, готовность помочь и успокоить - её школа, школа сострадания и любви. Хороший учитель - толковая ученица. Благодатный багаж знаний, в котором рядом с профессиональным мастерством никогда не выходившее из моды сострадание больным, готовность утешить, даже потерпеть их неадекватность, несправедливые выпады, их уязвимость и беззащитность. Если Елены Викторовны почему-то не было в отделении, казалось, чего-то не хватает. Я всегда ждала её появления в палате, она умела порадовать. Вот и сегодня. Присела на краешек кровати, заговорщицки шепнула:

У меня для вас хорошие новости. Операция назначена на пятницу.

Облегчённо вздыхаю, а она:

Вам надо хорошенько выспаться перед операцией, лёгкое снотворное вам не помешает. И не волнуйтесь, всё будет хорошо. Оперировать берётся сам Владислав Геннадьевич.

Сам. Его так и звали больные отделения - сам. Помню, при первом обходе он вошёл в палату в сопровождении студентов и аспирантов и всего-то несколько слов сказал, спросил о самочувствии, а по сердцу - покой. У меня были к нему вопросы, и он пригласил побеседовать после обхода. А начал беседу так:

С праздником! Сегодня память Нила Столбянского, поздравляю.

Растерялась на секунду. Потом обрадовалась - православный! Милость Божия ко мне, немощной и унывающей в больничной палате. Православный хирург будет делать мне операцию. Конечно, хорошо, что сам. Но ещё лучше — православный!

Я хотела бы причаститься перед операцией, — почему-то доверительно сказала я Владиславу Геннадьевичу.

Обратитесь к старшей сестре клиники Лидии Никитичне Пучковой, она поможет.

Вот и ещё с одной православной душой свел Господь.

Обязательно, как же православному без  причастия на операцию идти?

Лидия Никитична сидит за большим письменным столом, в изголовье иконочки, лампада горит, на стене большой православный календарь. Лидия Никитична — человек в клинике известный. Во-первых, целых сорок лет она здесь, в этих стенах, видано-перевидано за эти годы немало. Во-вторых, дверь в её кабинет практически не закрывается, идут к ней за советом и помощью с утра до вечера. И тут уж не берусь определить, когда как к старшей сестре клиники, когда как к православной христианке. Вот и мне, чужому фактически человеку, не отказала в помощи. Кому-то позвонила, кого-то попросила.

- Завтра с утра, после обхода.

Стою в маленькой больничной часовенке перед образом Казанской Матери Божией. Она взирает на меня и требовательно, и милостиво, и кажется в эту минуту, что нет скорбей, которые не понесла бы я ради великой и ни с чем не сравнимой радости называться православной. Но вот склоняю голову под священническую епитрахиль, чувствую, как трепещет сердце перед страхом исповеди, как немощна моя греховная душа, как несовершенна жизнь и суетны устремления. Из рук священника принимаю я Святые Тайны Христовы и в благодати великого Таинства опять чувствую в себе силы выдержать всё, Господом уготованное.

И с этим чувством поднимаюсь на четвёртый этаж, и с этим чувством звоню своим близким и сообщаю им звенящим от радости голосом:

Завтра в десять, прошу ваших молитв...

Тебе страшно?

Мне радостно, я причастилась.

Раннее утро. Я уже умылась холодной водой, переоделась в операционное и стою у окна, за которым до меня нет никому никакого дела. Но здесь, в отделении, до меня есть дело всем. И постовой сестре Ларисе Степановне, пришедшей сделать мне укол, и буфетчицам Нине Николаевне Бровциной и Любови Антоновне Федорчук, вчера вечером шепнувшим мне «всё будет хорошо», и моей соседке по палате Настеньке Ивановой:

Я сразу же позвоню вашим, сразу же, не волнуйтесь

А вот и Светлана Мухадиновна. Глаза-звёзды вопрошают: Готовы?

Готова.

Меня везут на громыхающей каталке в операционную. Опять много белых халатов, и опять белый цвет кажется мне равнодушно-белым. Но вот вижу склонённого надо мной Владислава Геннадьевича:

Ну что, с Богом? - спрашивает он тихонечко.

С Богом, — отвечаю ему и крещусь широким крестом.

Всё. Больше ничего не помню. Потом откуда-то из глубины сознания слышу «операция закончена», потом опять погружаюсь в беспамятство. И вот оно, первое ощущение возвратившейся жизни. Вижу склонённого над собой... священника. Хочу произнести «благословите», но губы не слушаются. Батюшка благословляет меня, говорит слова утешения и поддержки. Иерей Сергей Филимонов, священник и врач практикующий хирург-лор. Он возглавляет Общество православных врачей Петербурга, автор нескольких книг, я слышала о нём, но познакомиться до операции не получилось. И вот он пришёл в реанимационное отделение, дабы поддержать и благословить православную христианку. Щедры Господни утешения. Туда, в никуда, за черту сознания - «с Богом!» - из уст православного хирурга. Оттуда, обратно в осмысленную жизнь - с благословением православного пастыря. Сквозь невыносимую боль пробилась ко мне пока ещё слабым пульсом радость Божьего соучастия. Потом она окрепнет во мне, станет явной и торжествующей.