Псы войны - Антон Первушин

– Это и есть доктор Трофимов, – шепнул Андрейчик, непонятно засмущавшись. – Валерий Владленович.

– Кто здесь? – Трофимов резко обернулся и с подозрением уставился на посетителей.

Разведчик Виноградов увидел, что у «непризнанного гения» биотехнологии светлые до прозрачности глаза, а взгляд блуждающий и словно бы созерцающий не стоящего рядом человека, а пространство вокруг и около него.

Андрейчик засмущался ещё больше и, по всему, успел пожалеть, что привёл сюда настырного бизнесмена.

– Тебя знаю, – сказал Трофимов, бесцеремонно ткнув пальцем в Андрейчика. – Тебя – нет, – тычок в сторону Виноградова-Ивановского.

Разведчик Виноградов подумал, что здесь нужен особый подход. Трофимова явно не интересовала кредитоспособность спонсора – он был человеком другого поколения и совершенно другого образа мыслей, нежели его молодой коллега из отдела инноваций. Бизнесмен Ивановский, впрочем, придерживался иной точки зрения: он-то видел перед собой обыкновенного «шизика», свихнувшегося на формулах, потерявшего ощущение времени, мира и своего места и в том, и в другом. Таким людям, по мнению Ивановского, следовало сразу показать, кто в компании главный, – тогда они становились легко управляемы.

– Хм-м, – сказал псевдобизнесмен, переключая внимание Трофимова на себя. – Мы тут по делу пришли. Я денег дать могу, если вы меня убедите, что за вашей… эта… вакциной… реальное будущее.

– Время отнимаете, – отозвался Трофимов. – А времени мало…

Он отвернулся и вновь с азартном застучал по клавишам своего чудовищного калькулятора. Бизнесмен Ивановский ошибся: «непризнанный гений» происходил из совсем особой категории высоколобых – из тех, для которых их внутреннее видение мира куда важнее внешнего. Двое гостей были для Трофимова не более, чем фантомами, досадной помехой, отвлекающей от главного – от кипения идей.

– Знаете, – сказал Андрейчик, – вам лучше Бруммана дождаться…

– Бруммана? – удивился бизнесмен Ивановский, разведчик Виноградов при этом насторожился. – Это ваш местный президент, что ли?

– Нет, это не наш президент, – Андрейчик покачал головой. – Борис Брумман – президент Биармской республики, а у нас начальником отдела работает его сын – Айн Брумман.

– Вот так-таки начальником отдела? – ещё больше удивился бизнесмен Ивановский; разведчик Виноградов всё это отлично знал, а потому промолчал.

– Да. И очень хороший специалист, между прочим.

С мнением Андрейчика был явно не согласен «непризнанный гений». Только заслышав фамилию Бруммана, Трофимов бросил расчёты, развернулся и уставился своим «прозрачным» взглядом на Виноградова-Ивановского.

– Кто «хороший специалист»? – скаредно осведомился Трофимов и тут же, не ожидаясь ответа, дал старшему сыну президента Биармии исчерпывающую характеристику: – Брумман – ничтожество. Тупица. Не понимает. Я ему объяснял. Много раз. Дорого. Индивидуальный подход. Не понимает. Тупица. А времени мало…

– Пойдёмте отсюда, – вмешался Андрейчик и даже попытался взять бизнесмена Ивановского под руку.

Разведчик Виноградов сбросил пальцы главы отдела инноваций со своего локтя.

– Зачем же уходить? Мне любопытно.

– Вы понимаете? – казалось, Трофимов начал проявлять интерес к гостям, которые отвлекли его от важных дел, однако пока было неясно, какого рода этот интерес и что из всего этого получится.

– Меня интересует, что такое «вакцина Трофимова», – раздельно произнёс разведчик Виноградов, а бизнесмен Ивановский при этом скромно стоял в сторонке. – Брумман – тупица.

Андрейчик мог бы обидеться за коллегу, но промолчал.

– Нет вакцины Трофимова! – заявил вдруг Трофимов. – Вакцина Трофимова – бред. Вымысел. Мистика. Есть вирус Трофимова. Это вирус. Уничтожить. Брумман – тупица. Не понимает. А времени мало…

Разобраться в этой скороговорке было невозможно, и разведчик Виноградов решил отложить это дело на потом. Сейчас главное, чтобы «клиент» не умолкал, чтобы продолжал нести околесицу, за которой скрывалась (и Виноградов это чувствовал) информация о том, что происходит в действительности на «Спирали» и в окрестностях, а проанализировать эту информацию можно будет в более спокойной обстановке.

– Вирус? – переспросил Виноградов, чтобы направить движение мысли Трофимова в нужном ему направлении. – Почему вирус?

– Модификат, – с готовностью отозвался учёный. – Зависимый от среды. Вам не понять. Вы профан. Но Брумман должен. Обязан по должности. А он тупица.

– Но вы попытаетесь… эта… объяснить мне?

– Что объяснять? Индивидуальные особенности. Пусть Брумман объясняет. У него время есть. У меня – нет…

Сказавши так, «непризнанный гений» вернулся к своему прерванному и безусловно высокоинтеллектуальному занятию и больше в разговор не вступал. Ивановский оглянулся на Андрейчика. Тот со значением покрутил пальцем у виска.

– Я могу увидеть Бруммана? – спросил псевдобизнесмен. – Который… эта… непрезидент.

– Да, разумеется, – закивал руководитель отдела инноваций. – Сегодня рабочий день и он обязательно будет…

Однако ни в этот, ни в последующие сорок дней Айн Брумман, старший сын президента Биармии, на территории комбината «Спираль» не появился…

Под тихое шипение скрытого компрессора дверь закрылась, и автобус тотчас же тронулся с места, покатил к повороту.

Золотарёв проводил его взглядом, потом повернул голову и со смешанным чувством посмотрел на высокие стальные ворота и будку контрольно-пропускного пункта. В прошлый раз, три года назад, он шёл к этим воротам, сдерживая дыхание в предчувствии близкой схватки. Внутренне он был сжат, словно пружина, и готов стрелять в любого, кто встанет у него на пути, а потому воспринимал эти ворота и эту будку почти как преддверие ада.[3] И хотя всё закончилось хорошо, воспоминание об этом впечатлении сохранилось, вызвав лёгкую волну мурашек.

Впрочем, за прошедшие годы в окружающем пейзаже появились новые детали, а значит, появится и новое впечатление, которое, конечно же, наложится на старое, и былые воспоминания поблекнут, растворятся, исчезнут, как дым, под суровым ветром времени. Туда им и дорога.

Из новых деталей. Подъездная площадка расширилась, дюралевый монумент в виде креста литовских ВВС исчез, зато появились две ухоженные клумбы, на которых заботливый садовник взрастил цветы в виде государственного флага и государственного герба Литвы. Понятно, что флаг – затея довольно простая, а вот на герб, должно быть, ушло изрядное количество сил и времени. Золотарёв одобрительно прицыкнул, рассматривая рыцаря в доспехах и с мечом, скачущего на белом коне в неизвестность, – древний герой Литвы был воспроизведён в мельчайших подробностях; при этом в композиции чувствовалось не слепое следование государственному стандарту, а желание цветовода подчеркнуть значимость этой фигуры для становления независимой республики. Даже если Золотарёв в своей оценке и ошибался, выдавая желаемое за действительное, любой мог убедиться, где «небо», а где «земля», посмотрев на кирпичную стену справа от стальных ворот, на которой были отдельно изображены и трёхцветный флаг, и Витис на белом коне, но в образцово-каноническом варианте.

Обилие государственной символики на столь незначительном пятачке литовской территории объяснялось, скорее всего, тем, что аэроклуб «Пилотас», принадлежащий деловой девушке Ангеле Бачинскайте, обрёл не так давно совершенно новый статус. Этой зимой президентом (по-местному – прязидянтесом) Литвы стал бывший премьер-министр Роландас Паксас – лётчик-спортсмен и владелец клубной карты «Пилотаса». Об этом всякого постороннего извещала вывеска на восьми европейских языках. К своему удовольствию, Сергей нашёл и надпись на русском, что в отделившихся республиках было большой редкостью. Она гласила: «Президентский аэроклуб „Пилотас“».

Со стороны Ангеле это слишком самонадеянно, решил Золотарёв, но в конце концов ей виднее, как вести свой бизнес. И кроме того, Литва – это не Россия, здесь и населения-то всего чуть более миллиона, и президент – не средоточие чаяний и гарант, а можно сказать, сосед по коммуналке…

Потоптавшись на остановке и пообвыкнувшись, майор сдвинул козырёк модной кепки по-молодёжному на затылок, и уверенно зашагал к воротам. В будке охранника он ожидал увидеть старика Михалыча, который пострадал в прошлый раз от вероломного нашествия русских лётчиков и перед которым Золотарёв давно хотел извиниться. Однако Михалыча там не оказалось – вместо него в будке восседал натуральный секьюрити при кобуре. Он воззрился на Сергея такими пустыми, такими белесыми глазами, что майор приготовился к длинному и совершенно бессмысленному разговору, в ходе которого эта самостийно-незалежная задница будет изображать, что родилась уже после «оккупации», что языка «оккупантов» не понимает и понимать не хочет, а потому ничем не может помочь незваному гостю, который скорее бы уж проваливал в свою Россию к своему борщу, водке и балалайке. Золотарёв мог и не связываться, а сразу начать на английском, который знал неплохо, но изображать кого-то другого, кем он не является, было ниже достоинства Сергея.