Слёзы Турана - Рахим Эсенов

— Храбрец всегда неосторожен, силач всегда самоуверен. И если он погибнет в огне, то смерть его — достойная победа, — сквозь стиснутые зубы прошипел Санджар. Он сидел на подогнутых ногах, словно окаменев.

— Мой повелитель, — подполз к нему Каймаз, осторожно слизывая пот с верхней губы, из-под носа. — Ты швыряешь камнем в слабую травинку. Смотри, смотри! — воскликнул радостно Каймаз.

Скорпион приподнялся, замер на миг и высоко задрал толстый зеленоватый хвост. Потом ошалелая тварь с силой трижды прижала жало к своей спине. Клешни обмякли, и победитель припал к подносу, ослабив хвост…

Каймаз погасил огонь. Скорпион был неподвижен.

— Не верь скорпиону, — обратился Каймаз к Санджару, — он не убил себя. Он хитрит, чтобы в удобный момент отнять у своего врага жизнь. Не верь скорпионам, мой повелитель! А своему визирю не верь еще больше!.. Он опаснее скорпиона… Он уже нацелил свое ядовитое жало.

И вот чудо: одна из лапок скорпиона дернулась. Сжались клешни. Скорпион медленно пополз по подносу, стараясь скрыться… Каймаз хотел раздавить его, но Санд-жар остановил:

— Счастливая звезда взошла над тобой, — с уважением обратился он к скорпиону-победителю. — Теперь я верю твоему характеру и сердцу. Ты предсказал мне новую победу, вселил уверенность в мою душу. — Повелитель Турана высоко приподнял поднос и осторожно сбросил скорпиона за окно, в цветник, где полыхали черные розы.

ГОЛОВА ВИЗИРЯ

…Пир длился пятый день. Пили с перерывами для охоты и смотра воинских отрядов. После парада уехали в загородное поместье визиря ал-Фалда, у которого гостили китайские циркачи и танцовщицы.

Уставший, с большими отеками под глазами, Санджар долго смеялся над укротителями жаб и мышей, а потом замолчал, насупив брови. Тут же затихла музыка, исчезли артисты, насторожились приближенные.

— Каймаз! — позвал султан. Справа поднялся красивый, гибкий юноша в черном халате, подпоясанном оранжевым платком. Нежное лицо и широкие плечи привлекли взоры всех. Стройный и пылкий баловень уверенно прошел к султану и сел рядом.

— Эй, кто там пялил глаза на этих грязных потаскух! — грозно крикнул Санджар, обводя замерших подчиненных взглядом. — Разве мой Каймаз не самый красивый на свете! Его храбрость и ум достойны восхищения. Взгляните на моего богатыря!

Приближенные поднялись. Юноша самодовольно оттолкнул ал-Фалда и встал перед султаном, заслонив старика. Все знали, как султан балует своего любимца и боялись этого заносчивого юношу. Эмир Кумач, довольный успехами при дворе своего родственника, счастливо улыбался, поглядывая в сторону визиря.

— Эй! — поднял Санджар высоко чашу. — Пьем за моего прекрасного Каймаза.

Юноша растолкал седобородых стариков, развязно уселся среди них. Визирь улыбнулся, но в глубине души у него давно кипела дикая ревность к новому фавориту.

Чуткий Каймаз понимал этот взгляд, и как ни широка была улыбка визиря, под глубоко надвинутой чалмой он увидел озлобленные глаза.

— Седлать коней! — тяжело переступая ногами, вдруг поднялся с атласной подушки султан. — Едем во дворец. Я хочу, чтобы мои приближенные видели и моих соблазнительных танцовщиц.

Свита поднялась с ковров, и длинная кавалькада потянулась к Мерву.

— Пусть все видят, как великие сельджуки награждают верных и преданных! — широко разносилось по холодному темному полю.

Город проскакали почти галопом. Одинокие прохожие забивались в расщелины дувалов и дворы, чтобы не попасть под плети передовых стражников и под копыта лошадей. Заслышав голос охраны и храп коней, в домах тушили огонь…

Шумный отряд проскакал по дороге, выложенной кирпичом, и ввалился в огромный зал дворца. Вспыхнули светильники, зазвенела посуда, забегала прислуга, протирая сонные глаза…

А тем временем десять избранных воинов поскакали за хранителем ключей от кладовых с золотом. Маленький, с рысьими глазами, он, не доходя пяти-шести шагов, упал на колени перед султаном и поцеловал ковер.

— Слушаюсь и повинуюсь, — только и произнес хранитель кладов, скосив злые глаза на захмелевшего, надменного Каймаза. Старик догадывался, зачем его вызвали.

«Что еще нужно этому обрезку?..» — закрывая пылающие глаза, размышлял главный визирь.

— Пусть слуги принесут содержимое левой кладовой и высыпят к ногам моего любимого мальчика, — приказал Санджар.

— Богом и тобою мне предназначено, а Коран учит и повелевает, очень строго относиться к хранению этих богатств! — не выдержал главный визирь. — Щедрая рука да будет расчетливой! О, величайший, и без того все одарены твоей милостью, да сохранит аллах богатства великого Турана!

Глаза султана гневно заблестели. Владыка привстал.

— Ты хочешь, чтобы меня посчитали тяготеющим к презренному металлу? Велик аллах на небе, а я единственный на земле! Должен ли я тяготиться богатством, подобно купцу на базаре? Или я должен быть похожим на ростовщика, отягощенного жадностью к золоту?

Визирь уронил голову на грудь, боясь показать ненависть к Каймазу.

Зазвенели чаши.

— Слава великому сельджукиду! — крикнул Кумач.

— Радуй и властвуй сто и один год! — подхватил Каймаз.

Голоса звенели один громче другого. А через некоторое время, заглушая самые пылкие возгласы, зазвенели драгоценности из сундуков и мешков, обтянутых резной медью, перевязанных и скрепленных золотистыми шелковыми шнурами с печатями…

Каймаз стоял, гордо вскинув голову, положив руки на бедра… Он не видел, но всем своим существом чувствовал острый, ястребиный взгляд визиря ал-Фалда, грудь которого высоко поднималась от зависти. Правую руку Каймаз снял с бедра и опустил на ручку кинжала.

А золото и драгоценные камни все сыпались и катились к ногам фаворита.

Надолго запомнился этот шумный, полный неожиданностей день. Кавалькада снова понеслась к загородному замку визиря. И снова тени жались к дувалам, визжали раздавленные собаки и тухли огни в домах, едва лишь приближался дробный топот конских копыт.

После пира начальник стражи, опасаясь беды, в четвертый раз сменил постовых.

В покоях султана становилось тише, спокойнее. Санд-жар основательно опьянел и, обняв любимца, опустил голову на его грудь. Каймаз внимательно следил за Кумачом, который ожидал подходящего случая для выполнения своих замыслов. И вот он кивнул юноше. Каймаз, осторожно нащупав перстень на среднем пальце султана, тихо снял его и, положив под голову Санджара свернутый халат, осторожно уложил пьяного на пуховое одеяло.

У спальни визиря два высоких нубийца скрестили копья и преградили путь фавориту. Каймаз поднял с ковра блюдо с розовой водой и плеснул в лицо, чтобы отрезветь. Нубийцы еще ближе поднесли острия копий. Тогда юноша достал из-за пояса перстень султана и показал охране. Воины вытянулись. Каймаз быстро прошел в покои…

А через некоторое время Каймаз показался в зале и бросил к ногам полусонного султана голову визиря.

Санджар вздрогнул Схватившись за оружие, он перепуганно закричал:

— Измена!..

Ото всех дверей, из-за висевших ковров, из ниш к нему бросилась стража. Хмеля, как не было.

— Позвать эмира Кумача! — Уже более спокойно повелел султан.

— Я здесь, мой повелитель!

— Оставьте нас, — султан опустился на подушки, тяжело задумавшись. Его правое веко сильно вздрагивало, рябины на лице были особенно заметны. Присутствовавшие в зале, низко кланяясь, пятились к выходу.

Кумач отодвинул ногой голову визиря и опустился перед султаном на колени.

— Молчит, но видит и знает всевышний, что скоро завоет шакал. А шакалы воют, если близко падаль. И только скачущий воин не доступен вонючим тварям, — ответил Санджар, метнув холодный, острый взгляд в сторону своего атабека.

— Страшен не вой, а трупный запах, который остается на клинке, — ответил Кумач.

— Опытные оружейники говорят: добрая закалка не только крепость дает оружию, но и запах стали, — отразил султан.

— Кто знает этот секрет? — спросил Кумач, вставая. — О величайший, да не оскорбят мои слова твой слух! Пусть будет объявлено, что визирь пал по величайшему указанию.

Санджар задумался, отхлебнул холодной миндалевой воды. Сильная, натертая рукояткой сабли пятерня резко откинулась в сторону Кумача Эмир понял великую благодарность Санджара и с жадностью поцеловал руку, на среднем пальце которой снова блистала резная царская печать.

— Но молю об одном: не оставляй без внимания поступок огузов. В Хиндустане есть закон: слона, познавшего вкус человеческой крови, — уничтожают… Пусть каждый почувствует, что беззаконие карается султаном строго и справедливо.

Санджар молчал и глядел на розовеющее небо за окном. Воспользовавшись этим молчанием, Кумач вкрадчиво заговорил: