Бойцовский клуб (перевод А.Амзина) - Чак Паланик

Маленькая фигура миссис Патрик Мэдден, вставшей на колени перед телом её мужа, богатые люди, люди, которых они называли друзьями, пьяно возвышаются над ней и хохочут.

Жена, она сказала:

— Патрик?

Лужица крови растекается всё дальше и дальше, пока не касается её юбки.

Она говорит:

— Патрик, довольно, перестань притворяться мертвецом.

Кровь поднимается вверх по юбке, это капиллярный эффект, нитка за ниткой и всё по её юбке.

Вокруг меня кричат люди из проекта «Разгром».

Затем кричит миссис Патрик Мэдден.

И в подвале «Оружейки» Тайлер Дерден соскальзывает на пол — тёплая отбивная. Тайлер Дерден великий, бывший совершенным целый миг, сказавший, что миг — это всё, чего ты можешь ждать от совершенства.

И битва продолжается и продолжается, потому что я хочу умереть. Потому что только в смерти мы обретаем имена. Только в смерти мы перестаём быть частью проекта «Разгром».

Глава 25

Тайлер стоит там, он определённо круто выглядит, белокуро-снежный, как и все ангелы. Моя воля к жизни поражает меня.

Я, кровавый кусок ткани, высушенный на матраце в моей комнате Мыловаренной компанией на Пейпер-стрит.

Всё в моей комнате исчезло.

Моё зеркало с фотографией моей ноги, когда я получил рак на десять минут. Хуже чем рак. Зеркала нет. Дверь шкафа открыта, мои шесть белых рубашек, чёрные брюки, бельё, носки и ботинки исчезли. Тайлер говорит: — Вставай.

Подо всем, и за всем, и внутри всего, что я взял дозволенного — зреет и растёт нечто ужасное.

Всё разрушилось.

Обезьяны-космонавты испарились. Всё сместилось: жир после отсасываний, армейские кровати, деньги, особенно деньги. За мной остались только сад и дом.

Тайлер говорит:

— Последнее, что нам осталось сделать, это твоё, как его, мученичество. Твоя эта самая Большая Смерть.

Только смерть не должна быть грустной и депрессивной, твоя будет радостной и вселяющей надежду.

Ох, Тайлер, я страдаю. Просто убей меня здесь.

— Вставай.

Убивай уже! Убей меня. Убей меня. Убей меня. Убей меня.

— В этом есть своё величие, — говорит Тайлер. — Представь это: ты на крыше самой высокой постройки в мире, постройка под контролем проекта «Разгром». Дым выкатывается из окон. Столы падают в толпы на улицах. Настоящая опера смерти, вот что ты получишь.

Нет, говорю. Ты достаточно меня попользовал.

— Если ты не присоединишься, мы пойдём к Марле.

Показывай дорогу, говорю.

— А теперь выгрёбывайся из кровати, — говорит Тайлер, — и приземляй гузно в грёбаную машину.

Так что Тайлер и я на вершине Паркер-Моррис билдинг с пистолетом, застрявшем в моём рту.

Наши последние десять минут.

Паркер-Моррис билдинг перестанет существовать через десять минут. Я знаю это, потому что Тайлер знает это.

Ствол пистолета упирается в заднюю стенку моей глотки, Тайлер говорит: — На самом деле мы не умираем.

Я ощупываю языком ствол, упирающийся в щёку, и говорю, Тайлер, ты думаешь о вампирах.

Наши последние восемь минут.

Пушка лишь на тот случай, если полицейские вертолёты доберутся быстрее.

Боже, это выглядит так, будто один человек стоит на крыше и держит пистолет в своём рту, но на самом деле Тайлер держит пушку, и это моя жизнь.

Вы берёте 98-процентную концентрированную дымящую азотную кислоту и добавляете три части серной кислоты.

У вас получился нитроглицерин.

Семь минут.

Смешайте нитроглицерин с опилками, и вы получите отличный пластит. Многие обезьяны-космонавты смешивают свой нитроглицерин с хлопком и добавляют в качестве сульфата горькую соль. Это тоже сработает. А некоторые обезьяны используют смесь парафина с нитроглицерином. Парафин никогда, ни разу у меня не срабатывал.

Четыре минуты.

Тайлер и я на краю крыши, пушка у меня во рту, и я неожиданно задумываюсь о том, насколько чист ствол.

Три минуты.

И тогда кто-то кричит.

— Подожди, — и это Марла, идущая к нам по крыше.

Марла идёт ко мне, потому что Тайлер ушёл. Бедняжка. Тайлер — моя галлюцинация, а не её. Тайлер исчез будто по мановению волшебной палочки. И теперь я всего лишь одинокий человек, держащий пистолет в своём рту.

— Мы шли за тобой, — кричит Марла, — все люди из групп поддержки. Ты не должен делать этого. Положи пистолет.

За Марлой все больные раком яичек, мозговые паразиты, люди с меланомой, туберкулёзники, они идут, тащатся, ковыляют, катятся на своих инвалидных колясках ко мне.

Они говорят:

— Подожди.

Их голоса приходят ко мне с холодным ветром, они говорят: — Остановись.

И:

— Мы можем помочь тебе.

— Дай нам помочь тебе.

По небу летят — хоп, хоп, хоп, — полицейские вертолёты.

Я ору, уходите! Уходите отсюда! Это здание взорвётся.

Марла кричит:

— Мы знаем.

Похоже, наступил момент богоявления.

Я не убиваю себя, кричу я. Я убиваю Тайлера.

Я — Жёсткий Диск Джо.

Я помню всё.

— Это не любовь или что-то в этом роде, — орёт Марла, — но, я думаю, что ты мне тоже нравишься.

Одна минута.

Марле нравится Тайлер.

— Нет, мне нравишься ты, — орёт Марла. — Я знаю разницу.

И ничего.

Ничего не взрывается.

Ствол пистолета упёрся в мою выжившую щёку, и я говорю, Тайлер, ты смешал нитроглицерин с парафином, да?

Парафин никогда не срабатывает.

Я должен сделать это.

Полицейские вертолёты.

Я жму на спусковой крючок.

Глава 26

В доме отца моего много обителей. Конечно, когда я нажал на спусковой крючок, я умер.

Лжец.

И Тайлер умер.

При полицейских вертолётах, грохочущих и летящих ко мне, при Марле и всех людях из групп поддержки, которые не могли спасти себя, с ними всеми, кто меня не уберёг, я должен был нажать на спусковой крючок.

Это было лучше, чем настоящая жизнь.

И твой один великолепный момент не длится целую вечность.

На небесах всё белое на белом.

Фальшивка.

На небесах всё тихо, все в туфлях на резиновой подошве.

Я могу спать на небесах.

Люди написали мне на небеса и рассказали мне то, что я помню. Что я их герой. Я поправлюсь.

Ангелы здесь явно из Ветхого Завета, легионы и лейтенанты, небесное воинство, которое работает день посменно, а потом приходят другие. Кладбище. Они приносят тебе пищу на подносе с таблетками в бумажном стаканчике. Долина Кукол.

Я встретился с Богом за его длинным столом из ореха, с дипломами, развешанными по стенам за его спиной, и Господь спросил меня: — Зачем?

Зачем я причинил столько боли?

Неужели я не понимал, что каждый из нас — священная, уникальная снежинка с особыми уникальными особенностями?

Неужели я не вижу, что мы все — проявления любви?

Я смотрю на Бога за его столом, пишущего что-то в свой блокнот… Господь всё не так понял.

Мы не особенные.

Но мы не дерьмо и не мусор.

Мы просто есть.

Мы просто есть, и то, что случается, — просто случается.

И Господь говорит:

— Нет, это не так.

Да. Нуу. Ессно. Не учите Бога жизни.

Господь спрашивает меня, что я помню.

Я помню всё.

Пуля из пистолета Тайлера, она продырявила мою щёку и придала мне этакую зубастую улыбку от уха до уха. Да, вроде как злобная тыква в Хэллоуин. Японский демон. Дракон наживы.

Марла по-прежнему там, на Земле, и она мне писала. Когда-нибудь, сказала она, меня заберут обратно.

И если бы здесь на Небесах был телефон, я бы позвонил Марле с Небес и в тот миг, когда она скажет: — Привет, — я бы не повесил трубку. Я бы сказал: — Салют. Что происходит? Расскажи мне всё — до мельчайших подробностей.

Но я не хочу назад. Не сейчас.

Просто потому что.

Потому что каждый раз кто-нибудь приносит мне поднос с обедом и мои пилюльки, и у него подбитый глаз, или швы на лбу, и он говорит: — Мы скучаем по вам, мистер Дерден.

Или кто-нибудь со сломанным носом драит шваброй пол позади меня и шепчет: — Всё идёт по плану.

Шепчет:

— Мы собираемся сломить цивилизацию, только так мы сможем сделать из нашего мира что-то лучшее.

Шепчет:

— Мы попробуем вернуть вас.

Примечания

1

Или «звёздочками».

2

Такого вообще-то не бывает. Почти.

3

Аэропорт имени Кеннеди.

4

Досл. пер.:

Рабочие пчёлы могут уйти,

Даже трутни улетают прочь,

Матка — их рабыня.

5

Досл. пер.:

Без единого гнезда

Птица назовёт весь мир своим домом.

Жизнь — твоя карьера.

6

dolls — куклы; dogs — собаки.

7

Враньё позорное, ничего не будет.

8

Досл. пер.

Тигр может улыбаться

Змея скажет, что любит тебя

Ложь делает нас злыми.

9

Французский картофельный суп с сельдереем и сливками.

10

Испанский холодный томатный суп, немного схожий с окрошкой.