На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

— Ох, товарищ командир, — вздохнул дед, — нового много, да не радует оно!

— Что, измываются паны?

— Грабители, насильники, провались они в болото! — И дед Талаш возмущенно махнул рукой.

Поведал тут дед про все, что случилось с ним: про стожок, про свое унижение перед польскими легионерами, про их насмешки и надругательства и про то, как вспыхнуло в нем возмущение. Когда дед рассказывал, как он упрашивал легионеров не забирать у него последнее сено, голос его звучал покорно и жалостливо. А когда дошел до стычки с захватчиками, глаза деда вспыхнули огнем борьбы, он весь помрачнел, сжал кулаки, вскочил со скамьи и, размахивая руками, показал, как он угостил легионеров, как они полетели от него и как он вырвался и бросился в лес.

— Браво, дед! — похвалили его красноармейцы.

— Неужто, дед, ты такой сильный? — недоверчиво спросил широкоплечий Букрей.

Дед Талаш остановил на нем свои быстрые темные глаза, минутку всматривался в Букрея.

— А давай поборемся! — тихо, но твердо и уверенно бросил Букрею вызов дед Талаш.

Бойцы дружно и весело захлопали в ладоши:

— Молодчина, дед! Вот это дед!

Широкоплечий Букрей вынужден был умолкнуть под шумные голоса бойцов. А Талаш с еще большим увлечением вел свой рассказ о событиях последних дней, о своих скитаниях по лесам, по чужим углам, про встречи свои с пострадавшими от оккупантов людьми и про разные эпизоды из их жизни. Наконец он остановился — и это было центральным местом его рассказа — на издевательствах белопольских оккупантов над людьми, преданными советской власти, и на аресте Панаса. И, когда дед заговорил про своего сына, про мучения невинного подростка, голос его задрожал, в нем послышались нотки глубокого отцовского горя. А окончил он свой рассказ так:

— Где же мне искать справедливость? К кому же обратиться, как не к вам, товарищи красное войско? Вот я и пришел просить совета и помощи.

Молчавший все это время и внимательно слушавший деда молодой человек с непроницаемым лицом, одетый наполовину в военное, наполовину в штатское, подошел к Талашу:

— Очень рад встретиться с вами. Вы славный старик! — и крепко пожал руку деда. А потом обратился к бойцам: — Товарищи! Деду надо помочь. Надо освободить его сына. Надо! — подчеркнул он последнее слово.

Лицо деда засветилось надеждой, и он с глубокой благодарностью взглянул на незнакомого молодого человека, — кто ж он такой?

— Я, товарищи, буду служить вместе с вами, буду помогать вам. А там мне теперь нет места! — с жаром воскликнул дед Талаш. — Я знаю лес, болота, речки, озера. Проведу вас так, что никакой панский черт не заметит. И еще, товарищи, прошу я вас дать мне настоящее военное ружье. Ну, если не подарить, так одолжить. Отвоюю у врага — верну вам, товарищи.

Эта непосредственность, чистосердечность и горячее желание иметь «военное ружье» еще больше расположили красноармейцев к деду.

— Надо зачислить деда в ряды Красной Армии и выдать ему винтовку как красноармейцу, — не то шутя, не то серьезно заметил один из ротных командиров.

— Винтовку деду мы дадим, — сказал командир батальона, — но сначала надо ему попробовать нашего медку. Угощайся! — обратился он к деду Талашу.

Дед сначала смутился, но на него дружно насели красноармейцы. Букрей подал ему кусок хлеба:

— Ешь, дед, вместе воевать будем!

Только после этого рука деда Талаша совершила несколько экскурсий в жбан с медом.

— Ну, товарищи, давайте подумаем, как помочь деду, — снова заговорил командир батальона. — Я считаю, что неплохо было бы заодно прощупать и польские позиции немного поглубже… Что скажете на это, товарищи?

— Дело хорошее!

— Это идея!

Собравшиеся дружно поддержали предложение командира.

— Товарищ командир, прошу слова!

— Говори, Букрей!

— Сегодня вечером мы сменяем третий батальон. Надо сегодня же выслать разведку, да поглубже, в тыл врага. Подобрать десятка два-три добровольцев… Если разрешите, мы с дедом обмозгуем это дело, и я сам пойду в разведку.

Букрей был известен в батальоне как человек смелый, решительный, с «комбинаторской головой», и ему охотно поручили организовать и провести разведку во вражеском тылу. Деду Талашу выдали красноармейскую винтовку и доверили быть проводником разведчиков.

— Так воюем, дед? — обратился к деду Букрей и положил ему руку на плечо.

Счастливый и взволнованный, дед Талаш обеими руками пожал руку Букрею.

Когда дед Талаш вышел из хаты, он увидел рядом с собой незнакомого молодого человека в полувоенной форме.

— Хотел бы с вами потолковать немного, — сказал он деду. — Вы куда собрались?

— А тут… к одному знакомому.

— Мне вот интересно знать, — промолвил незнакомец, — если бы легионеры не задели вас лично, вы пошли бы против них?

Для деда Талаша этот вопрос был неожиданным. Не зная, куда гнет незнакомец, он ответил уклончиво:

— Не трогали бы меня — и я бы их не трогал.

Немного подумав, задумчиво добавил:

— А может… кто его знает… не знаю, как бы оно было…

Незнакомец помолчал.

— Ну, а знаете ли вы, что несет с собой белопольская война? И кто с нами воюет?

— Так, наверное, хотят свою, панскую Польшу построить.

— А если паны построят, как вы говорите, свою Польшу, то вам, крестьянской бедноте, и нам, рабочим, что они дадут?

Дед Талаш глянул незнакомцу в глаза:

— А скажите, кто вы будете?

Непроницаемое лицо его осветилось вдруг приветливой улыбкой.

— Я рабочий из Гомеля. Есть у меня и фамилия, как и у всякого человека, но она мне тут не нужна. А если вы хотите звать меня, то зовите Невидный.

Поразился дед Талаш:

— А я бы скорей назвал вас — Удивительный.

Невидный усмехнулся.

— Нет, удивительного тут ничего нет, — сказал он. — Дело в том, что я веду секретную, или, как говорится, подпольную, работу по заданию нашей партии большевиков. И если вы слышали, что там и сям против белополяков вспыхивают восстания, то тут есть немножко и моей работы.

Тогда дед Талаш сообщил приглушенным голосом:

— Эге! Вот ведь и я начал такую работу.

— Я сразу догадался, что вы — человек нужный и ценный, но вам надо смотреть на происходящие события шире и глубже.

Захватывающе интересные вещи рассказывал Невидный деду Талашу, и, слушая его, не мог не согласиться дед, что перед ним раскрывалась подлинная правда.

Дед Талаш не просто проводник разведчиков Букрея. Во-первых, он сам полноправный боец, у него есть теперь настоящая винтовка и сорок пять патронов; во-вторых, под его командой находится восемь крестьян из Высокой Рудни, народ отважный и ловкий. Собрать такую команду было не так-то просто, но дед Талаш не пожалел горячих, как огонь, слов, чтобы разогреть кровь крестьян и поднять их на борьбу против оккупантов.

— Неужто, товарищи, вы будете греть пузо на печи, ждать, когда к вам придет пан да стукнет дубиной по голове? Не пожалеет вас пан. Припомнит каждый дубок, срубленный в лесу, рогач для сохи, которую ладили вы, чтобы у вас было чем ковыряться в поле. Но и поле он заберет у вас. Заставит батрачить в своем имении. Последнюю нитку вытянет из вашей рубахи. Мы должны помочь нашей Красной Армии прогнать прочь панскую свору, чтоб не паны, а мы сами, которые беднота и рабочие, вместе с товарищами большевиками были тут хозяевами и строили свою жизнь по-своему.

Не последнюю роль в привлечении восьми сыграл рассказ деда о разоружении польского конвоя и особенно о карабине Мартына Рыля, отнятом у конвоиров. Мартына тут многие знали. Существенную помощь деду оказал Невидный — он умел мастерски разговаривать с людьми.

В сумерках двинулись в поход две группы вооруженных людей: тридцать красноармейцев во главе с Букреем и восемь крестьян под командой деда Талаша, а всех вместе сорок человек.

Кончался второй из тех трех дней, на исходе которых дед Талаш и Мартын Рыль должны были встретиться у Долгого Брода. Дед твердо держал это в памяти. Таким образом, впереди были еще длинная зимняя ночь и короткий зимний день. С избытком оставалось времени, чтоб не спеша прийти к сроку в условленное место.