Любовь и другие иностранные слова - Эрин Маккэн

– Пришли мне список пожеланий насчет подарков.

– Хорошо. В общем, второй класс я проскочила.

– А я третий. А Стью?

– Стью уже семнадцать. Никогда ничего не пропускал. Включая обед.

– Вы, похоже, очень дружите. Вы… встречаетесь?

– Мы со Стью? Нет. – Я устремляю взор вдаль и стараюсь, чтобы голос мой звучал непринужденно. – Мы оба сейчас ни с кем не встречаемся.

Он отвечает веселым кивком, и я не знаю, как это истолковать.

Мы подошли к перекрестку и ждем светофора. На той стороне стоит Стью, поедая кекс размером с мяч для софтбола. И этот кекс наверняка не первый.

– Мне говорили, что кофейни здесь лучше, чем на кампусе, – говорит Итан.

– Фэйр-Граундс, – указываю я рукой. Там, где стоит Стью. И я сама иду туда же.

– Ничего, если я присоединюсь?

– Ничего. Мы ходим сюда каждый день после занятий.

– Зря ты это сказала. Теперь вы от меня не отвяжетесь.

– Да мне и не хочется.

– Как мило.

Загорается зеленый. Мы переходим улицу, и я снова чувствую эту волну, этот поток энергии, который подхватил меня в прошлую среду. Теперь, идя с ним бок о бок, мне хочется спросить, чувствует ли он то же самое. Но наши отношения еще не на той стадии, чтобы обсуждать физические признаки влюбленности или исследования касательно любви с первого взгляда. Лучше подождать.

У нас еще будет время без конца говорить и об этом, и о многом другом. Я надеюсь, что будет.

– Так какая у тебя любимая песня Styx?

– Я влюбилась в них после «The Best of Times». Это первое, что я у них услышала.

– Любовь с первого прослушивания? – игриво интересуется он.

– Именно. И преданность моя с годами не ослабевает. А у вас какая любимая?

– Ох, должен признаться, что «Lorelei», – отвечает он. Как жаль, что меня зовут не Лорелей.

Я думаю о Лорелей,И кругом голова.Порхает – бабочки нежней,Шаги слышны едва.

– Наверное, в твоей школе не так уж много поклонников Styx, – говорит Итан.

– Вы хотите сказать, что величайший музыкальный талант всех времен не может получить мирового признания?

– Нет. Просто, хм-м-м, нечасто встретишь фаната Styx младше тридцати.

– Забавно, что вы это сказали. У нас в семье шутят, что мне вот-вот исполнится тридцать.

– И я понимаю почему. Видимо, ты во всем такая? Любишь не то, что твои друзья? Тебе ближе люди постарше?

– В чем-то да. Во многом даже. Но вот до удобной обуви я не дошла. То есть я понимаю, что у нее есть свои плюсы. Но у меня нет удобных ботинок. Пока что.

– Слушай, Джози, а если бы у тебя был выбор между наикрутейшей вечеринкой в пятницу вечером и, скажем…

– Стряпней на пару с соседкой, которой за восемьдесят?

– Да.

– Я выберу готовку с миссис Истердей. Мы отлично ладим. С ней есть о чем поговорить.

– Истердей?

– Имя что надо, а? Но на вечеринки я тоже хожу. Просто мне там не так уютно, как с миссис Истердей.

– Почему? Что в тусовках тебе не нравится?

– Поначалу все нормально, но быстро надоедает. Весь этот шум, крики, пьяные, все эти люди, которые на тебя натыкаются… Все надоедает! И мне просто приходится уходить.

– Ох! – Кажется, он обрадован и взволнован этой мыслью. – Слушай, а если на рубашке попадется узелок или бирка…

– Я не могу ее носить.

– Чрезмерная возбудимость органов чувств.

– Именно.

Этот термин был придуман польским психологом, который одним из первых всерьез занялся изучением одаренных детей. Он обнаружил, что люди с очень высоким IQ излишне чувствительны к некоторым импульсам – свету, звукам, запахам, текстурам. Чувствительны до такой степени, что это порой мешает им нормально жить.

– Ты – единственный человек из моих знакомых, который знает, что это такое, – говорит Итан. Стью вообще-то тоже знает, но я об этом молчу. – Мы, кажется, очень с тобой похожи, Джози. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить обо всем этом с понимающим человеком, моя дверь всегда открыта.

– Правда? Спасибо.

– В любое время. Я серьезно. Я знаю, как редко встречаются люди, которые понимают, кто ты такой и через что тебе приходится проходить. Такие люди попадаются не часто, и это большая удача.

Люди, которые говорят на одном с тобой языке, хочу добавить я, но вместо этого говорю: «Да, это правда».

Он довольно кивает – или мне только кажется, что довольно.

К нам присоединяется Стью, и он спрашивает Итана:

– Ну и как вам Кэп после первой недели?

– Ничего, нравится, – он смотрит прямо мне в глаза, и у меня от его слов краснеют уши. – Люди очень милые, общительные и с отличным музыкальным вкусом.

– Угощайтесь, – говорит Стью, протягивая нам кекс.

– Вот, – комментирует Итан. – Я как раз об этом. Куда ни пойдешь, люди везде предлагают тебе свои кексы.

– Да, мы такие, – отвечает Стью, откусывая гигантский кусок.

– Похоже, ты нас с Джози опередил.

– Зкшк.

– Закуска, – перевожу я.

По пути внутрь Итан спрашивает:

– Вы обычно остаетесь в кафе или берете еду с собой?

– Обычно сидим тут, – отвечаю я.

– А я сегодня просто возьму с собой кофе.

Здесь, в Фейр-Граундс, официанты такие расторопные, что на его заказ у них уходит всего тридцать две секунды, чтоб их.

– Но, может, в следующий раз и посижу. Ты ужасно аппетитно ешь этот кекс.

– Вжмт ппжбвчь.

– Возьмите попробовать, – поясняю я.

– В другой раз. Ну, еще увидимся, – говорит Итан, желает нам хорошего дня и машет на прощание у дверей.

Я поворачиваюсь к Стью и спрашиваю:

– А Джен Ауэрбах знает, что ты не носишь носки со швами?

– Допускаю, что нет.

– А ты не думаешь, что ей следует знать?

– Нет. Мне важнее выяснить, может ли она ходить в непарных носках со швами.

– Я знаю, что она тебе нравится.

– На самом деле я бы хотел это узнать про всех, но как-то редко разговор заходит.

– Ну, ничего, я сама выясню у нее. Все ради тебя!

– Да, я так с самого начала и спланировал, чтоб ты ее расспросила.

– Она тебе нравится.

– Так же, как тебе нравится препод? – говорит он с коварной ухмылкой.

– Что?! – протестую я.

– Я видел, как ты шагала рядом с ним. Тебе явно было уютно.

– Мы говорили про Styx. Как мне еще было выглядеть?

– Ладно, ладно, – он все так же ухмыляется и пожимает плечами.

– Ешь свой кекс, – командую я, и на языке «Джози» это значит «заткнись», что, в свою очередь, переводится с «Боже мой» как «Ты прав, и мне нечего ответить».